Пути Господни (СИ) - Шабельник Руслан (читать полностью бесплатно хорошие книги .TXT) 📗
- Зачем ты мне это рассказываешь? Техникам говори.
- Им тоже, а как же. Однако я хочу, чтобы и ты знал.
***
И поднялся Лейб – муж известный умом и рассудительностью своею. И сказал: «Доколе будем препираться и спорить? Доколе будем бродить, как овцы по лугу, лишенные пастыря? Доколе Мать Церковь останется без главы, как сирота без родителей! Хватит, братья! Мы сделаем то, зачем пришли! И пусть Учитель наставит верных сынов своих!»
Летопись Исхода
Глава 2. часть 7.
Сердик Лейб был обычным текстильщиком. Нити белых, как материнское молоко, чистых, как мысли младенца, длинных, как время ожидания бинтов составляли смысл жизни уважаемого Сердика. Ибо, как нетрудно догадаться, Лейб работал в цеху производящем бинты.
Был обычным текстильщиком. Был не потому что, упаси Учитель, Сердика не стало, он не ушел в лучший мир через люк утилизатора, в компании не подлежащих переработке отходов. С этого дня Сердик стал необычным… текстильщиком.
Нет, он так же продолжал трудиться на благородной ниве наматывания бинтов на бобины. И лечебная ткань отнюдь не стала белее, или гуще…
В комнате Сердика собрался… сбор. Потому и сбор, что собрался.
- Они посмели сойтись, - густым, как звук тромбона из оркестра Кинга, и таким же зычным басом вещал глава аграриев Пол Никитченко, - сойтись и принять свое решение.
- Отвратное решение!
- Преступное решение!
- Оно противоречит словам Учителя, самой сути!
Увитые лысинами головы качались в след мудрым словам.
- Не имели права!
- Не правомочны!
- Да как они вообще могли! – преисполненный праведного гнева взвизгнул Никий Гвана, и кружевные манжеты, притороченные к серой робе, колыхались белыми флагами победы.
Сердик Лейб тихо, как корабельная мышь – безбилетный пассажир Ковчега – сидел в своем углу и качал курчавой головой.
Какие важные люди.
Какие речи.
- Их, так называемый, сбор, а я назову – сборище не имеет законной силы!
Сердик продолжал кивать.
- Нет ему!
- Нет!
Лишь сделав несколько кивков, Сердик заметил, что большинство мотает головами из стороны в сторону, словно отгоняя утренний кошмар.
- Я на прошлой неделе столкнулась с Кекуле, - и без того пунцовое лицо Мотренко пошло багровыми пятнами, - нос к носу. Так он даже не поздоровался!
- Стыд!
- Стыд!
Теперь Сердик внимательно следил за происходящим. Лишь после того, как большинство производило головодвижения, он повторял.
- Друзья мои, братья! – к трибуне, образованной из двух поставленных рядом табуретов, подошел Александр Сонаролла. – Волнения, нездоровые споры охватывают сектора. О сущности Учителя уже дискутируют на кухнях и в игральных комнатах. А сущность одна – человеко-бог! Надеюсь, здесь нет отступников, думающих иначе?
- Нет!
- Нет!
Сердик начал кивать, но вовремя спохватился и замотал.
- На нас – нас с вами, братья, возложена великая миссия, огромная ответственность. Возложена самим Учителем, который со своего звездного дома смотрит на происходящее, и сердце, не ведающее зла, обливается кровью в горести и обиде за поступки неразумных детей его!
- Обливается!
- Обливается!
Сердик был весьма доволен, кивок неожиданно совпал с общим настроениями. Кажется, он начинал разбираться.
- Огромная ответственность – раз и навсегда, положить конец распрям!
- Конец!
- Конец!
И снова Сердик угадал с кивком.
Ему начинало нравиться.
- Мы изберем главу, человека, на которого будет возложена непосильная ноша. Да, да, я не оговорился – непосильная ноша. Решать споры, сглаживать разногласия, в полном смысле, не жалея себя, служить обществу, делу Учителя!
Кивая, Сердик чувствовал себя частью чего-то рождающегося, чего-то большего.
- Это большое доверие, но и огромная ответственность. Ответственность брать на себя решения. Решения, возможно, непопулярные; решения, которые могут встречать некоторый отпор, но – решения которые будут обязательны и необсуждаемы для всех членов общины!
- Пастырь!
- Пастырь!
- Мы назовем его Пастырь, как Учитель был духовным пастырем для нас.
- На мой взгляд, и взгляд моих коллег – это единственный выход, способ разрядить накаляющуюся обстановку. Однако к выбору необходимо отнестись со всей тщательностью, сознавая важность и самое главное – ответственность такого решения. Избираемый должен быть индивидуумов высоких моральных качеств, с опытом руководства, стоять на позициях…
- Сонароллу в Пастыри!
Крикнул кто-то с галерки.
- Александра! – поддержали с другого конца комнаты.
Как эпидемия охватывает сектора – в прошлом месяце на каюты химиков напала дизентерия – имя главы цеха текстильщиков разнеслось по каюте.
Вскоре почти все, разве за исключением Мотренко, которая возможно видела на этом месте кого-то иного, скандировали:
- Со-на-рол-ла!
- Со-на-рол-ла!
- Па-стырь!
- Па-стырь!
Сердик кричал, вместе со всеми и был весьма доволен этим.
- Братья, друзья, не ожидал, спасибо, - Александр промокнул рукавом блестящие глаза.
- Голосуем!
Сердику показалось, кричал тот же голос, что предложил текстильщика в Пастыри.
Когда поднялся лес рук, он спешно вытянул свою, мало что понимая, но весьма довольный, что и на этот раз со всеми.
***
Уважаемый Высокий Трибунал, в восьмой раз довожу до вашего сведения о ереси моего соседа – пластмасника Рустама Кекуле. На все предыдущие письма не получено ответа, и мой сосед по прежнему не арестован. Мало того, он продолжает ходить по ночам. А недавно, когда все спали, у него в комнате слышались голоса. Я более двух часов простоял ухом к стене, раскрывая заговор. А ведь у меня радикулит и утром на работу. То, что это – заговор, я убедился из того, что не расслышал ни одного слова. Честные люди говорили бы громко, так, чтобы соседи не мучались и все слышали.
С уважением Леопольд Нульсен – преданный, верный сын Матери Церкви и Высокого Трибунала.
- Ступай, мальчик, неси влагу истины страждущим, утоляй жажду нуждающихся.
- Благодарю, Учитель.
- Не взращивай греховное и не осуждай заблудших. Мир в тебе самом важнее учения.
- Понимаю, Учитель.
- Ступай, сын мой.
- Иду, Учитель.
И пошел.
Они приходят, он учит. Уходят. Приходят снова. Приходят новые.
Этого назвал – мальчик, хотя сам немногим старше его.
Еще – сын мой. Дети. Для него – дети. Молодые и старые, мужчины и женщины. Его дети.
Устал. Он слишком устал.
Груз прожитых лет давит свинцовой ношей.
Он слишком много прожил.
Когда-то наивно полагал – жизни не бывает слишком.
Пусть в креокамере, но клетки, суть, возможно – душа, помнят. Годы, столетия прижимают к земле, заставляют горбиться спину и самое главное – путают мысли, перекраивают взгляды, заставляя его – сорокалетнего мужчину стариковски морщить почти безморщинистое чело.
И снова возвращаются изгои-сомнения.
Может, оставить – как есть? Не делает ли он хуже? Не растит ли здесь, в проповедях человеколюбия жестоких борцов.
За человеколюбие.
Такое уже было.
Оставить.
История, эволюция, изменчивая, как увлечения юности и постоянная, как поздняя любовь сама расставит на положенные места.
Вынесет на новый виток…
***
Учитель один, да молельщики не одинаковы.
Из сборника «Устное народное творчество»
Ой кричит святой отец:
Бой распутству, наконец!
Приходи, милок-дружок,
Отпусти скорей грешок.
Дружный гогот уплотнил воздух до осязаемой массы.
Двум десяткам потных тел сделалось тесно в небольшой комнатке жилого сектора.
Но они не уходили, и не жаловались, более того – были довольны и требовали продолжения.
- Сказанул, так сказанул – «отпусти грешок»!
