За право летать - Лазарчук Андрей Геннадьевич (читать книги бесплатно полностью .TXT) 📗
Они заходили на посадку и касались полосы с интервалом в сорок секунд: девятка «Арамисов», два «Портоса» и две «Звездные птицы» – последние, кто ещё оставался в небе. Тридцать три пулковских корабля к этому времени уже вернулись на землю – на саму базу, на запасные полосы, на чужие (и даже весьма отдаленные) базы; кто-то сел просто в чистом поле, прорыв трехметровой глубины траншею, кто-то – на шоссе… Возможно, к вечеру объявятся ещё несколько пилотов – какая-то надежда оставалась. Возможно, их будет человек десять… Из тех, кто сумел приземлиться, почти половина имели дозу свыше ста рентген, причем четверо из них – под тысячу. Их вытаскивали из кокпитов словно обваренных, с красной вздувшейся кожей, с выцветшими глазами, малейшее прикосновение вызывало боль и кровоподтеки. Немедленно на вертолетах облученных перебросили в госпиталь; туда же на служебном глайдере сейчас отправлялись семнадцать человек из преподавателей, наземного персонала и гардемарин начального класса, которые согласно картотеке годились в доноры костного мозга – это нужно было ребятам на первые двое-трое суток, пока в репликаторах не вырастут в достаточном количестве клетки их собственного костного мозга. Капитан первого ранга Геловани попал в число доноров и был этим почти счастлив…
Сегодня Геловани испытывал вот это «почти счастье» во второй раз. Первый был – когда он понял, что вторую волну поднимать в небо не нужно, что имперцы уходят, уходят!..
Размеры потерь стали известны позже. То, что они будут огромны, Геловани понимал ещё до начала сражения; так оно и оказалось: земляне и марцалы потеряли примерно четверть взлетевших кораблей – больше тысячи единиц. Но потери Пулкова были – три четверти! Насколько он знал, больший процент потерь выпал только на долю норвежско-шведской эскадры, по которой пришелся самый первый удар врага – над Северным полюсом. Из девяноста тяжелых «СААБов» вернулся только один… Пулковцам же подвернулась самая крупная из замеченных имперских группировок; и там же, в их боевых порядках, произошел мощнейший взрыв, оцениваемый этак примерно в полторы-две гигатонны. Природа взрыва была пока неясна…
Именно после этого взрыва имперцы начали выходить из боя вверх, разрывать огневой контакт – и на высоте примерно две тысячи километров исчезать, уходить из нашего пространства в другое, свое, недоступное для нас субпространство, или просто «суб», – так его называли все.
– Кого-то ещё ждем? – спросил Геловани врача базы, Софью Михайловну Табак по прозвищу Мальборо, давнего надежного боевого товарища, с одной стороны, и очаровательную женщину, за которой он второй год не слишком уверенно ухаживал, – с другой; она стояла рядом с ним и, как и он, смотрела на садящиеся кораблики. Лицо её, матово-белое (она не переносила прямых солнечных лучей, поэтому всегда носила широкополую шляпу-стетсон; от этой шляпы, а не только от фамилии, произошло её прозвище), было непроницаемым. Все мы зачем-то держим лицо, подумал Геловани, а если разобраться… Недавний налет на морг выбил его из колеи – похоже, надолго.
– Да, – сказала Мальборо, не отрывая глаз от дальнего конца посадочной полосы. – Марцалы сообщили, что один их пилот тоже может быть донором.
– Кто?
– Не знаю.
– Еще не сел?
– Тоже не знаю…
Геловани окинул взглядом стоянки. Высокие кили «Звездных птиц» были видны издалека. Раз, два, три… и вон, далеко, ещё один. Сели с полчаса назад. Пилоты, наверное, отчитываются…
Сел последний «Портос». «Звездные птицы» низко прошли над полосой, покачали, крыльями и ушли в небо. На свою базу.
– Можно ехать, – сказала Мальборо.
– Бегут, – показал Геловани. – Наверное, к нам.
От Центра управления стремительно бежали трое: тощий марцал в летном серебристом комбинезоне и с ним двое: адъютант начальника Школы каплей Швецов и какая-то девочка из бригады симпатов. Марцал и девочка молча вскочили в глайдер, а запыхавшийся Швецов бросил руку к пилотке:
– Господин каперанг, вас срочно к адмиралу! Срочно! «Тревога один-аз»!
– Понял. – Геловани обернулся к Мальборо: – Жаль. Если освобожусь, нагоню вас.
И он бросился за Швецовым, точно зная, что от такого темпа бега скоро прихватит селезенку: не молоденький. Сердце и легкие спокойно выдерживали все, что он им задавал, а вот селезенка капризничала. Но «Тревога один-аз» требовала мгновенной явки на боевой пост – то есть в Центр управления.
И еще: из-за очередного появления в небе имперских кораблей «Один-аз» не сыграли бы. Сыграли бы «Один-веди» – в крайнем случае. Должно было случиться что-то более масштабное… или неожиданное…
Чертов Липовецкий. Накаркал… как-то очень молча, про себя, но вот как Бог свят – накаркал… ничего такого не говорил, но думал, паршивец…
Вбежав в зал Центра, Геловани автоматически кинул взгляд вверх, на карту – но карта была темна и пуста, кто-то выключил даже планетарный проектор, рисовавший на ней созвездия. Никаких данных не поступало, все колокольчики погибли, и сколько пройдет недель, прежде чем снова удастся засеять небо…
Не о том думаю, не о том.
В левом боку заболело мгновенно и отчаянно – будто ткнули кортиком. Стоило усилий не согнуться.
Адмирал, большой, как белый медведь, размашисто шагал ему навстречу, держа в каждой руке по мальчишке-пилоту.
– В предполетную, Данте Автандилович, – пробасил он. – Тряхнем стариной.
– Простите, Игорь Викентьевич?
– Летим на разведку. Мы с вами. Вот вам пилот. – Он подтолкнул к Геловани одного. – Ребятишки не разглядели, что там и как. Визиблы снимать я запретил, а в них оказалось ни черта не видно. Полетели, посмотрим глазами. После Смолянина… теперь во все можно поверить…
– Так все же – что там? – И, не дождавшись ответа от адмирала, посмотрел на пилота. Фамилию его он помнил – Джункаев, – а вот имя забыл. Имя было какое-то простое и вместе с тем замысловатое. – Что там такое вы нашли?
– Может, померещилось, – сказал пилот. – Мы уже уходили, когда вдруг это заметили. А строй оставлять командир запретил.
– Так что именно? Не томи душу.
– Простите, господин каперанг! Я только хотел сказать… я не уверен, что мы это видели, потому что от взрыва сначала почти ослепли, а потом ещё добивали крейсер… В общем, могло и показаться. Но вроде как… как маленькая планета. Видно было примерно так же, как Луну видишь, когда на неё специально не смотришь. А специально посмотреть не получилось, потому что мы уже уходили…
– Маленькая планета?
– Так точно, господин каперанг. На высоте около двух тысяч. Мы были ниже поясов, так что это не глюк… наверное.
Геловани наконец вспомнил, как зовут мальчика. Исса. Но не сын плотника и не сын крестьянина, а сын офицера…
Не поэт и не пророк, а художник. Это его рисунки висят в общежитии пилотов.
– Хорошо, мичман, – сказал Геловани. – Сейчас подлетим и посмотрим.
– И захватите фотоаппараты, Данте Автандилович, – полуобернувшись, сказал адмирал.
Можно было не напоминать: Геловани никогда не поднимался в небо без фотоаппаратов или кинокамер. И – без приличного бинокля. Все это хранилось в его шкафчике.
Забравшись в свой старый, ставший несколько тесноватым комбинезон, вдохнув травяной запах антисептика, которым пропитывали скользкую сетчатую подкладку, Геловани ощутил легкий вибрирующий ток в нервах: уж очень хотелось в небо. Адмирал забирался в комбинезон кряхтя – и с помощью Швецова.
– Задницу отрастил, – пожаловался он Геловани, когда они уже шли к выходу на летное поле. – Перед ребятишками неудобно. Что делать, не знаю. Как меня Марья терпит, не понимаю…
Марьей звали молодую жену адмирала, модельных форм красавицу, на полголовы его выше. Причем, что было Геловани приятно, нравов она была строгих и честь мужа блюла неукоснительно.
– Она же вас не за задницу полюбила, Игорь Викентьевич, – пожал плечами Геловани. – Стало быть…
Они вышли на поле. Вдоль полосы ровно, без порывов и завихрений, летел холодный сыроватый воздух, натянутый с моря. Огромная, черная с подошвы туча как бы стекала от космодрома в сторону города, и даже высокие окраинные дома, обычно хорошо видимые, сейчас скрывала лилово-серая завеса дождя. Вот костерят-то нас сейчас питерцы, подумал Геловани, то разгуляй им устроили, то потоп…
