НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 20 - Биленкин Дмитрий Александрович (книга жизни .txt) 📗
– Видите ли… я нахожусь как бы в двойственном качестве. С одной стороны, я принимал участие в создании Яши и эмоционально привязан к нему. С другой - как заведующий лабораторией и лицо ответственное, я не могу не думать о репутации и судьбе института… - Сергей Леонидович замолчал. Пауза затягивалась. Вот-вот она должна была лопнуть. И лопнула.
– Мы очень благодарны вам за интересное сообщение о двойственности вашего положения, - со старомодным вежливым сарказмом сказал нашему завлабу директор, и мне показалось, что ему понравилась собственная реплика. - Но хотелось бы услышать и нечто более существенное. Другими словами, что делать с вашим Яшей?
Я смотрел на Сергея Леонидовича и видел на его лице борение двух его сторон, почти непристойное в своей обнаженности. Я немножко знаю его, нашего завлаба, и понимал, что происходит в его душе: как, как угадать? Как сказать то, что ждет от тебя начальство, и сохранить при этом хотя бы капельку самоуважения и более или менее либеральную репутацию? Ах эти двойственные натуры, ах эти с одной и с другой стороны, нелегко живется им на том свете! То ли дело Эмма! Эмма не имеет ни двойственности натуры, ни натуры. Центр тяжести расположен у него низко, где то ниже спины, и он, как ванька-встанька, никогда не теряет равновесия. Повалить его практически невозможно.
– Я считаю, - выдавил наконец из себя Сергей Леонидович, - что лучшая тактика - это отсутствие всякой тактики… Я хотел сказать, что нам сейчас, возможно, и не следует принимать никаких конкретных решений. Поживем - посмотрим. Последний месяц Черный Яша… простите, что я употребил наше лабораторное имя…
– Пожалуйста, пожалуйста, я тоже называю его Яшей, - улыбнулся директор.
– … Яша поглощает гигантское количество технической и научной информации. Знаете, первое время мы относились к нему как к ребенку. И постепенно привыкли к мысли, что он как бы мальчик… А скорость усвоения этим мальчиком информации чудовищна. У меня создается впечатление, что Яша вскоре вполне сможет решать определенные научные задачи. И заметьте, не как ЭВМ, следуя лишь заданной программе, а как настоящий исследователь. В таком случае мы смогли бы выйти, так сказать, на люди не только с самим фактом существования думающей машины, но и с ее достижениями. А это, согласитесь, совсем другое дело. - Сергей Леонидович замолчал, медленно выпустив из себя неизрасходованный запас воздуха.
– Благодарю вас, - задумчиво произнес Иван Никандрович. - А что вы можете нам сказать, товарищ Любовцев?
Я вздрагиваю. В кровь поступают аварийные запасы адреналина. Сердце стартует с места в карьер, как на стометровке. Я зачем-то вскакиваю на ноги.
– Можете сидеть, - усмехнувшись, говорит директор, но я не слышу его. За мной стоит мой малыш, мой Черный Яша.
– Если бы я заранее знал, - медленно начинаю я, стараясь унять биение сердца, - все те проблемы, которые породило появление Яши, я бы, наверное, не пытался создать его. Но он существует, и я не могу представить себе, как можно даже говорить о том, чтобы отдать кому-то наше детище.
– Я понимаю вашу горячность, - очень серьезно говорит директор, - но горячность еще никогда не заменяла ответа. Перед нами стоят сложнейшие проблемы, вы же восклицаете с горящими глазами «наше детище» и считаете, что на этом дискуссия исчерпана.
– Я не хочу исчерпывать никакой дискуссии. Я хочу только сказать, что не надо бояться спорных вопросов… - За мной стоит Яша, я перешагнул через свою трусоватость, и сейчас мне безразличны интонации директорского голоса. - Да, Яша создал массу запутаннейших вопросов, это верно, - продолжаю я, - но что это за наука, если она не порождает с каждым шагом вперед новые проблемы? Да, нам трудно забыть об электронной рукотворной начинке Яшиного мозга и трудно заставить себя относиться к нему как к живому существу. Но он живой. Он абсолютно живой. В нем не бьется человеческое сердце и не течет по жилам кровь. Но он думает и страдает. Он знает, кто он, он любит и ненавидит, он ищет свое место в мире. Да, мы еще только можем гадать, будут ли созданы другие такие существа, понадобятся ли человечеству не искусственные помощники, а искусственные братья по разуму, и если да - как сложатся их отношения. Мы, кстати, не раз говорили с Яшей на эту тему…
– И что же? - спрашивает меня Иван Никандрович.
– Яша сказал, что это очень сложный вопрос и он должен подумать. Он обещал продумать варианты.
– Интересно. Значит, необходимость пребывания Яши в институте не вызывает у вас никаких сомнений?
– Нет, Иван Никандрович, - говорю я с таким жаром, что мне становится смешно, и я улыбаюсь.
– Благодарю вас. Ну а вы, Григорий Павлович, вы по-прежнему придерживаетесь своей точки зрения?
– Да, - твердо отвечает Эмма. - Я считаю создание э… э… Яши безнравственным.
– Как это - безнравственным? - подскакиваю я.
– Спокойнее, Толя, спокойнее, - урезонивает меня Сергей Леонидович и тянет вниз.
– Именно безнравственным, - все так же неожиданно твердо говорит Эмма. - Мы создали жизнь, не подумав об ответственности перед самой этой жизнью. Имели ли мы право создавать разум, заведомо обрекая его на страдания? А он должен страдать, я глубоко убежден в этом…
Колени уже не дрожат у меня от возбуждения, уровень адреналина упал до нормального. Вот тебе и Эмма, кто бы мог подумать…
– Простите, Григорий Павлович, - вдруг говорит Татьяна Николаевна. - Я мать. Я знаю, что такое ответственность. Рожая ребенка, тоже ведь не уверен, что он всю жизнь будет только смеяться… Но все же мы рожаем. Давно уже рожаем. И мы все с вами рождены, и никто не выдавал нашим родителям гарантии, что мы не будем страдать.
– Я понимаю вас, - сказал Эмма, - но, к сожалению, не могу согласиться. Я считаю, что мы не вправе решать этот вопрос.
– Ну что ж, благодарю вас за высказанные мысли, - кивнул задумчиво Иван Никандрович и вдруг улыбнулся доверительно: - Знаете, когда-то я мечтал о том, чтобы стать директором института… - Он бросил быстрый взгляд на заместителя… - Если бы я знал в то время, какую ответственность мне придется брать на себя, я бы, наверное, не стремился так сидеть за перекладиной буквы "Т". Ко решать что-то нужно. Прав, безусловно, Григорий Павлович…
Я почувствовал, как холодный влажный комок поднимается во мне по пищеводу. Еще мгновение - и он закупорит горло.
– И тем не менее, - продолжал директор, - я не могу заставить себя передать Яшину судьбу в чужие руки. Посмотрим, посмотрим…
Я еле доплелся до нашей комнаты, таким измученным я себя чувствовал.
– Это ты, Толя? - спросил Яша своим каким-то удивительно тусклым и скучным голосом. Три недели налаживали этот звуковой синтезатор. Слава Богу, что хоть таким голосом он может теперь говорить.
– Я, Яшенька.
– Ты чем-то расстроен?
«Это что-то новое, - отметил я. - Он уже умеет определять состояние человека по голосу».
– Да ничего особенного.
– Ты напрасно пытаешься меня обмануть. Толя.
– Я не пытаюсь, - вяло сказал я.
– Врешь.
– Нехорошо говорить старшим «врешь».
– Лжешь, обманываешь, говоришь неправду, заливаешь, пудришь мозги, вешаешь лапшу на уши.
– Это еще откуда?
– Из повести, которую ты вчера мне дал. Страница сто шестая, четвертая строка сверху.
– Зачем ты держишь все это в памяти?
– Не увиливай от темы разговора. Ты прекрасно знаешь, что я помню все.
– Нехорошо говорить старшим «не увиливай».
– Не отклоняйся, не отвлекайся, не теряй нить, не растекайся мыслию по древу. И расскажи, чем ты расстроен, огорчен, опечален, выбит из привычной колеи. Но если не хочешь, можешь не рассказывать. Я ведь и так догадываюсь, что речь шла обо мне. И даже представляю себе, что могли говорить.
– И что же ты представляешь, дорогой Яша?
Яша помолчал, потом его динамики издали какие-то царапающие звуки. Я вздрогнул, но тут же сообразил, что это, должно быть, смех.
– Мне не хотелось бы говорить.
