Звездный двойник - Хайнлайн Роберт Энсон (книги онлайн без регистрации .TXT) 📗

Нормальная гравитация продолжалась часа два. Меня провели в кабинет Бонфорта, где я занялся лицом и костюмом. Теперь окружающие называли меня не иначе, как «мистер Бонфорт», или «шеф», или (это — док Чапек) — «Джозеф», желая облегчить мне перевоплощение.

И только Пенни… Она просто физически не могла звать меня мистером Бонфортом. Она старалась изо всех сил, но ничего не выходило. Впрочем, и без очков было видно, Пенни — классическая тайно-и-безнадёжно-влюблённая-в-своего-босса-секретарша. И меня здесь она воспринимала с глубочайшей, никак не объяснимой, но вполне естественной горечью. Сей факт не давал покоя ни ей, ни мне, тем более — я находил её весьма привлекательной. Ни один человек не способен ни на что путное, если рядом женщина, которая его презирает. Сам я для Пенни ничего худого не желал — мне было просто жаль её. И всё же такая обстановка порядком надоедала.

Наконец подоспело время для генеральной репетиции. На «Томе Пейне» далеко не все знали, что я вовсе не Бонфорт. Не могу судить, кто знал, а кто нет, но выходить из роли и задавать вопросы мне позволялось только при Дэке, докторе или Пенни. Ещё — почти наверняка — знал обо всём управляющий Бонфорта, мистер Вашингтон, но он ни разу не подал вида. Это был пожилой, худощавый мулат. Лицо его, с плотно сжатыми губами, здорово напоминало лик статуи католического святого. Было ещё двое посвящённых, но не на «Томе Пейне» Они оставались на борту «Рискуй» и обеспечивали тыл, взяв в свои руки пресс-релизы и текущие дела. Одного звали Билл Корпсмен, он занимался связью с прессой, другого — Роджер Клифтон. Не знаю, как описать словами деятельность последнего. Политический представитель? Вы, может, помните, в бытность Бонфорта премьер-министром Клифтон занимал пост министра без портфеля? Однако это ещё ни о чём не говорит. А положение было таково: Бонфорт разрабатывал, а Клифтон — осуществлял.

Эти пятеро должны были быть в курсе, возможно знал кто-то ещё — меня на этот счёт не предупредили. Остальной персонал и команда «Тома Пейна» наверняка заметили некоторую странность происходящего, но совсем не обязательно им было знать, что к чему. Прибытие моё видела куча народу, но в облике Бенни Грея. А в следующий раз я появился перед ними уже как Бонфорт.

Кто-то из посвящённых сообразил запастись настоящим гримом, но я им почти не пользовался. Вблизи «штукатурку» очень легко заметить — даже силикоплоть по фактуре слишком уж отличается от кожи. Поэтому я лишь наложил несколько мазков «полупрозрачного», и поверху — «надел» лицо Бонфорта. Пришлось пожертвовать большей частью моих волос, после чего док Чапек затормозил их рост, но это всё вздор, актёру и так постоянно приходится пользоваться париками. Кроме того, я был уверен — этот ангажемент обеспечит меня на всю оставшуюся жизнь, и подумывал уже, не провести ли остаток дней в праздности.

С другой стороны, меня одолевало сомнение, таким ли уж длинным выйдет этот «остаток». Помните старую, мудрую пословицу — о парне, который чересчур много знал, и ещё одну — насчёт неразговорчивости покойника? Но, по чести сказать, я начал доверять этим людям. Сами по себе они рассказывали о Бонфорте больше, чем все плёнки и фото, вместе взятые! Политический деятель — не просто некая человеческая фигура, это — люди, сплотившиеся и поддерживающие его, так я понимаю. Если бы Бонфорт не был достойным человеком, рядом с ним никогда не сложилось бы такой команды, как эта.

Наибольшей проблемой оказался марсианский язык. Как большинство актёров, я в своё время нахватал понемногу — марсианский, венерианский, наречия спутников Юпитера — хватит, чтоб выдать пару слов перед камерой или на сцене. Но эти «раскатистые», или — «дрожащие», согласные… Наши голосовые связки далеко не так универсальны, как мембраны у марсиан. А транскрипция этих звуков привычным для нас алфавитом — «ккк», «жжж», или там «ррр» — имеет столько же общего с их настоящим звучанием, как «г» в слове «гну» — со щелчком на вдохе, который произносят в этом слове банту. А «жжж», в частности, ближе всего к приветственному улюлюканью в Бронксе.

Счастье ещё, что Бонфорт не блистал способностью к языкам, а я всё-таки профессиональный актёр и довольно легко подражаю как пиле, которая наткнулась на гвоздь, так и курице, которую подняли с насеста. Марсианский же я должен был освоить лишь в той мере, в какой владел им Бонфорт. Он изучал язык, компенсируя недостаток способности трудолюбием: всё, что заучивал, непременно писал на плёнку и по записи исправлял ошибки.

Таким образом, я получил возможность работать над его ошибками с проектором и Пенни, которая отвечала на вопросы.

Земные языки делятся на четыре группы: флективные, как англо-американский, аморфные, вроде китайского, агглютинативные, например, турецкий, и полисинтетические, скажем, эскимосский. К последним теперь относят и инопланетные — такие странные и непривычные, что порой совершенно не поддаются человеческому восприятию. Чего стоит один «неповторяющийся», или «прогрессирующий» венерианский… По сравнению с ним марсианский ещё ничего — он хоть по форме похож на земные. Бэзик-Марс, деловой язык, по типу относится к корневым и содержит простые, конкретные понятия — вроде приветствия: «Рад видеть тебя». Гранд-Марс полисинтетичен и включает в себя массу оттенков для выражения сложнейших отношений в их традиционной системе поощрений и взысканий, обязанностей и обязательств. Для Бонфорта он оказался почти непосильным; Пенни рассказывала, что марсианские точечные тексты Бонфорт читал достаточно бегло, но разговорный… На нём он мог изъясняться лишь сотней-другой фраз.

И пришлось же мне попотеть, братцы, чтобы овладеть этой парой сотен!

Но Пенни доставалось ещё больше, чем мне. Они с Дэком говорили немного по-марсиански, однако репетиторство целиком легло на неё. Дэк всё время был занят в контрольной рубке: со смертью Джока ему приходилось тянуть за двоих. Последние миллионы миль до Марса мы шли под одним g, и за всё это время он к нам ни разу не заглянул. Я же, с помощью Пенни, зубрил церемониал усыновления.

Я как раз завершил изучение своей предстоящей речи. Произнеся её, я должен был стать полноправным членом Гнезда Кккаха. По духу она вряд ли отличалась от той, какую правоверные иудейские юноши читают, налагая на себя бремя мужчины, но была отточена и стройна, словно, по меньшей мере, монолог Гамлета. Я прочёл её с характерными ошибками и мимикой Бонфорта, а закончив, спросил:

— Ну как?

— Очень хорошо, — серьёзно ответила Пенни.

— Спасибо, Хохолок.

Выражение это я почерпнул из записей с уроками языка. Так Бонфорт называл Пенни, когда бывал в настроении. У меня вышло точно как у него.

— Не смейте так меня называть!

Я с откровенным недоумением взглянул на неё, всё ещё выдерживая роль:

— Пенни, малышка, что с тобой?!

— Не смейте меня больше так называть! Вы — обманщик! Трепач! Вы… актёр!

Она вскочила и бросилась было бежать, но у двери остановилась. Не поворачиваясь ко мне, она зажала лицо руками; плечи её при каждом всхлипе вздрагивали.

Пришлось напрячься, чтобы снова вернуть свой облик — я подобрал живот, сменил выражение лица Бонфорта на моё собственное и моим же собственным голосом произнёс:

— Мисс Рассел!

Она прекратила плач, обернулась и раскрыла от удивления рот. Уже в собственном облике я предложил:

— Вернитесь и сядьте.

Похоже, она хотела мне возразить, но передумала и медленно прошла к своему месту. Присела, зажала руки между коленями, на лице её просто написано было: «Я с тобой больше не играю!» Точь-в-точь маленькая, капризная девочка…

Выдержав паузу, я мягко заметил:

— Да, мисс Рассел, именно актёр. Это что, повод орать на меня?

Она упрямо молчала.

— Именно как актёр, я здесь. И именно для актёрской работы. И вы знаете, кому из нас это нужно. И знаете, что нанят я был с помощью надувательства — если б сразу узнал, что придётся делать — пальцем бы не шевельнул; по мне — уж лучше с голоду подыхать. Я подобные дела ненавижу гораздо сильней, чем вы ненавидите меня в этом качестве. И, знаете ли, несмотря на вдохновенные заверения капитана Бродбента, вовсе не думаю, что смогу выкрутиться из этой истории, не попортив шкуры. А шкуру свою я люблю до неприличия — она у меня единственная. Послушайте, более, чем уверен, — знаю, отчего вам тяжело со мной примириться. Но — верно это или нет — какого чёрта вы ещё осложняете мне работу? Чем я-то виноват?