Без права на жизнь (СИ) - Рейн Роман (хорошие книги бесплатные полностью .txt) 📗
— Теперь и мы внесли свой вклад в историю, — улыбнувшись, сказал Овальд, глядя как травинка медленно покрывается ледяной корочкой, меняя свой цвет с желтого на розовый.
— Спасибо, — тихо сказала Зари.
В таких случаях принято задавать вопрос: «За что?», но Овальд ничего не спросил, поскольку это было лишним в данной ситуации. «Спасибо» было аксиоматичным, не требующим ответов, вопросов и пояснений.
— Уже поздно, тебе пора спать, а мне нужно идти охотиться, — сказала Зари и, после паузы, робко спросила — Ты завтра придешь?
— Сделаю все возможное. Зонг нервничает от того, что я с тобой общаюсь. Вряд ли это ревность, думаю, что это просто приступ эгоистичности и чувство собственности не дает ему покоя.
— До завтра, — сказала Зари и зашуршала вглубь пещеры.
— Пока, — ответил Овальд, глядя в темноту.
Выйдя под открытое звездное небо, Овальд обнаружил, что это была не глубокая ночь, а скорее раннее утро. Он шел по траве, покрытой росой, которая оставляла на его одежде влажные следы. Неспешным шагом он подошел к лежаку Зонга. Туши убитого ящера не было видно. Ничего из съестного для Овальда, Зонг, конечно же, не оставил — все сам съел. Ящер спал, скрестив передние лапы на могучей груди. Его пасть была приоткрыта, между щелей ужасных зубов сочилась слюна, высунувшийся длинный, раздвоенный на кончике язык, лежал на левом глазу.
Овальда посетила вялая мысль о том, что если бы такой ящер обитал на Земле, то ему пришлось перед сном подстилать под себя клеенку, чтобы не намочить диван слюной.
Бережно положив ракушку — переводчик во внутренний карман куртки, Овальд прилег чуть поодаль от Зонга. Глядя на темный силуэт массивного, старого дерева, он погружался в судорожную, предрассветную дрему. Разноцветные звезды, мерцающие позади могучего дерева, напоминали рождественские игрушки на елке. Чуть в стороне освещал небо красный спутник. Усталость слепляла глаза, но все же Овальд нашел в себе силы и сместился чуть левее, так что бы визуально красное светило оказалось прямо на макушке импровизированной елки. Оценивающе оглядев рождественское дерево со звездной гирляндой, Овальд остался вполне доволен результатом и моментально заснул.
Глава 9
ГЛАВА 9. ПО ПРОЗВИЩУ БОГ
Овальд сидел на ветхой табуретке в углу комнаты. За большим, круглым столом, в стороне от него, происходило собрание основных его моральных качеств. Все они были внешне похожи на него самого. Их наружность отличалась лишь одеждой и легкими, едва заметными, изменениями во внешности. Посторонний человек не смог бы опознать, кто есть кто, но Овальд прекрасно знал каждого из них, поскольку они являлись, незримой для других, частью его самого.
На повестке дня рассматривался вопиющий случай — кто убил Совесть?
Стояла гробовая тишина. Все собравшиеся презрительно смотрели друг на друга и не замечали Овальда. А он просто сидел и от неловкости елозил задом на табуретке.
Первым встал Честь. Вышел из-за стола и начал расхаживать по комнате. Затем он деликатно откашлялся в кулак, утер влажные руки о засаленные лампасы парадного генеральского кителя, и, гордо вскинув подбородок, произнес:
— Господа! Сегодня, наш хозяин Овальд Чейз, прибыв на неизвестную планету, убил местного жителя по имени Зорн. Сиротой осталась несовершеннолетняя дочь Зорна — Зари. У Овальда Чейза умерла Совесть! Это факт! Я первый узнал о внезапной гибели моего брата — Совести. В связи с этим я собрал вас всех вместе, что бы выяснить мотивы этого преступления. Это было убийство — сомнений нет. Убийца находится сейчас за этим столом и наша с вами задача вычислить его, — расхаживая взад-вперед возле маркерной доски, на которой были изображены только ему одному понятные стрелочки.
Услышав эту новость, Впечатлительность побледнел и, потеряв сознание, медленно сполз по стулу на паркетный пол.
— А кто это сделал? Ну, кто? Кто? Кто? — от нетерпения подпрыгивал на стуле Любопытство.
— Как мы могли все это допустить? — пристально оглядел собравшихся Честь. — Главный убийца — это, конечно, Овальд Чейз, наш хозяин, но кто-то ему явно помогал скатиться на самое дно и дойти до такого отвратительного поступка. Вот только кто?
— Нужно немедленно принять меры! Наказать всех виновных! И всех невиновных тоже, дабы неповадно было другим повторять такое безобразие! — проревел, раздувая ноздри Решительность, громко стуча жилистым кулаком по столу.
— Да, да! Наказать нужно! — поддержал оратора Жестокость, облаченный в одеяние из черного латекса, и облизнул пересохшие губы — Есть тут у меня уже пара заготовочек…
— Да подожди ты со своими заготовочками! — проревел Решительность в ухо Жестокости. — Нельзя медлить! Эй, а ну-ка, поднимите из-под стола Впечатлительность, нечего тут халтурить. Не получится навести порядок не запятнав своих рук!
Этого Решительности показалось мало и он, лихо разбив о пол стакан, поддернул сползающие портки и, расправив рубаху из серого сукна начал, размахивая кулаками, читать вслух стихотворение:
— Мы наведем порядок и вернем любовь!
И пища многих будет смерть и кровь;
Когда детей, когда невинных жен
Извергнутый не защитит закон…
— Началось… — тихо произнес Апатия, и подпер свое лицо обеими руками, вследствие чего, его физиономия расплылась, как у шарпея.
— Кровь… — шепотом повторил слово из стихотворения Жестокость и снова облизал пересохшие, потрескавшиеся губы.
— Браво, браво! — кричал Лесть, аплодируя до боли в ладонях.
— Больше, больше крови! Всем крови! — кричал Щедрость, одетый в длиннополый, сшитый из толстого сукна, старинный сюртук.
Поднялся гул. Все суетливо елозили на стульях, кричали, спорили, ругались. И только Подозрительность сидел молча, томно прикрыв лицо ладонью и подсматривая между пальцев рук за другими. Овальд заметил, что накладные усы у Подозрительности постоянно норовили отпасть, поэтому периодически ему приходилось смачивать их слюной и прижимать вилкой к верхней губе.
— Господа, наверное, это сделал я. — встав со стула, робко произнес Мнительность.
В зале наступила тишина.
— Мнительность, опять ты хочешь быть в центре внимания? Вечно ты в каждой бочке затычка! Все сделаешь, лишь бы быть на виду. А ведь тут присутствуют господа и получше тебя, — возразил Самолюбие, картинно закинув ногу на ногу и слегка склонил голову на бок.
— Действительно, а может это и не я был. Вечно мне что-то кажется, — сказал Мнительность и сел обратно на стул.
— Да чего вы сопли жуете. Вы, в натуре, сами подумайте, кому нужно было убивать Совесть? — вступил в дискуссию Хамство, сидя в спортивных штанах и лакированных, остроносых туфлях, закинув ноги на стол и небрежно ковыряя зубочисткой в зубах. — А может это Трусость убийца? Не, ну в натуре, вы посмотрите на этого чепушилу — по морде же видно, что это он.
Трусость хотел было бежать, но Бдительность юрко схватил его за шиворот и усадил обратно на стул.
— Да, да! Он виновен! — подтвердил Предательство, и пересел подальше от Трусости.
— Трусость, что ты можешь сказать в свое оправдание? — спросил Справедливость, откинув за плечи кудри парика, и повертел в руках деревянный молоточек.
— Я — я — я … — потеряно вертел головой Трусость, не зная, что сказать. Он судорожно искал поддержку в глазах собравшихся.
— Да точно говорю, этот фраер и вольнул Совесть, — выкрикнул Хамство, подергивая туфлями на столе, которые расположились возле лица сидящего напротив Брезгливости.
Брезгливость сбросил ноги Хамства со стола и, достав из кармана стерильную салфетку, вытер руки.
— Ну что вы пристали к Трусости? Это же очевидно, что он не мог совершить преступление, — заступился за обвиняемого Жалость, оглядывая присутствующих влажными глазами. — Он же такой жалкий и беззащитный. Он не способен на это.
Жалость усадил себе на колени Трусость и, гладя его по волосам, начал убаюкивать, словно младенца. Трусость, закрыв от страха глаза, покорно сидел и мелко дрожал.
