Видоизмененный углерод - Морган Ричард (прочитать книгу TXT) 📗
– Какие-то проблемы?
Я покачал головой.
– Так, немного ностальгии.
– Надеюсь, ты знаешь, о чем говоришь.
Она прислонилась к переборке. В её руке первая полоска пластыря казалась лепестком, оторванным от какого-то светящегося изумрудного цветка. Усмехнувшись, я склонил голову набок, подставляя горло.
– Это четырнадцатипроцентная, – сказала Ортега, прилепляя холодную зелёную полоску мне к шее.
Я ощутил прикосновение чего-то похожего на мелкую шкурку, и тотчас же холодный поток хлынул по ключицам глубоко в грудь.
– Кайф.
– Так и должно быть, твою мать. Знаешь, за сколько эта дрянь ушла бы на улице?
– Вот они, маленькие радости службы в правоохранительных органах.
Баутиста резко обернулся.
– Это не смешно, Ковач.
– Родж, оставь его в покое, – лениво бросила Ортега. – Он в таком состоянии, что надо прощать неудачные шутки. Пойми, это нервы.
Я поднес палец к виску, подтверждая справедливость её слов. Ловко оторвав пластырь, Ортега отодвинулась в сторону.
– Три минуты до следующей, – сказала она. – Так?
Блаженно кивнув, я открыл рассудок для проникновения «Потрошителя».
Сначала мне было неуютно. По мере того как температура тела понижалась, воздух в салоне транспорта становился все более жарким и спертым. Он обжигающей влажной массой проникал в легкие и оставался там, и вскоре мне стало тяжело дышать. Перед глазами все поплыло, во рту стало неприятно сухо. Баланс жидкостей моего организма нарушился.
Затем в действие вступили управляющие стимуляторы, и за считанные мгновения голова очистилась от тумана, сменившегося невыносимо ярким бликом солнечного луча на лезвии ножа. Воздух перестал напоминать обжигающий бульон: нейрорегуляторы заставили жизненные системы организма откликнуться на изменение температуры тела Процесс дыхания превратился в ленивое наслаждение, и каждый вдох стал глотком горячего рома в студеный вечер. Кабина транспорта и находящиеся в ней люди внезапно показались зашифрованной загадкой, разгадка к которой у меня есть, вот только нужно…
Я поймал себя на том, что на лице помимо воли появляется придурковатая ухмылка.
– У-ух ты, Кристина, это… это просто здорово. Лучше, чем Шария.
– Рада, что тебе понравилось. – Ортега взглянула на часы. – Ещё две минуты. Ты готов?
– Готов. – Сжав губы, я неумело присвистнул. – Все что угодно. Я готов на все что угодно.
Ортега кивнула Баутисте, вероятно, предлагая посмотреть на приборную панель.
– Родж, сколько у нас ещё времени?
– Будем на месте меньше чем через сорок минут.
– Давай сюда костюм.
Пока Баутиста полез в шкафчик над головой, Ортега, сунув руку в карман, достала гипноспрей со страшной на вид иголкой на конце.
– Я хочу дать тебе вот это, – сказала она. – Своего рода маленькая страховка от отдела органических повреждений.
– Иголка? – Я покачал головой, как мне показалось, с механической точностью. – Угу. Надеюсь, ты не собираешься вонзать в меня эту долбаную штуковину.
– Это маячок, – терпеливо объяснила Ортега. – Без него ты отсюда не выйдешь.
Я посмотрел на сверкающую иголку. Мой рассудок нарезал факты, словно овощи для салата. В морской пехоте мы использовали подкожные инъекции трассирующих элементов для того, чтобы следить за действиями бойцов, выполняющих специальные задания. Это позволяло в любой момент определить местонахождение наших людей, чтобы в случае чего вытащить их из неприятности. Если же все проходило нормально, молекулы трассирующих элементов распадались на органические остатки в течение сорока восьми часов.
Я взглянул на Дэвидсона.
– Какой радиус действия?
– Сто километров. – Внезапно молодой «ирокез» в отсвете экрана показался мне очень толковым парнем. – Запускается только сигналом поиска. Пока мы вас не вызовем, эта штука будет молчать. Достаточно безопасно.
Я пожал плечами.
– Ладно. Куда ты собираешься его засунуть?
Встав, Ортега взяла иголку.
– В шейные мышцы. Просто и со вкусом. И близко к памяти полушарий – это на тот случай, если тебе отрежут голову.
– Очаровательно.
Поднявшись с места, я повернулся спиной, чтобы Ортеге было удобнее колоть. В затылке сверкнула острая боль, и тут же все окончилось. Ортега похлопала меня по плечу.
– Готово. Он есть на экране?
Потыкав клавиши терминала, Дэвидсон удовлетворенно кивнул. Баутиста тем временем разложил на сиденье антигравитационную упряжь. Сверившись с часами, Ортега взяла следующую полоску пластыря.
– Тридцать семь процентов, – улыбнулась она. – Ты готов к настоящему морозу?
У меня было такое ощущение, будто моё тело погрузили в алмазы.
К тому времени, как мы долетели до «Головы в облаках», препарат уже подавил эмоциональные отклики организма, и все вокруг приобрело острые сверкающие края голой информации. Отчётливость превратилась в своеобразное вещество, в пленку понимания, обволакивающую то, что я видел и слышал. Костюм-невидимка и антигравитационная упряжь показались мне самурайскими доспехами, а достав из кобуры шоковый пистолет, чтобы проверить установки, я буквально на ощупь почувствовал заряд, притаившийся в нем сжатой пружиной.
Это была единственная фраза прощения в синтаксисе оружия, которым я обмотался. Все остальное было категоричными утверждениями, означавшими смерть.
Осколочный пистолет, заряженный пулями с паучьим ядом, давил на ребра рядом с шокером. Я установил значение диаметра дула на максимум. На расстоянии пять метров один выстрел уложит целую комнату врагов, причем без отдачи и совершенно бесшумно. Привет от Сары Сахиловской.
Целая обойма термитных микрогранат разместилась в кармане на левом бедре. Каждая не больше и не толще дискеты для хранения данных. Память об Ифигении Деми.
Нож «Теббит», закрепленный нейрозащелкой на запястье правой руки под костюмом-невидимкой. Последнее слово.
Я попытался найти в себе тот леденящий холод, который испытывал, стоя перед дверями «Закутка Джерри», но в хрустальных глубинах «Потрошителя» он был не нужен.
Пора действовать.
– Визуальный контакт с целью, – доложил пилот. – Не хотите подняться и взглянуть на малышку сверху?
Я переглянулся с Ортегой, та пожала плечами, и мы с ней прошли в кабину. Ортега устроилась рядом с «ирокезом» и надела шлемофон второго пилота. Мне пришлось довольствоваться тем, что я, отодвинув Баутисту, сгорбился в проходе. Впрочем, и отсюда было хорошо видно.
Почти вся кабина «Локхид-Митомы» выполнена из прозрачного сплава, на который проецируется приборная панель, что дает пилоту отличный обзор. Ощущение было знакомо мне по Шарии: словно летишь на слегка выпуклом подносе, на стальном языке или, быть может, на ковре-самолете, а под тобой раскинулась живописная картина. Ощущение головокружительное и в то же время позволяющее почувствовать себя хотя бы на краткий миг Богом. Я взглянул на «ирокеза», сидевшего рядом, гадая, испытывает ли он сейчас это ощущение, или же, как и я под воздействием «Потрошителя», он остается бесчувственным ко всему.
Сегодня ночью небо было безоблачным. «Голова в облаках» висела впереди, чуть левее, словно деревня в горах, увиденная издалека. Скопление крошечных голубых огоньков, нежно напевающих о тепле и домашнем уюте в ледяном мраке. Казалось, Кавахара для своего публичного дома выбрала край земли.
Транспорт накренился, поворачивая на огоньки. Вдруг кабина наполнилась электронным писком, и приборная панель, проецируемая на потолок, на мгновение погасла.
– Так, уже встречают, – резко бросила Ортега. – Летим вперед. Я хочу пролететь у него под брюхом. Пусть хорошенько нас разглядят.
«Ирокез» промолчал, но транспорт клюнул носом вниз. Протянув руку к приборной панели над головой, Ортега ткнула кнопку. В кабину ворвался сердитый мужской голос.
– …в закрытом воздушном пространстве. Мы имеем полномочия уничтожать любой вторгнувшийся летательный аппарат. Немедленно назовите себя.
