Всем стоять на Занзибаре - Браннер Джон (бесплатная библиотека электронных книг .txt) 📗
Наконец на подиум вернулся Рекс, и Норман спросил себя, почему в этом якобы стремительном новом веке столько часов тратится впустую на всякие празднования и юбилеи. Почему бы не запрограммировать Сала, чтобы он разработал ужатую версию, не менее ритуализированную, но укладывающуюся в пять минут?
– А теперь, к великому моему удовольствию, имею честь представить вам гостя, которого в данном – или в любом другом – собрании представлять требуется меньше, чем кого бы то ни было. Со всем уважением к мистеру Рэнкину или даже к доктору Мастерсу, чьи заслуги неоспоримы, я все же осмелюсь сказать, что имя этого человека известно больше, чем имя кого-либо из присутствующих. Его вклад помог сформироваться нашему обществу, его многочисленные книги, его бесчисленные статьи, его интервью…
– Вот уж вину за наше общество на меня не возлагайте! – довольно громко сказал Чад, и Рекс залился краской.
– Э… гм… не вдаваясь в детали, могу сказать, что его особое участие в реализации Бенинского проекта оказалось бесценным, и – помимо его высочайших личных заслуг – это еще одна причина, почему мы пригласили выступить сегодня перед нами… э… доктора Чада С. МУЛЛИГАНА!
Он сел, едва-едва успев спастись с подиума: Чад, как заметил Норман, большую часть времени провел, наливаясь спиртным, и почти ничего не ел, поэтому вышел несколько нетвердым шагом и едва не столкнул Рекса со ступенек. Алкоголь, однако, никак не сказался на его голосе. Как только он открыл рот, техники, записывающие торжественные речи для СКАНАЛИЗАТОРА и собственных архивов компании, поморщились и поскорей сбавили в микрофонах громкость.
– Салманассар, господин председатель, господин посол, все вы, кто сумел пробраться на наш астральный уровень! Я не случайно начал с Салманассара, а не… ведь, думаю, есть линия, по которой все здесь передается Салу? Да? Хорошо. Я познакомился с ним несколько часов назад, и это кардинально изменило мое мнение о нем. Раньше я считал, что он похож на все прочие компьютеры, с которыми мне доводилось иметь дело, что он идиот, да, конечно, с огромными возможностями, но все равно идиот, которому все нужно разжевывать и выдавать крайне маленькими порциями. Я ошибался.
Мои поздравления разработчикам, пообещавшим создать машину, которая сможет принимать сознательные волевые решения. Я страшно рад за доктора Ибусу, который сможет положиться на помощь такой машины – и, вероятно, сам еще не сознает своей удачи. Насколько мне известно, это первое публичное объявление о свершившемся, и то только потому, что я, кажется, первый, кто осознал, что произошло.
Сотрудники корпорации явно зашевелились, в основном – народ из подразделения Рекса. Испытав некоторое облегчение, что Чад взялся говорить по делу, а не выкрикивать оскорбления и не пердеть в микрофон, Норман сел на стуле прямее.
– Кстати, даже к лучшему, что Бенинским проектом руководит Сал, – продолжал Чад. – Не будь у вас кого-то, кто бы за ним присматривал и знал, во что ввязался, вы сами бы не заметили, как отправили бы целую страну по волнам Стикса в ад. Даже мой друг Норман Хаус, не удостоившийся заслуженных похвал за то, что больше думал о людях, которые там живут, чем о том, как проект набьет карманы акционеров, проглядел одну малость, о которой я только что упомянул, а именно: у Сала развилось свойство, каким обладают только разумные существа и которое известно как «упертость» или, как говорят в Англии «твердолобость», что кажется мне идеальным термином.
Теперь уже заерзали члены совета директоров. Норман увидел, как Уотерфорд наклоняется к Рэнкину и что-то шепчет ему на ухо. И тут же решил, что, пожалуй, получит в конце концов удовольствие от тирады Чада. Он снова затянулся «бей-голд».
– Что делать с тем, кто говорит вам, что вы спятили? Раздражает, правда? Сбивает спесь и заставляет вернуться на землю. Сходное чувство испытываешь, когда какое-то устройство отказывается делать то, для чего оно предназначено.
Но механизм можно отправить в починку или обменять на более надежную модель. Невозможно обменять людей, которые вас раздражают, можно только их избегать, но и этого иногда не удается. В Азии огромная масса народу, которая не соглашается с нами настолько упорно, что у нас мозги кипят, и мы по большей части стараемся делать вид, что этих людей не существует вовсе. И жизнь идет своим чередом, пока они не начинают убивать наших сыновей, или топить наши корабли, или делать еще что-то, на что мы не сможем закрыть глаза.
Так, идем дальше. Салу рассказали о Бенинии, и его ответ свелся к следующему: «Я вам не верю!» И такой ответ был чертовски оправданным. Я сейчас скажу вам почему!
Мы живем в богатой, зажравшейся стране, и нам страшно. Мы боимся, что в любой момент, стоит нам свернуть за угол, мы наткнемся на мокера. Мы боимся, что, позвонив в Калифорнию, увидим на экране видеофона лицо узкоглазого. Ни с того ни с сего мы можем оказаться в гуще уличных беспорядков, нас бросят в тюрьму без малейшего на то законного основания, помимо того, что мы очутились в неподходящем месте. Кстати, не так давно это случилось с Норманом Хаусом.
Бениния – крохотная, нищая, обанкротившаяся страна, которая, на первый взгляд, и существовать-то не должна. Но если у них там нет войн, если за пятнадцать лет у них не было ни одного убийства, если в их языке нет слова, чтобы сказать «насилие», можно только сказать «сумасшествие»… Ну кто бы поверил в такое, если бы однажды упомянули про это в разговоре?
Я бы не поверил. Я сказал бы то же самое, что сказал бы маленькому красному братцу, начни он расписывать мне райские кущи в Китае.
Из-за этого – если до вас еще не дошли слухи – я и пришел познакомиться с Салманассаром. Я сейчас не раздаю комплименты – я уже дошел до забрасывания камнями, и, уж поверьте, тут есть такие, кто заслуживает, чтобы на них вылили ушат китового дерьма за то, что отреклись от своего долга мыслящих индивидуумов. Вы-то, вы сами, как и Сал, тоже сочли тех, кто поставляет сюда информацию о Бенинии, лжецами, вознамерившимися вас одурачить?
Коммунизм не способен построить рай на земле, но он превратил перенаселенный малообеспеченный Китай в головную боль для подлинно богатых держав. Что-то там срабатывает, и, вероятно, совсем не то, что считают сами граждане этой страны… но не важно. Факты налицо.
Если факты говорят, что вы ошибаетесь, значит, ваша теория неверна. Можно изменить теорию, но не факты. Чуваки и терки, разве в школе никто вам этого не говорил?
– Даже сейчас… Норман, ты меня слушаешь или заснул? – Чад вперился поверх перил кафедры. – Ах да, вот ты где. Тебя трудно не заметить – у тебя генетические преимущества. Как я и говорил, даже сейчас такие номинально разумные личности, как Норман, еще не сделали неизбежного вывода из того, что потребовалось, дабы убедить Салманассара в правдивости докладов из Бенинии. Там что-то происходит, что-то воздействует на ее народ, и ни вы, ни я ничегошеньки об этом не знаем. Норман! Ты хотел меня нанять, а я послал тебя ко всем чертям, а потом передумал… Ну и что? Я тоже! Наняли вы меня или нет, я хочу знать, что там творится!
Он ударил по кафедре кулаком, и микрофон подпрыгнул.
– Когда следующий рейс в Бенинию, мать вашу раз-так? Доктор Ибуса, мне нужна виза или я могу поехать просто так? Мне нравится сама мысль о стране, где нет беспорядков, где нет мокеров, где нет войн, где нет еще много чего, из-за чего я отчаялся в человечестве! Пока мне не рассказали о Бенинии, я думал, что все до единого такие народы стерли с лица земли – как случилось с самоа и бушменами, – христианство, огненная вода и самая обычная алчность.
Ненавижу долгие речи. К тому же я выпил лишку. Мне, пожалуй, надо присесть.
Повисло долгое молчание. Наконец по залу пронесся плеск жидких аплодисментов, но скоро затих. Госчиновник слева от Нормана повернулась к нему:
– Что ж, он сказал несколько теплых слов в ваш адрес, мистер Хаус. Уверена, вы их заслужили.
– Я заслужил, чтобы мне мозги прочистили, – резко сказал Норман, вставая.
