Тузы за границей - Герстнер-Миллер Гейл (электронные книги бесплатно txt) 📗

– Вы не могли бы раздобыть для меня один адрес?

– Это зависит от того, для чего он вам нужен.

– Никаких гнусностей, уверяю вас. Одно личное дело.

– Гм. – Боннелл поправил и без того выстроенные безукоризненно стройными рядами баночки и тюбики на туалетном столике.

– Доктор, вы берете на себя огромную смелость. Мы с вами встречались всего однажды, и все же вы приходите ко мне и просите предоставить вам сведения личного характера. А если я поинтересуюсь, зачем они вам?

– Я предпочел бы не отвечать.

– Так я и думал. Боюсь, мне придется вам отказать.

Утомление, напряжение и пульсирующая боль в ноге разом накрыли его, как девятый вал. Он уронил голову на руки. Подавил слезы. Задумался о том, чтобы отступиться. Осторожная, но твердая рука взяла его за подбородок и заставила поднять голову.

– Это действительно очень много для вас значит, да?

– Больше, чем вы представляете.

– Так расскажите мне, чтобы я представлял. Неужели вы мне не доверяете? Совсем ни капли?

– Я жил когда-то в Париже. Вы давно в компартии? – спросил он ни с того ни с сего.

– С тех пор, как только начал разбираться в политике.

– Тогда странно, что мы не встретились еще в те давние времена. Я знал их всех. Лену Гольдони… Данель.

– Тогда меня еще не было в Париже. Я жил в Марселе, приходил в себя после той веселой жизни, которую мне устроили мои якобы нормальные соседи. – В его улыбке сквозила горечь. – Франция не всегда была так добра к своим диким картам.

– Простите.

– За что?

– Это моя вина.

– Исключительно глупая и эгоистичная позиция.

– Большое вам спасибо.

– Прошлое умерло, погребено, его больше не вернуть. Только настоящее и будущее имеют значение, доктор.

– А я считаю, что это глупая и упрощенческая позиция. Тридцать шесть лет назад я приехал в эту страну, сломленный и ожесточенный. У меня был роман с юной девушкой. Теперь я возвращаюсь и обнаруживаю, что оставил в этом городе более постоянный след, чем предполагал. Я стал отцом ребенка, который появился на свет, жил и умер, а я даже не знал о его существовании. Я мог бы упрекнуть за это его мать, и все же, наверное, она поступила мудро. Ибо первые тринадцать лет жизни моей Жизель ее отец был опустившимся пьяницей. Что мог бы я дать ей?

Он отошел и остановился, неподвижно глядя в стену. Потом развернулся и прижался спиной к холодной штукатурке.

– С ней я упустил свой шанс, но мне даровали еще один. У нее остался сын, мой внук. Он нужен мне.

– А его отец?

– Он член вашей партии.

– Вы говорите, что он вам нужен. Как? Вы хотите украсть его у его отца?

Тахион устало потер глаза. Двое суток без сна брали свое.

– Не знаю. Я не загадываю так далеко. Все, чего я хочу, – это увидеть его, обнять, взглянуть в лицо моему будущему.

Его собеседник хлопнул ладонями по бедрам и поднялся со стула.

– C’est bien [120], доктор. Любой человек заслуживает шанса на то, чтобы взглянуть на пересечение его прошлого, настоящего и будущего. Я найду вам этого человека.

– Просто дайте мне его адрес, вам самому нет никакого смысла этим заниматься.

– Он может испугаться. Я сумею успокоить его и назначить встречу. Его зовут?..

– Франсуа Андрие.

Боннелл записал.

– Прекрасно. Значит, я поговорю с этим человеком и тогда позвоню вам в «Риц»…

– Я больше там не живу. Вы сможете найти меня в «Лилии», на левом берегу.

– Понятно. Какие-то особые причины?

– Нет.

– Я должен научиться делать такое невинное выражение лица. Оно совершенно очаровательно, пусть даже и не слишком убедительно. – Тахион вспыхнул, и Боннелл рассмеялся. – Ну-ну, не обижайтесь. Для одного вечера вы рассказали мне вполне достаточно ваших секретов. Не буду больше на вас давить.

Делегация ужинала в дорогом ресторане на Эйфелевой башне.

Тахион, опираясь на защитное ограждение наблюдательной площадки, нервничал в ожидании Брауна. Сквозь окна ресторана он видел, что вечеринка достигла стадии бренди, кофе, сигар и речей. Дверь открылась, и на площадку, хихикая, вылетела Мистраль. Следом за ней показался капитан Донатьен Расин, один из самых выдающихся французских тузов. Единственной его способностью было умение летать, но по совокупности с тем фактом, что он был профессиональным военным, пресса окрестила его Триколором. Это прозвище он ненавидел.

Обняв американку за тоненькую талию, Расин перелетел с ней через защитное ограждение. Мистраль чмокнула его, высвободилась из кольца его руки и поплыла на струях легкого ветерка, который гулял вокруг башни. Ее бескрайняя серебристо-голубая накидка заплескалась вокруг нее, пока она не стала напоминать экзотического мотылька, влекомого мерцающими паутинами огней, оплетающих башню. Глядя на эту парочку, то взмывающую вверх, то камнем устремляющуюся вниз в замысловатой игре в пятнашки, Тахион вдруг почувствовал себя очень усталым, очень старым и очень бескрылым.

Двери ресторана распахнулись, и из них, словно вода из прорвавшейся дамбы, хлынула делегация. После пяти месяцев официальных обедов и бесконечных речей не было ничего удивительного в том, что они сбежали.

Браун, чертовски элегантный в белом галстуке-бабочке и фраке, остановился, чтобы закурить. Такисианин телепатически коснулся его.

«Джек».

Тот застыл на месте, но ничем другим не выдал, что понял.

Грег Хартманн оглянулся назад.

– Джек, ты идешь?

– Я нагоню вас. Пожалуй, я постою, подышу свежим воздухом, полюбуюсь видом и этой сумасшедшей парочкой. – Он махнул рукой в сторону Мистраль и Расина.

Несколько секунд спустя он присоединился к Тахиону у ограждения.

– Боннелл согласился организовать встречу.

Браун хмыкнул, щелчком стряхнул пепел.

– Когда я вернулся, в отеле была «Сюрте». Они пытались без лишнего шума выспросить наших о твоем местонахождении, но стервятники-журналисты насторожились. Они чуют сенсацию.

Такисианин передернул плечами.

– Ты пойдешь со мной? На встречу?

«Предки, мой язык едва повернулся попросить его о помощи!»

– Конечно.

– Боюсь, с отцом мне в одиночку не справиться.

– Значит, ты собираешься…

– Все, что угодно. Он мне нужен.

Монмартр. Художники, с лицензией и без, кишат, как саранча, готовая накинуться на неосмотрительного туриста. «Портрет вашей красавицы-жены, мсье». О стоимости всегда стыдливо умалчивают, зато потом, когда портрет написан, оказывается, что за эти деньги вполне можно купить работу кого-нибудь из старых мастеров.

Кортеж автобусов, пыхтя, вполз на холм, выплюнул своих восторженных пассажиров. Цыганята, кружащие, словно стервятники, тут же бросились в атаку. Европейцы, хорошо знакомые с повадками этих невиннолицых воришек, отгоняли их громкой бранью. Японцы и американцы, введенные в заблуждение блестящими черными глазищами и смуглыми лицами, подпустили их к себе. Потом они еще пожалеют об этом, когда хватятся пропавших кошельков, часов, украшений.

Столько народу, и один маленький мальчик.

Браун, уперев руки в бедра, оглядел площадь перед базиликой Сакре-Кер. Ее заливало людское море. Мольберты вздымались, словно мачты над пестрыми колышущимися волнами. Он вздохнул, глянул на часы.

– Они опаздывают.

– Терпение.

Браун снова демонстративно уставился на часы. Цыганята, привлеченные блеском тонкого золотого браслета «Лонжин», подобрались поближе.

– А ну кыш! – рявкнул Джек. – Господи, и откуда они только берутся? Их что, на фабрике разводят, вместе с проститутками?

– Их матери обычно продают их «ловцам талантов» из Франции и Италии. Потом их учат воровать, и они батрачат на своих хозяев.

– Господи, прямо Диккенс какой-то!

Тахион козырьком приставил ко лбу изящную руку и принялся высматривать Боннелла.

– Ты ведь должен был выступать сегодня на научной конференции?