Забытые имена (сборник) - Джайлс Гордон (читать книги бесплатно полные версии .TXT) 📗
Поклонники его таланта не верят, что Вивасиус Стайл — автор последних публикаций, и рассматривают всю эту историю как хитрый маневр газетчиков, тем более что до сих пор никто больше Стайла не видел и не разговаривал с воскресшим журналистом. Как бы там ни было, но, по нашему мнению, серия недавно опубликованных статей убеждает в том, что Стайл жив. Так может писать только он один — только Вивасиус Стайл! По когтям узнают льва! Мы не пытаемся исследовать, как другие газеты, различные возможности правдоподобного объяснения этих таинственных обстоятельств: использование еще не опубликованных рукописей Стайла, подражание его стилю молодых одаренных журналистов и т. п. Мы решительно утверждаем подлинность статей в «Сан». И хотя в настоящее время мы одни придерживаемся этих убеждений, будущее докажет нашу правоту. Так мы писали вчера. Но теперь вся эта история получила неожиданное и не менее необыкновенное объяснение.
Вивасиус Стайл действительно живет, во всяком случае жил еще несколько дней тому назад; однако при слове «живет» нужно сделать оговорку, поскольку со времени железнодорожной катастрофы живет не все его тело, но только голова!
Доктор Мэджишен, чье имя, возможно, известно многим читателям как имя гениального естествоиспытателя и исследователя в области биологии и химии, для успокоения общественного мнения и для собственного оправдания вот что сообщил в протоколе, составленном в городе Н.:
«Я, доктор Магнус Мэджишен, во время железнодорожной катастрофы случайно оказался около места происшествия. Немногим оставшимся в живых пассажирам я оказал, насколько это было возможно, первую помощь. Когда я наконец добрался до обломков вагона, бывшего когда-то вагоном-рестораном, в котором, по словам потерпевших, в момент крушения никого не было, рядом с взорвавшимся баллоном углекислоты я нашел голову, аккуратно отделенную от туловища, должно быть, отброшенную во время взрыва каким-то металлическим предметом. Она лежала на груде снега, который образовался из замерзшей после взрыва жидкой углекислоты. Меня удивило это необыкновенное лицо, оно было отмечено высоким интеллектом и поражало своим естественно-свежим цветом. А я за свою жизнь провел достаточно вскрытий, чтобы иметь возможность судить об этом. Лицо погибшего так меня захватило, что я наклонился к нему. При этом я обнаружил, что замерзшая углекислота способствовала быстрому свертыванию крови; отверстия больших артерий герметически закупорились пробками из углекислого льда, покрывшего также крепким слоем всю поверхность раны.
Я решился взять находку с собой для научного эксперимента, поэтому тщательно прикрыл голову слоем льда и снес ее в мой автомобиль, стоявший неподалеку. По дороге я все время думал о выпавшей на мою долю удаче — получить такой объект исследования. В то время я как раз работал над заменителем крови, который можно было вводить в кровеносную систему при острой и хронической сердечной недостаточности, кровотечениях, отравлениях газом и т. д. Созданный мною химический препарат „сангвинум“ действует так же, как кровь человека, выполняя функции натуральной крови. В лаборатории я осторожно и постепенно оттаял голову, обезболил поверхность раны и подключил ее к аппарату для переливания крови. Затем я открыл кран работавшего подобно пульсу аппарата, чтобы ввести созданную мною искусственную кровь в артерии объекта исследования.
Хотя это и не относится к официальному протоколу, не могу не сказать о чувствах, которые меня охватили, когда я увидел, как безжизненная голова постепенно возвращается к жизни: порозовели щеки, затрепетали закрытые ресницы, изменилось выражение медленно оживавших черт лица и, наконец, раскрылись глаза, которые спаслись от смерти и теперь вновь ожили! Слишком беден наш язык и не хватает слов, чтобы выразить мои чувства в этот момент. Главное — он ожил и смотрел на меня. Я видел, как его губы шевелились, хотя говорить он не мог: у него не было органа, который снабжал бы гортань необходимым для этого воздухом. Я наклонился к его уху и подробно рассказал ему о катастрофе, о том, каким образом он очутился здесь, о его пробуждении от смерти.
Он долго смотрел на меня недоверчиво; наконец улыбнулся умиротворенной улыбкой. В душе я упрекал себя за свой опыт, но эта улыбка освободила меня от этого чувства. Он хотел говорить, и мне показалось, что его губы прошептали два слова: „Благодарю вас“. Следующей моей задачей было конструирование аппарата для восстановления его речи, то есть нечто вроде автоматической воздуходувки, которая вдувала бы воздух в гортань. Я лихорадочно работал над этим день и ночь — наконец справился с этой задачей и включил аппарат.
Опыт удался даже лучше, чем я надеялся. Правда, его голос был едва слышен из-за отсутствия резонанса в груди, регулирование дыхания также причиняло ему вначале трудности. Но он мог говорить, и я его понимал. И только теперь я узнал, какую „светлую голову“ приютил: я спас мистера Вивасиуса Стайла и, как он сам шутливо заметил, ту единственную его часть, которая в его теле на что-то годилась.
Поэтому мое отношение к опыту мгновенно изменилось: я давно был ярым поклонником до сих пор лично мне неизвестного борца за угнетенное человечество, за свободу мысли, за создание духовных ценностей, за подлинный идеал рода человеческого. С сожалением я узнал от коллег, что дни этого необыкновенного, высокоодаренного человека были сочтены, что у него от рождения было болезненное, немощное тело. С этого часа я считал важнейшей задачей своей жизни сохранить для человечества этот необычайно одаренный интеллект и заботился о нем всеми средствами, которые были мне предоставлены наукой и собственным врачебным опытом. В чудесной цепочке событий, приведших к его спасению, я видел теперь не только случайность!
Для того чтобы дать Стайлу возможность заниматься журналистикой, к которой он так стремился, я установил фонограф; затем заменил фонограф телеграфофоном Поульсена, дававшим возможность записывать более обширные тексты. Я с удовольствием перепечатывал на машинке продиктованные им статьи. Так мы совместно работали все это время. Но вскоре он захотел освободить меня от работы переписчика и настоял, чтобы я купил на его счет недавно изобретенную пишущую машинку, которая могла печатать под диктовку. С этого времени он сам подготавливал свои рукописи для печати.
Он просил меня никому не выдавать нашу общую тайну его „бестелесного“ существования — даже близкому другу и издателю газеты „Сан“. Однако я все же по секрету рассказал ему об этом, и я надеюсь, что он это подтвердит, учитывая обстоятельства дела. Лишь однажды моему бедному другу пришлось с трудом сохранить свою тайну — в тот день, когда он узнал, что мисс Эвелин Г…, его пылкая почитательница и друг, тяжело заболела, получив известие о его неожиданной трагической кончине. Он тут же сочинил сонет „Мертвый — живым“, который обошел страницы всех наших крупнейших газет. Заключительные слова этого сонета звучат так:
Эти стихи можно понять лишь теперь, прочитав мой отчет. За исключением этого случая он работал, как будто бы ничего не случилось. Его журналистский талант, его разящая диалектика, его богатые познания и опыт и в конце концов его любовь к людям чувствовались, как и прежде, в каждой его строчке. Для того чтобы нам обоим не замечать его внешности — живой головы, лежащей на работающей машине, — я соорудил ему одежду, похожую на удобный домашний костюм, закрытый до самой шеи и скрывающий все остальное.
Как раз в это время в стране началась борьба вокруг так называемого „билля о цветных“, внесенного мистером Ретрорси. Согласно этому биллю цветные независимо от расы лишаются в Соединенных Штатах прав, которыми они пользовались ранее. И как раз статьи Вивасиуса Стайла в „Сан“, полные пламенного протеста против этого билля, вызвали мощное движение среди наших сограждан, которое продолжается и поныне.
