Стрелы Времени (ЛП) - Иган Грег (книги полностью бесплатно TXT) 📗
Правда его больше не заботила: если женщина, которую он любил, сделала его своим супругом, это был ее выбор. И если ей придется встретить свою женскую долю, он будет счастлив воспитать ее детей. Сама мысль, что когда-то он мог этого бояться, теперь казалась непостижимой. Ведь в этом была цель всей его жизни.
Тарквиния растолкала его во второй раз.
– Рамиро? Прошло уже полсклянки. Кто-то должен оставаться на дежурстве.
Он потерся о прохладный песок. Тарквиния ослабила ремни, но их тела по-прежнему касались друг друга.
– Что случилось?
– Мы обменялись светом, – ответила она. – И я никуда не делась.
– Что-нибудь могло пойти не так. – Рамиро почувствовал, что дрожит. – Я мог тебя убить. – Лишив Геодезист пилота и оказавшись с четырьмя детьми на руках. – Я, наверное, сошел с ума.
– Я знаю дюжину женщин, которые сделали то же самое и остались в живых, – сказала Тарквиния. – Поверь мне, если бы я не была уверена, то не стала бы поддаваться.
На ее счет Рамиро был уверен, но его сомнений в самом себе это не развеяло.
Он нашел застежки ремней и, выбравшись из постели, ухватился за веревку и направился к выходу. В конечном счете он позволил инстинктам взять над собой верх; он превратился в то самое ничтожное животное, от которого его предостерегали всю жизнь.
Тарквиния наблюдала, как он пытается совладать со своим охладительным мешком.
– Такое случается, – сказала она. – Мы оба получили удовольствие, и никто не пострадал. Речь не идет о каком-то жутком преступлении.
– Если это такое обыденное дело, – парировал он, – то почему об этом никто не говорит? Почему это не преподают всем детям на уроках биологии?
Тарквиния отнеслась к вопросу со всей серьезностью.
– Я думаю, они хотят, чтобы мужчины сосредоточились на воспитании детей своих сестер, а не бегали за женщинами, чьи братья уже поступают благоразумно.
Рамиро повернулся к ней лицом.
– Я хотел, чтобы ты прошла через деление. Пока мы были вместе, мне было все равно, выживешь ты или нет.
Тарквиния невозмутимо встретила его взгляд.
– Я чувствовала то же самое, Рамиро. Я хотела того же, что и ты. Наши тела не выдают награду тем, кто просто выполняет нужные движения. Чтобы извлечь из этого максимум удовольствия, мы должны как можно сильнее в то, что происходящее реально.
Глава 20
Пока Геодезист подбирался к солнцу Эсилио, Агата мечтала о том, чтобы дни перестали утекать с такой быстротой, отнимая у нее драгоценное время для работы.
Прошло четыре года, прежде чем она смогла привести основные положения теории поля к форме, которая была понятна ей самой – своеобразному разложению свойств фундаментальных частиц на набор простых диаграмм. Когда фотон перемещался между двумя точками, первая диаграмма в таком наборе изображала это явление в виде процесса, происходящего без каких-либо особых событий. В то время как на второй диаграмме фотон, отдающий энергию светородному полю, порождал пару возмущений с положительной и отрицательной активностью источника, которые, преодолев некоторое расстояние, рекомбинировали, превращаясь в копию исходного фотона.
В каком-то смысле это напоминало старый двухщелевой эксперимент, с помощью которого Джорджо, учитель Ялды, убедил людей в том, что свет – это волна: свет не мог проходить только сквозь одну из щелей, поскольку образуемую им на экране картину из темных и светлых полос можно было объяснить, лишь суммируя вклад траекторий света, включающих как первую, так и вторую щель. С той разницей, что в варианте Агаты множество «траекторий» включало в себя не только траектории какого-то определенного вида, но их всевозможные метаморфозы.
Поначалу ей было даже страшно себе это представить: одиночный фотон не мог превратиться в пару светородов – каждый из которых обладал лишь одной третью фотонной массы – поскольку вне зависимости от скоростей образующихся светородов такой процесс не мог удовлетворять законам сохранения энергии и импульса. Но в конечном счете она поняла, что каждая из диаграмм по отдельности была своего рода выдумкой, отражавшей лишь узкий срез истинной хронологии событий, а персонажи, которые появлялись и исчезали, не упоминаясь при этом ни в начале, ни в конце каждого эпизода, были не более чем полетом фантазии и жили совсем по иным законам, нежели постоянные участники этого действа. Каждая часть была необходимым кусочком целого, но лишь собранные вместе они являли собой реальную картину мира.
В рамках каждого процесса существовало бесчисленное множество вариаций, но увеличение сложности диаграммы компенсировалось уменьшением ее вклада, благодаря чему их общая сумма оставалась конечной. Ко всему прочему сам вакуум в этой модели был не более чем суммой всевозможных диаграмм, ни в начале, ни в конце которых не было ни одной частицы, а его энергия была обусловлена исключительно возмущениями, которые появлялись и исчезали сами по себе, без какой-либо связи со стабильными явлениями.
Агата с удовлетворением обнаружила, что как минимум в плоском пространстве эти диаграммы описывают вакуум, который сравнительно легко поддается описанию. Но если энергия вакуума искривляла пространство, то плоское пространство было физически невозможным – а если кривизна пространства влияла на энергию вакуума, то обе величины могли находиться в гармонии лишь в какой-то неуловимой неподвижной точке, недостижимой при помощи ее методов.
Зайдя так далеко, Агата жаждала довести дело до конца. Ей хотелось вернуться на Бесподобную, имея при себе полное решение – связь энергии вакуума с кривизной пространства и топологией космоса, что, в свою очередь, дало бы окончательный ответ на вопрос, был ли энтропийный градиент, создавший условия для существования жизни, примером невообразимо маловероятного везения, или всего-навсего неизбежным следствием, вытекавшим из нескольких простых принципов.
Когда она подняла глаза и отвела взгляд от письменного стола, грядущая посадка Геодезиста на планету предстала перед ней во всем своем трепетном великолепии, готовая, наконец, исполнить предназначение, возложенное на их миссию. Но вновь опустив взгляд на свои незавершенные расчеты, она подумала: великолепно, да – но пусть этот момент подождет.
Собравшись вместе с остальными членами экипажа вокруг консоли Тарквинии, Агата сравнивала два изображения на экране. На одном был серый диск, испещренный едва заметными красными и коричневыми точками, слабо, но равномерно освещенный, с низким разрешением и заметной зернистостью картинки, связанной с тем, что фотодетекторы работали на пределе своей чувствительности. Второе представляло собой диск того же размера, на две трети погруженный в непроглядную ночную темноту; на его освещенной части в форме полумесяца открывался фантастически живописный пейзаж серых зубчатых гор, красных, покрытых пылью, равнин и извилистых коричневых долин – настолько четкий, что к нему можно было прикоснуться.
Эсилио в свете звездного скопления их прародителей и Эсилио в свете собственного солнца. Эсилио, каким бы они его увидели собственными глазами, и Эсилио, запечатленный на обращенную во времени камеру. Эсилио, каким он был несколько курантов тому назад – и Эсилио, каким он станет несколько курантов спустя.
– Хорошая новость в том, что температура, кажется, вполне сносная, – сообщила Тарквиния. – Выше, чем та, к которой мы привыкли, но ненамного.
Агата удивилась.
– Как тебе удалось ее измерить?
– Я воспользовалась распределением плотности атмосферы. Более горячая атмосфера имеет большую протяженность.
– А этим результатам можно верить? – Агата не видела проблем в идее как таковой, но подозревала, что подобный метод сопряжен с разного рода неопределенностями.
