Комбатанты (СИ) - "Майский День" (читать книги полностью без сокращений .TXT) 📗
Я трудился, не покладая рук. Первый же приведённый в подлинный порядок закуток привёл в такой восторг, что я невольно оглянулся, чтобы поделиться свершением с Ари. Увы, его больше не было рядом, товарища, которого я не ценил. Я от души пожелал ему успеха в любом деле, за которое он возьмётся.
Теперь я был предоставлен самому себе. Разговаривать со мной никому не разрешалось, но это не значило, что совершенно оставили в покое. Я же говорил, что бессмертные мало чем отличаются от людей и как же быстро это наблюдение подтвердилось!
Любителей пнуть слабого всегда находится больше, чем им хотелось бы. Я на своей шкуре убедился, как плохо быть изгоем. Травили меня тщательно. Особенно ведь приятно поиздеваться над тем, кто сброшен с самой вершины социальной кучи на самое дно.
Злые насмешки я пропускал мимо ушей, грязь, которую подбрасывали нарочно молча убирал, сбитые программы восстанавливал, тогда недоброжелатели перешли к физическому воздействию, очевидно не считая его общением. Меня начали избивать. Нападали всегда скопом. Если у компании хватало совести оставаться в возможностях физического (или биологического?) тела, я вламывал им так, что они расползались, пачкая пол соплями, но большинство не стеснялось пускать в ход внутреннюю мощь и вот тогда туго приходилось уже мне. Я со счёта сбился сколько раз меня изувеченного бросали где-нибудь в тёмном углу, предварительно загадив его до умопомрачения.
Боль, тошнота, головокружение стали моими близкими приятелями, но я всё равно не сдавался. Слабенький от поставленных на меня блоков, я восстанавливался медленно, тем не менее, собирал в кучу скелет и другую загадочную так и не познанную мной анатомию, поднимался на ноги и делал своё дело.
Я не позволял себя приходить в отчаяние. Грела мысль о том, что у Ари всё сложится хорошо, потому что у меня всё идёт плохо, а кроме того я упрям по натуре. Меня трудно увлечь, но если я берусь за какое-то предприятие, то довожу его до конца.
Нет скверной или непрестижной работы, есть удовлетворение от того, как успешно справляешься с любой. Я знал, что упорство и прилежание всегда приносит плоды, стискивал зубы и дальше шёл к своей цели.
Перемены происходили вначале незаметно, но рано или поздно их должны были оценить, и это случилось. Как-то, когда очередная зловредная компания подкараулила меня на задворках, и я приготовился к новым истязаниям на месте действия появилось несколько кадетов постарше и вломили моим обидчикам, как и я бы сумел, не сдерживай меня ограничения внутренней силы.
— Посмеете тронуть его — будете иметь дело с нами! — напутствовал расползавшихся на карачках героев один из парней, а девушка улыбнулась мне и пусть едва заметно, но кивнула.
Невероятное ощущение испытываешь, когда твои усилия приносят такие достойные плоды. Меня, как и положено избегали, обходили стороной, но иногда я слышал разговоры тёмных, обучавшихся в академии. Никто не называл меня по имени, зато отмечали возросший порядок, поредевший, а местами совсем убравшийся прочь хаос, новую атмосферу, которая возникает там, где методично пытаются что-то исправить.
Отправляясь отдыхать в тот крошечный закуток, куда определил меня дядя, я чувствовал себя счастливым. Я не брезговал грязью и восхищался чистотой, и полагал своё занятие вполне достойным.
Навещать меня разрешалось только родителям, и мама появлялась в месте моего позорного заключения регулярно, хотя и довольно редко. Я знал, что она меня не подведёт, а она верила, что справлюсь я. Мы разговаривали не очень много.
В первый раз, когда она пришла, я спросил про Ари, и мама, потрудившаяся проследить за его судьбой, снабдила меня благоприятными сведениями. Светлого пожурили и отпустили с миром, а вскоре он отправился в неплохую миссию в сопровождении вполне достойного тёмного. Я радовался успехам предвечернего и его новым регалиям даже больше, чем если бы это происходило со мной. Ари заслужил правильный путь.
— Этот мальчик хорошо на тебя повлиял, — сказал мама.
Я поразмыслил.
— Трудно сказать. Я и так был прекрасно воспитан, вот разве что мне не хватало умения принимать жизнь такой, какая она есть, но этому я здесь научусь сполна.
Мама поглядела на меня, но так и не завела речи о том, чтобы добиться смягчения наказания, а то и его отмены. За понимание я был ей особенно благодарен. Меня ждала работа, которую я успел полюбить, а ограничения не так уж беспокоили с тех пор, как избивать стали реже.
Отец первый раз заявился не скоро. Я был уверен, что он внимательно наблюдает за происходящим издали, знал, что моя судьба ему не безразлична, но между нами не установилось подлинной близости, всегда существовала дистанция. Мои братья и сёстры все походили на него и внешне и натурой, я же оставался маменькиным сынком, её любимцем, обижать которого никому не дозволялось. Теперь мне вставили по полной, в том числе и стараниями папочки, так что у него были основания опасаться сыновнего неприятия.
На самом деле я ни к кому не питал злых чувств, спасибо Ари, он научил меня этому основополагающему правилу.
Когда отец всё же навестил, мы и заговорить смогли не сразу. Он с невольной брезгливостью разглядывал моё жалкое убежище, безобразную форму, которую меня заставили надеть, позорный ошейник, поставивший жирное пятно на репутацию семьи.
Если ему важнее амбиции, я пойму. Я всё же стал немного иным. Наши с Аргусом приключения счистили шелуху и обнажили ядро, подлинностью и твёрдостью которого я гордился.
Я ждал, не знаю чего: приговора, назидания, проклятья. Отец отводил взгляд, потом всё же заговорил первым. Мне, кстати, и по статусу было не положено открывать рот, не будучи спрошену, так что всё шло по правилам.
— Не вини в случившемся меня.
Вот трудно иногда удерживаться в границах благости. Я прежний мог ответить так, что родитель пулей бы летел прочь, закаявшись в дальнейшем видеть своего чудовищного сына. Теперь я сумел сдержаться.
— Прости, а я должен кого-то в чём-то винить? Если ты явился для того, чтобы говорить странные вещи, то право не стоило трудиться.
Отец нахмурился, хотя даже подзатыльник не отвесил, а ведь мамы, которая никому не позволяла меня тронуть, рядом не было. Что ж, как видно у родителя есть понятия о чести, потому что бить меня такого каким сделали сейчас, это всё равно что пинать младенца.
— Я понимаю, что ты испытываешь горечь, хотя из чистого упрямства не позволил мне предотвратить наказание.
Он хотел сообщить что-то ещё, одну из тех вещей, которые казались ему правильными, а мне идиотскими, но терпение требовалось для других целей, поэтому я не стал ничего выслушивать, а просто позвал отца с собой.
— Идём, я покажу тебе, что успел сделать.
Нет, он безусловно, знал о том, какой я занимаюсь работой, вполне возможно и об истязаниях, которым меня подвергали время от времени юные и безмозглые сопляки, вообразившие себя богами, но наблюдал со стороны. В некотором отношении он был так же упрям как я. Теперь он увидел всё вблизи, так, что мог, что называется, пальцами пощупать, а это производило впечатление, поверьте.
Я показывал те участки необъятной махины своего хозяйства, которые уже сияли порядком и радостью, демонстрировал другие, где лишь начал великий процесс восстановления. Я говорил и не мог остановиться, потому что гордился тем, что успел совершить и не собирался утаивать достижений.
На отца эта экскурсия произвела даже большее впечатление, чем я рассчитывал. Он не молол чепуху, а слушал, вникал в конкретности и несколько раз давал мне дельные советы, которые я принял с благодарностью.
Когда мы вернулись в моё жалкое жилище, он больше не вспоминал о вине мести и прочих неважных вещах. Мы говорили о том, как сделать процесс преображения более уверенным и красивым. Вот такая беседа пришлась мне по нутру.
В конце визита, вновь оглядевшись, он как будто вспомнил о своих прежних обязанностях и спросил неуверенно, не может ли чем-то мне помочь. Не знаю, что имел в виду он, но я не преминул воспользоваться случаем и попросил обеспечить меня обучающими коконами, чтобы я мог продолжить образование.
