Агуглу (Тайна африканского леса)(Затерянные миры, т. XXVII) - Мариваль Ремон (читать книги без TXT) 📗
Вскоре мои глаза привыкли к темноте; хотя глубь пещеры была погружена во мрак, но некоторые подробности стали неясно вырисовываться то там, то сям. Налево от меня бледный свет озарял темный пол, на котором кое-где блестели небольшие светлые лужи. Одна из них слабо отсвечивала, как будто освещенная каким-то неизвестным светом.
Без сомнения, выхода надо было искать с этой стороны и я ощупью направился туда. Вдруг за углом узкого, как воронка, прохода мои глаза уловили умирающий луч света. Он скользил между стеной и базальтовой глыбой, закрывавшей выход.
Рискуя перебудоражить всех, я поспешил к вновь обретенному свету. Брешь, около которой я очутился, оказалась низкой и очень узкой; мне пришлось присесть на корточки, чтобы прильнуть к ней глазами.
Отверстие не выходило непосредственно наружу, но соединяло галерею, служившую мне тюрьмой, с большим, хорошо освещенным помещением, куда солнце проникало через большую дыру, открытую в конце грота.
Дальше, за пещерой, угадывалось ясное небо и безграничный простор. До меня долетал запах нагретых трав и мускусных цветов; у порога я видел тень кустов, расстилавшихся по камням, с трепещущими от ветра листьями.
В данную минуту жилище казалось пустым, но по некоторым признакам можно было заключить, что оно было обитаемо разумными существами. Вдоль стен лежали постели из сухих листьев и плетеных тростников, а в стенных нишах, выбитых на некоторой высоте от пола, были заботливо расположены миски из древесной коры, перламутровые раковины и кремневое охотничье оружие.
Внезапно луч солнца осветил угол, погруженный до сих пор во мрак. Я различил две неясные фигуры, лежавшие, обнявшись, на куче веток. Без сомнения, какое-нибудь движение с моей стороны испугало их, потому что я увидел поднявшийся кулак, насторожившиеся волосатые уши и маленькие кривые ноги, приготовившиеся к прыжку. В то же время два глаза приоткрылись и бросили в мою сторону беспокойный взгляд, в котором горели зеленые огоньки. Но вскоре глаза потухли и голова склонилась с глухим зевком. Передо мною снова были только два слабых тельца, нежно прижавшиеся одно к другому, чтобы согреться во сне, чутком, как сон всегда настороженных лесных зверей. Легкая дрожь иногда пробегала по их телу, иногда же, без видимой причины, раздавалось тихое ворчание. Их, вероятно, встревожил какой-то шум, которого не улавливал мой слух, так как одним прыжком они оба вскочили на ноги и направились к выходу. Снаружи доносился треск сухих листьев и раздавались знакомые им шаги. Оба в один голос испустили короткий крик, в котором чувствовалась радость, нетерпение и желание.
Озаренные светом, придававшим теплые тона их рыжей шерсти, они до странности походили на моего маленького друга Азуба. Тот же деловитый вид, те же гибкие и резвые движения.
Когда их мать показалась в отверстии пещеры, оба с красивым движением нежности бросились к ней в объятия. Она тихонько отстранила их и поставила на пол сосуд из древесной коры, сквозь которую местами просачивалась светлая, чистая вода.
Уцепившись за шерсть матери, малютки старались дотянуться до ее губ. Она, смеясь, нагнулась и старшему удалось взобраться к ней на плечи; другой в припадке ревности начал испускать пронзительные крики. Чтоб его успокоить, она присела на землю и дала ему грудь. Он сразу же замолчал и группа неподвижно замерла. Время от времени тонкие пальцы ребенка сжимали грудь, выдавливая молоко, а мать, в виде возмездия, любовно давала несколько шлепков маленькому лакомке.
Между тем, наступал вечер и, так как грот выходил на запад, косые лучи, проникнув сюда золотой пылью, озарили появившегося в них самца. Солнце освещало его сзади и играло бесчисленными переливами по его телу; конец каждого волоска его рыжей шерсти горел искрой. Агония солнца прекращалась; сумерки заволокли помещение; передо мной находилась только мать, кормящая грудью своего ребенка, который сосал, втягивая щеки, и мужчина, склонившийся к ней для объятия.
Мужчина? Уместно ли здесь это слово? Волосатая кожа, подвижные уши, как у животных, — все эти характерные признаки не давали права появившемуся существу называться человеком.
Тем не менее, по некоторым признакам я узнал себе подобного. Только человек может иметь такие разумные глаза, такой характерный подбородок, выражающий волю, и лоб, в котором уже жила мысль. И каким нежным, красивым движением прижал он к щеке лицо своей подруги, которая, закрыв глаза, отдавалась его ласкам.
Отогнав всякий страх, я хотел уже заявить о своем существовании, как вдруг в пещеру вошли два новых существа. При звуке их шагов, группа разъединилась; женщина, забившись в угол, приняла покорный и униженный вид.
Я тотчас же узнал одного из вошедших самцов. Ошибиться было невозможно: мускулистые руки, оканчивающиеся квадратной кистью со страшно развитым большим пальцем, подвижная нижняя губа, бурая шерсть, запачканная пылью и грязью и образующая вокруг щек короткую взъерошенную гриву, наконец уши, из которых одно было наполовину лишено шерсти и объедено раком, указывали мне на то, что передо мной стоял мой похититель. Он обладал быстрым живым взглядом и шел твердым шагом, с высоко поднятой головой. Вся осанка, полная своеобразного и дикого достоинства, обличала в нем хозяина и главу.
Ничто не смягчало непривлекательной наружности другого. Это было плотное и коренастое существо с отвратительной физиономией и полураскрытым ртом, обнажавшим челюсть с выбитыми глазными зубами. Левый глаз его вытек и веко мигало над пустой впадиной. Широкие руки оканчивались загнутыми, как у животного, когтями.
Сморщив лицо, он бросил на землю улов рыбы, нанизанной на тростник.
Малютки, как голодные шакалы, собирались броситься на эту добычу. Он сердито отогнал их, то надувая, то втягивая щеки, как зоб жабы. Рыбы трепетали на полу и бились хвостами. Но глава семьи схватил их обеими руками и умертвил, перекусив каждую около жабр. Затем он стал раскладывать их в маленькие кучки: одну для себя, две для товарищей и одну для женщины с детьми. Все тотчас же принялись за еду, раздирая рыбу с головы и поглощая без разбора плавники и внутренности. Мало-помалу в пещере наступила ночь и все потонуло в темноте. Я покинул свой наблюдательный пост и пошел в боковую галерею искать ощупью удобное для спанья место.
Неожиданный шум заставил меня повернуть голову: кто-то отодвинул камень, загораживающий отверстие, и бросил туда какие-то предметы, упавшие с глухим шумом. Из любопытства я вернулся назад и, поискав с минуту, нашел на том месте, которое только что занимал, коренья и немного плодов. Лихорадка моя прошла и я теперь почти с жадностью набросился на пищу. Никогда не казались мне столь восхитительными плоды дерева «nette», сладкая мякоть которых напоминает вкусом сливки.
Утолив голод, я спокойно уснул.
Мой сон продолжался долго, так как бледный свет пробивался уже в конце галереи, когда я внезапно проснулся.
Был ли это кошмар?
У меня создалось отчетливое впечатление, что вокруг меня бродит какое-то таинственное существо. Мои глаза тщетно всматривались в темноту, — я ничего не мог различить. Вдруг налево ясно послышался шум, точно в норе что-то грызла крыса. Я осторожно вытянул руку. Рука моя коснулась теплой и мягкой шерсти, и я тотчас же отдернул ее, но недостаточно быстро для того, чтобы избежать острых коготков, вонзившихся в кожу.
В то же время я увидел, как нечто рыжее бросилось к выходу, уже освещенному дневным светом, и исчезло за камнем.
Легко было догадаться, в чем дело: один из маленьких Агуглу ел во время моего сна предназначенные мне плоды. Таким образом, случайность создала положение, из которого надо было извлечь пользу.
Сделав вид, что мной овладел крепкий сон, я молча притаился. Скоро ребенок вернулся, привлеченный лакомствами; тот же шум, о котором я говорил выше, выдал мне его присутствие, но на этот раз я постарался не испугать лакомку. Зная, что он пуглив, как мышь, я одним движением быстро отрезал ему рукой отступление и прежде, чем он успел закричать, уже крепко держал его в руках; он был очень озадачен.
