Человек страха - Кунц Дин Рей (читаем книги txt) 📗
— Эта штука сломана! — рявкнул Гноссос. — Верните мне мои деньги.
— Вот, пожалуйста, — сказал бармен, бросив поэту три монетки. — А теперь вам всем лучше уйти отсюда — будьте добры.
— Почему? — спросил Сэм. Он уже второй раз за это время столкнулся с откровенной грубостью — первый раз с христианином, а теперь с ненатуралом. Это его озадачило.
— Это бар не для натуралов.
— Ничего натуральнее этого хамства я не встречал, — пробормотал Хуркос.
Бармен проигнорировал это замечание.
— Нас должны обслуживать в любом месте, — возмутился Гноссос. — В Империи нет сегрегации натуралов и ненатуралов.
Бармен перенес вес тела с ноги на ногу — то ли он действительно немного испугался, а может быть, просто избрал другую линию поведения.
— Я прошу вас об этом для вашей же собственной безопасности. — Теперь в его глазах отчетливо читались страх и беспокойство.
— Вы мне угрожаете? — удивленно спросил Гноссос. — Здесь что, дикари собрались?
— Я не угрожаю. Я же сказал, это в ваших собственных интересах. Это все из-за него — вон того.
Они проследили взглядом за пальцем бармена, дернувшимся в направлении стоявшего в дальнем углу человека. Незнакомец держал в руке стакан желтой жидкости, отхлебывая ее без видимых усилий большими глотками, и, ополоснув ею рот, как зубным эликсиром, отправлял ее себе в глотку. Он был огромен, почти так же широк в плечах, как Гноссос, рыжеволосый и красноглазый. Там, где у Гноссоса намечался жирок, у него бугрились мышцы. Его руки, покрытые узлами мускулов, могли, казалось, разнести на кусочки что угодно и кого угодно. Его сжатые в кулаки мохнатые руки разжимались лишь затем, чтобы схватить стакан с выпивкой.
— Кто это? — спросил Гноссос.
— Черный Джек Буронто.
— Вы, наверное, шутите, — сказал Хуркос, плотнее вжимаясь в сиденье стула. — Разыгрываете нас.
— Его зовут Генри Буронто, но ему чертовски везет в играх, поэтому его и прозвали Черным Джеком. К тому же он носит при себе дубинку, которую называет “Черный Джек”.
Многие ненатуралы носили при себе грубое оружие, изнемогая от желания пустить его в дело, но никогда на это не осмеливаясь из-за боли, которая десятикратно усиленным эхом отдалась бы по их сверхчувствительным нервам. Гноссос глядел на Буронто как завороженный. Вот человек, непохожий на других. Любой поэт, разумеется, если он хоть чего-то стоит, видит людей насквозь. И если его привлекает что-то необычное, он в тот же миг перестает быть пресыщенным гуру и превращается в наивного ученика. На таких необычных вещах поэты оттачивают свое воображение. Буронто был необычен. Вот человек, которому улыбалась Фортуна за карточным столом. Вот человек, сильнее которого, возможно, нет на Земле (если не считать, конечно, самого Гноссоса — поэт недостатком самомнения не страдал). Вот человек, которого все почему-то боятся.
— Он опасен, — сказал бармен.
— Опасен, потому что носит дубинку и выигрывает в карты?
— Нет. Опасен, потому что способен пустить дубинку в ход. Он способен всех вас троих стереть в порошок — вот так. — Бармен сделал жест руками, как будто разрывая салфетку. Он поискал на их лицах какой-нибудь признак слабости, затем снова перевел взгляд на Буронто.
Буронто, как по сигналу, двинулся с места и зашагал прямо на них.
— Уходите, пожалуйста, — повторил бармен.
— Может быть, нам действительно лучше уйти? — предложил Сэм.
— Зачем? — спросил Гноссос. — Ты что, дубинки испугался? Он не причинит нам вреда. Вспомни, если мы почувствуем боль, он ощутит ее в десятикратном размере.
— Но... — начал было бармен.
— Вы говорили обо мне, — произнес Буронто, приблизившись к их столику. Голос его был похож на трель канарейки — высокий, нежный и мелодичный.
Все трое недоуменно переглянулись. Из бычьей глотки снова раздался тоненький голосок:
— Так что вы обо мне говорили?
Сэм, не в силах больше сдерживать себя, расхохотался. Вслед за ним и Гноссос разразился громоподобным смехом. Хуркос изо всех сил старался себя пересилить, не желая выходить из напущенного на себя меланхолического настроения.
Буронто снова заговорил:
— Прекратите смеяться надо мной!
Слово “смеяться” он произнес так высоко, что голос у него сорвался. Тут не выдержал и расхохотался и Хуркос.
— Прекратите смеяться! — снова крикнул Буронто. Но напряжение, владевшее всеми тремя, достигло предела. После столкновения с желеобразной массой они так и не могли полностью успокоиться и расслабиться. И потому находились на грани срыва. Постоянное ожидание чего-то странного и неожиданного до предела источило нервы, превратив их в проволоку, готовую загудеть от малейшего прикосновения. Так что голос Черного Джека Буронто — вернее, птичьи трели, служившие ему голосом, — явился последней каплей, переполнившей чашу их нервного напряжения. Они заливались как сумасшедшие и не могли успокоиться, так что слезы текли у них по лицу. Хотя так дико хохотать было, собственно, не над чем.
— Не надо, перестаньте, не надо, перестаньте, — как заклинание повторял нараспев бармен.
— Заткнитесь! — пискляво рявкнул Буронто.
С губ у него текла пена. Лицо покрылось белыми пятнами... Опустив гигантский кулак на стол из искусственного дерева, он снес с него все стаканы. Но это лишь вызвало у них новый приступ хохота. Хуркос прислонился к Гноссосу, а Сэм, подвывая, запрокинул голову назад.
Черный Джек пробормотал какие-то неразборчивые слова, значение которых потонуло в бурлящем потоке гнева. Сцепив руками в один огромный кулак, он со всего размаха обрушил его на крышку стола, разломав ее на две части, которые еще мгновение простояли на расщепленных ножках, а затем все сооружение посыпалось на колени троих натуралов. Смех прекратился.
Теперь Буронто походил на разъяренного хищника. На его лице, равномерно окрашенном в красный цвет, появились отвратительные синие прожилки. Его оскаленные зубы покрывала пена. Скрежеща зубами, он изрыгал неразборчивые проклятия. Он был зол, как черт, да и сам черт, появись он в этот момент, не мог бы его остановить. Вцепившись в стул Хуркоса, он выхватил его из-под +++++ и с размаху швырнул его об пол.
— Какого черта? — произнес Гноссос, обращаясь к бармену. — Он, конечно, ненатурал, но ведь он же еще и сверхощущенец.
— Да, он сверхощущенец! — крикнул бармен, косясь одним глазом на Черного Джека, который продолжал колошматить стулом Хуркоса о стену, с каждым ударом наливаясь яростью, пока она, казалось, не наполнила его до краев. — Он сверхощущенец и чувствует боль жертвы. Но такого ненатурала докторам не встречалось. Он мазохист!
Краска схлынула с лица поэта, когда до него дошел смысл сказанного.
— Так, значит, ему нравится быть сверхощущенцем, потом что...
— Потому что ему нравится испытывать боль, — докончил бармен.
Со стулом было покончено. От него осталась лишь груда щепок, и нечем было колотить о стену, которая, кстати, тоже пострадала. Черный Джек Буронто мог, наверное, не моргнув глазом, убить сотню людей. Или тысячу. Он двинулся к ним, пробираясь через обломки. Он отбрасывал в сторону все, что попадалось ему на пути, — столы, стулья, лампы и роботов-официантов. Ринувшись на Хуркоса, он наградил его ударом кулака, от которого маленький +++++, кубарем перелетев через стол, свалился на пол, подняв вокруг себя облако стеклянных осколков.
Гноссос выступил навстречу разъяренному Бурон-то, намереваясь обуздать его, но он был натуралом. Он был не в состоянии поднять руку на своего собрата, как бы этот собрат того ни заслуживал. Будь Буронто животным, было бы проще. Но он был человеком, а за тысячу лет здравомыслия Гноссос разучился наносить удары даже тогда, когда у него возникало к этому побуждение. И Буронто мощным апперкотом поверг поэта на землю. Пока Гноссос и Хуркос с трудом поднимались на ноги. Черный Джек отшвырнул попавшийся ему на пути стол и приблизился к Сэму.
Из дверей начали появляться завсегдатаи, старавшиеся спрятаться за какие-нибудь устойчивые предметы. В драку они ввязываться не собирались, но и такое шикарное представление не хотели пропустить. Размахивая бутылками, они свистом и улюлюканьем подзадоривали Буронто.
