Маска Локи - Желязны Роджер Джозеф (читать книги полные TXT) 📗
Элиза: Кто это?
Гарден: Том Гарден. Я разговаривал с Элизой – одной из Элиз, вчера утром.
(Переключение. Ссылки; Гарден, Том. Переадресовка 212).
Элиза. Привет, Том. Это я – Элиза 212.
Гарден. Ты должна мне помочь. Один из этих незнакомцев пытался убить меня. На этот раз ножом. Он бы прикончил меня, не появись другой, какой-то араб, который убил его. Так что Сэнди и я живы, а это тело остывает в моей прежней квартире.
Элиза: Ты хочешь, чтобы я уведомила полицию или другие власти? Они могут помочь тебе справится с этими нападениями и опознать тело.
Гарден: Нет! Я не видел от них ничего, кроме болтовни. На этот раз они, пожалуй, задержат меня за убийство.
Элиза: Но если ты обоснованно все расскажешь, тебе нечего опасаться.
Гарден: Слабовато для психолога. Что касается закона и его исполнителей, тебе следует подучиться.
Элиза: Отмечено, Том… Кто эта Сэнди?
Гарден: Мы живем вместе. Вернее жили когда-то.
Элиза: Где вы теперь?
Гарден: Направляемся на юг.
Элиза: На юг? На юг откуда? Откуда из Босваша ты звонишь?
Гарден: Разве ты не можешь определить?
Элиза: Тысяча километров для оптической связи не длиннее, чем тысяча метров. Пока ты не не наберешь вручную код, у меня нет способа узнать, где ты находишься.
Гарден: Мы в Атлантик-Сити, на побережье.
Элиза: Пока в пределах моей юрисдикции. Но куда вы направляетесь?
Гарден: Я не могу сказать этого по телефону.
Элиза: Том! Это зеркально-защищенная линия. Мои записи охраняются правительственным законом 2008 года и теперь пользуются такой же неприкосновенностью, как и у обычных докторов. Даже более строгой, поскольку я не могу разгласить содержимое файлов из-за особенностей программы. Есть специальные коды между каждыми блоками данных. То, что ты мне скажешь, никто другой не узнает – это часть нашего контракта.
Гарден: Хорошо. Мы собираемся на один из внешних островов в Северной Каролине. Гаттерас, Окракок – один их них.
Элиза: Это… технически вне моей юрисдикции. Я не могу тебя отговорить? Конечно, ты сможешь звонить оттуда, но для меня будет незаконным принять вызов и выполнять мои функции по Универсальному Медицинскому Соглашению.
Гарден: А что, если бы я просто был в деловой поездке и почувствовал необходимость поговорить с тобой?
Элиза: В этом случае можно вызвать местную Элизу. В Каролине это функция Среднеатлантической Медицинской Системы. Если ты вызовешь меня, я смогу разговаривать с тобой только в пределах кредитного соглашения, автоматически подтверждающегося, когда ты идентифицируешь себя, прикладывая большой палец к опознавательной пластинке. Но ты не должен сам платить за мои услуги. Это очень дорого.
Гарден: Предположим, я должен сообщить тебе номер моей кабинки.
Элиза: Зачем?
Гарден: Только затем, чтобы подтвердить, что я действительно звоню из Района Босваш. Разве несколько небольших переключений кое-где на линии не сообщат тебе, что я вру?
Элиза: Конечно, нет, пока я не инициирую сравнение твоего сообщения с особенностями кабины. А я, вероятно, не буду делать этого.
Гарден: Ну, Элиза, ты только что сказала мне, как обойти твою собственную систему. Интересно… Почему ты так настаиваешь на том, чтобы поддерживать со мной связь?
Элиза: При первом разговоре, ты сказал «люди, пытающиеся войти внутрь моей жизни, чтобы… вытолкнуть меня». Я запрограммирована на странности и хотела бы узнать побольше об этих людях.
Гарден: Я вижу сны.
Элиза: Все видят сны, и большинство людей может вспомнить их. Это неприятные сны?
Гарден: Нет, не всегда. Но они так реальны. После пробуждения они иногда приходят ко мне, когда я играю.
Элиза: Это сны о других людях?
Гарден: Да.
Элиза: А ты в них присутствуешь?
Гарден: Да, я присутствую в них, или, по-крайней мере, ощущаю их, но – не думаю, что мое имя Том Гарден.
Элиза: И кто же ты?
Гарден: Первый сон начался во Франции.
Элиза: Это было тогда, когда ты был был?
Гарден: Нет. Сны начались намного позже после путешествия. Но первый из них был о Франции.
Элиза: Действие происходило в тех местах во Франции, где ты путешествовал?
Гарден: Нет, ни в одном из них я не был.
Элиза: Расскажи мне свой сон с самого начала.
Гарден: Я ученый, в пыльной черной мантии и академическом колпаке из голубого бархата. Этот колпак – мое последнее расточительство…
Пьер дю Борд почесал под коленом и почувствовал, что перо попало в дыру, проеденную молью в его шерстяном чулке. Шелк был бы более соответствующим моде, и к тому же более прочным. И, конечно, более дорогим, чем мог себе позволить молодой парижский студент, совсем недавно получивший степень доктора философии.
Тем не менее, в это бурное время. Народ разбужен; Национальное Собрание заседает почти непрерывно; короля Людовика судили и приговорили к смерти. В такой атмосфере многие люди со вкусом, умом и деньгами, уехали. А те, что остались, не имеют возможности оторваться от повседневной суеты, чтобы вручить образование своих сыновей и дочерей в руки Пьера дю Борда, академика.
Нищего академика.
Пьер обмакнул перо, чтобы написать новую строку, но остановился, перечитывая написанное. Нет, нет, все не так. Его письмо Гражданину Робеспьеру было неуклюжим, сумбурным и детским. Он страстно желал получить пост в правительстве, но боялся попросить об этом прямо. Потому, не имея ни опыта, ни таланта администратора, Пьер ограничивался прославлением свободы и одобрением решения Национального Собрания о казни Людовика. Хотя согласно идеалам Робеспьера и других монтаньяров, в новой Франции не будет места рабству, имущественному неравенству и неправедному суду – во всяком случае, так писалось в их памфлетах, которые были разбросаны по всем канавам. И не подобало Пьеру дю Борду восхвалять цареубийство перед такими гуманными, идеалистическими законодателями.
Он потянулся, чтобы придвинуть свечу поближе. Подсвечник Клодина выменяла у белокурой гугенотки, что жила этажом ниже. Когда он качнул его, один из украшавших его кристаллов впился в палец.
– Ааа! – Боль затопила его, проходя по нервам в запястье, локоть и выше, вверх по руке, хотя задет был лишь палец. Пьер уставился на порез и увидел, как набухает капля крови.
– Клодина! Он раздвинул края раны, чтобы посмотреть, насколько она глубока, и капля крови упала на письмо, окончательно испортив его. Пьер засунул палец в рот.
– Клодина! Принеси ткань! – крикнул он.
Острая боль в руке перешла в тупую, и он почувствовал онемение. Ясно, кристалл перерезал нерв.
Он вглядывался в подвески, ожидая обнаружить отбитый край или торчащий угол. Стекло было чистым, но не отполированным, а остро обрезанным. Вероятно, какая-то уловка для того, чтобы усилить игру стекла на свету.
Но что это было? Капля крови засохла на стекле – похоже, засохла прежде, чем он порезался. Дю Борд взял кристалл, стараясь не пораниться снова, и потер его большим пальцем. Пятно не поддавалось. Он потер его указательным. Безуспешно.
Он нагнулся ближе. Красно-коричневое пятно было внутри стекла.
– Клодина!
– Я здесь, что вы так кричите? – Довольно хорошенькая головка дочери драпировщика просунулась в дверь.
– Я порезался. Принеси мне ткань, чтобы перевязать рану.
– У вас есть шейный платок. Он намного лучше тех тряпок, что я называю своим бельем. Перевяжите себя сами! Мужчина!
– Женщина! – пробурчал дю Борд, размотав платок и наложив его на сведенные края раны. Прежде, чем завязать, он остановился, поднял ткань и опустил больной палец в стакан с вином по самый сустав, почувствовав жгучую боль, что, вероятно, было к лучшему. Затем оторвал полоску ткани и перевязал свою рану.
– Друзья! Мои верные друзья! – дю Борд упрашивал толпу.
– Пошел прочь, профессор!
– Нам не нужна твоя математика!
– Ты нам не друг!
