Мерзейшая мощь - Льюис Клайв Стейплз (электронная книга txt) 📗

Клайв Стейплз Льюис

Мерзейшая мощь

ПРЕДИСЛОВИЕ

Я назвал это сказкой, чтобы читателя не ввели в заблуждение первые главы и он сразу знал, что за книгу он открыл. Если же вы спросите, почему эти главы так будничны, я отвечу, что следую традиции. Мы не всегда это замечаем, потому что хижины, замки, дровосеки и короли стали для нас такими же непривычными, как ведьмы и людоеды. Однако, для людей своего времени они были привычнее, чем Брэктон — для меня. Многие крестьяне знали злых мачех, тогда как мне еще не довелось повстречать ученых, знакомых с ними. Но главное для меня — та мысль, которую я попытался высказать еще в книге «Человек отменяется». Из всех профессий я выбрал для книги свою не потому, что сотрудники университетов легче поддаются проискам бесов, а потому, что лишь эту профессию я знаю достаточно хорошо, чтобы о ней писать.

Тем, кто хочет понять получше, что такое Нуминор, придется (увы!) подождать, пока выйдут рукописи моего друга, профессора Дж.Р.Р.Толкиена.

Повесть эта — последняя часть трилогии (первые две части — «Планета молчания» и «Переландра»); но ее можно читать отдельно.

Оксфорд, колледж св.Магдалины, канун Рождества.

1. ПРОДАЖА УНИВЕРСИТЕТСКОЙ ЗЕМЛИ

А в-третьих, — сказала самой себе Джейн Стэддок, — вы сочетаетесь браком, чтобы помогать друг другу, поддерживать друг друга и утешать». Она вышла замуж полгода тому назад, и слова эти засели у нее в памяти.

Сквозь открытую дверь она видела свою кухоньку и слышала громкое, неприятное тиканье часов. Из кухни она только что вышла и знала, что там все прибрано. Посуду она вымыла, полотенце повесила сушиться, пол протерла. В комнатах тоже был порядок. В магазине она уже побывала и закупила все, необходимое на сегодня, а до одиннадцати оставалась еще целая минута. Если даже Марк придет к обеду, у нее только два дела на все семь часов: второй завтрак и чай. Сегодня там у них собрание. Когда она сядет пить чай, Марк непременно позвонит и скажет, что пообедает в университете. День лежал перед ней, пустой, как квартира. Сияло солнце, тикали часы.

«Помогать, утешать, поддерживать…» — печально подумала Джейн. На самом деле, выйдя замуж, она сменила дружбу, смех и массу интересных дел на одиночное заключение. Никогда еще она не видела Марка так редко, как в эти полгода. Даже когда он был дома, они почти не разговаривали — то ему хотелось спать, то он о чем-то думал. Когда они были друзьями, а позже — влюбленными — ей казалось, что и за целую жизнь им всего не переговорить. Зачем он на ней женился? Любит ли он ее? Если любит, слово это значит далеко не одно и то же для мужчины и женщины. По-видимому, бесконечные разговоры были для нее самой любовью, а для него — ее предисловием…

«Вот и еще одно утро я промаялась… — сказала она самой себе. — Работать надо!» Под работой она понимала диссертацию о Донне. Она не хотела бросать науку, и отчасти поэтому они решили не иметь детей, во всяком случае — пока. Оригинальным мыслителем Джейн не была и собиралась подчеркнуть в своем труде «победное оправдание плоти» у избранного ею автора. Она еще верила, что если обложиться выписками, заметками и книгами и сесть за стол, былое вдохновение вернется к ней. Но прежде — быть может, для того, чтобы оттянуть первый миг — она начала листать газету и вдруг увидела фотографию.

И вспомнила свой сон. Вспомнила и те бесконечные минуты, когда сидела на кровати и ждала рассвета, не зажигая лампы, чтобы Марк не проснулся. Он ровно дышал, и это обижало ее. Он вообще спал, как убитый. Только одно могло разбудить его, и то ненадолго.

Сон был дурной, а дурные сны тускнеют, когда их рассказываешь. Однако, этот сон придется пересказать, иначе многое дальнейшее будет непонятно. Сперва ей приснилось лицо. Лицо это было смуглое, носатое и очень страшное — главным образом потому, что на нем запечатлелся страх. Рот был приоткрыт, глаза расширены, как расширяются они на секунду, когда человек ошеломлен; но ей почему-то стало ясно, что шок этот длится уже несколько часов. Потом она разглядела всего человека. Он скорчился в углу выбеленной каморки и, по-видимому, ждал чего-то ужасного. Наконец дверь отворилась, и вошел другой человек, благообразный, с седой бородой. Они стали разговаривать. Раньше Джейн понимала, что говорят люди в ее снах, либо просто не слышала слов. Сейчас она слышала, но почти ничего не понимала, потому что эти двое говорили по-французски, и это придавало сну особую достоверность. Второй человек сказал первому что-то хорошее, и тот оживился и воскликнул: «Смотрите-ка… да… хорошо!» (это она поняла), но потом снова как-то сжался. Второй, тем не менее, убеждал его настойчиво, хотя и тихо. Он был недурен собой, хотя и холодноват, но в пенсне его отражалась лампочка, и глаз она не разглядела. Кроме того, у него были слишком безупречные зубы. Джейн он не понравился. Особенно ей не нравилось, что он мучает первого. Она не понимала, что он предлагает, но как-то догадалась, что первый приговорен к смерти, а предложения человека в пенсне пугают его больше, чем казнь. Тут сон утратил свой реализм и превратился в обычный кошмар. Второй поправил пенсне и, холодно улыбаясь, схватил первого за голову обеими руками. Он резко повернул ее (Джейн видела прошлым летом, что так снимают шлем с водолаза), открутил и унес. Потом все смешалось: появилась другая голова, со струящейся бородой, и вся в земле. За ней показалось и тело — какой-то старик, похожий на друида. Его откуда-то выкапывали. Сперва Джейн не испугалась, резонно предположив, что он мертвый; но он зашевелился. «Не надо! — крикнула она во сне. — Он живой! Вы его разбудите!» Но они ей не вняли. Старик сел и заговорил как будто бы по-испански. Это испугало ее так сильно, что она проснулась.

Таков был ее сон — не лучше, но и не хуже многих дурных снов. Однако, увидев газетное фото, Джейн поспешно опустилась в кресло, чтобы не упасть. Комната поплыла перед ее глазами. Голова была та самая — первая, не старика, а узника. Джейн с трудом взяла газету и прочла: «Казнь Алькасана» — крупными буквами, а ниже, помельче: «Ученый-женоубийца гильотинирован». Что-то она об этом слышала. Алькасан, француз из алжирцев, известный физик, отравил свою жену. Значит, вот откуда сон: она видела вечером это ужасное лицо. Нет, не получается, газета утренняя. Ну, значит видела раньше и забыла, ведь суд начался несколько недель назад. Займемся Донном. Что там у него? А, неясные строки в конце «Алхимии любви»:

Не жди ума от женщин, им пристали

Заботливость и скромность, что пленяли

Нас в матери…

«Не жди ума… А ждет ли его хоть один мужчина?.. Ах, не в этом дело, надо сосредоточиться, — сказала себе Джейн и тут же подумала — видела я раньше эту фотографию или нет?»

Через пять минут она убрала книги, надела шапочку и вышла. Она не знала, куда идет. Да что там, только бы подальше от этой комнаты, от этого дома.

Марк тем временем шагал в Брэктон-колледж и думал о других вещах, не замечая, как красива улочка, спускавшаяся из пригорода к центру.

Я учился в Оксфорде, люблю Кембридж, но, мне кажется, Эджстоу красивее их. Во-первых, он очень маленький. Никакой автомобильный, сосисочный или мармеладный король не осчастливил еще городок, где расположился университет, а сам университет — крохотный. Кроме Брэктона, там всего три колледжа — женский, за железной дорогой; Нортумберлэнд, рядом с Брэктоном, у реки; и так называемый Герцогский, напротив аббатства. В Брэктоне студентов нет. Основан он в 1390 году, чтобы дать пропитание и приют десяти ученым мужам, которые должны были молиться о душе Генри Брэктона и вникать в английские законы. Постепенно их стало сорок, и теперь только шестеро из них изучают право, а за душу Генри Брэктона не молится никто. Марк Стэддок занимался социологией и в колледже работал лет пять. Сейчас его дела шли очень хорошо. Если бы он в этом сомневался (чего не было), он бы отбросил сомнения, когда у почты встретил Кэрри и тот, словно это само собой разумеется, пошел дальше вместе с ним, обсуждая предстоящее заседание. Кэрри был проректором.