Сердце меча - Чигиринская Ольга Александровна (читать книги онлайн бесплатно серию книг .txt) 📗
Весь дом Рива, весь Вавилон знает, почему эти имперцы — чума: они готовы убивать тех, кто не сделал им ничего плохого, а просто думает иначе. А вот умирать с теми, кто не сделал тебе ничего хорошего — это та же самая чума или какая-то другая? Майлз не мог объяснить, почему, но эта чума ему начала нравиться гораздо больше, чем здравие господ.
Из этого Майлз заключил, что уже начал сходить с ума.
Он ни на секунду не испугался смерти, он был все так же полон решимости ее принять, но уже не ради госпожи, с изумлением понял он, а ради маленького имперского воина, который вел себя, как лучший друг-побратим из морлочьих баек, что рассказываются после отбоя в спальне. Он даже отдал им свой последний кусок. Майлз прежде не встречал таких людей, и чем дольше все это варилось у него в груди, тем горше было от того, что такого человека так и не узнают другие ребята. Это был бы хороший туртан, если бы не его римское безумие. А впрочем, Майлз теперь сам римский безумец, и, наверное, можно обойтись без оговорок: это хороший туртан, жаль, не суждено ему прожить чуть подольше.
И тут Майлза кольнула еще одна странная мысль. Он тоже может попытаться что-то сделать для имперца Ричарда Суны. У него дух захватило от одного понимания того, что вот сейчас он может принять решение, которое переменит для кого-то… всё. Сердце его забилось, дыхание стало чаще — новизну принятия свободного решения он познавал и переживал почти так же остро, как Дик прошлым вечером — новизну любовного соития. Он может сейчас ударить по голове ничего не подозревающего Бо — не до смерти, но сильно. Может нажать приговоренному хитокири на нужные точки под ушами — и тот потеряет сознание. После этого Майлз может вскинуть его на плечо и вынести из камеры, сказав внешней охране, что тот умер. Может донести до нижнего этажа тюрьмы и сбросить вниз, в мертвецкую, откуда тот, когда придет в себя, переползет к лемурам. Он будет жить. Он кому-то еще подарит имя и это пьянящее чувство возможного…
Но возможность действия содержала в себе и возможность провала, и Майлз впервые в жизни испытал настоящий страх. Не перед наказанием, не пред неминуемой смертью — а перед самим поражением, перед тщетой усилий. Свобода оказалась головокружительным проходом по канату над пропастью.
Майлз не был ни создан для долгих рефлексий, ни приучен к ним. Он выбрал действие. Подойдя к столику, он взял кусок мяса из порции приговоренного и, не переставая жевать, ударил дующегося Бо хвостом в висок. Тот повалился без звука — и Майлз убрал его под лежанку, а хитокири слегка придушил, зажав пальцами артерию и вену на шее. Потом он вскинул обмякшее тело на плечо и постарался сделать так, чтобы ниспадающее косодэ закрывало голову.
Теперь можно было идти.
— Что это с ним? — забеспокоился дежурный по коридору, человек.
— Умер, — коротко ответил Майлз.
— Как умер? — переполошился тот. — Матушки, да с меня голову снимут!
Морлоки из тюремной охраны отнеслись к делу равнодушно — их это не касалось. Под оханья дежурного Майлз дошел до лифта и спустился на три уровня вниз — человек указал дорогу в морг, а сам побежал связываться через инфосеть с начальником дворцовой охраны.
Майлз вышел из лифта на четвертом уровне и зашел на пост — с бесстрастным, спокойным лицом, будто так и надо.
— Убийца госпожи цукино-сёгун умер, — сказал он.
— О, дьявол! — начальник этого поста аж вскочил. — От чего он умер?
— Т-82 перестарался, — пожал свободным плечом морлок.
И в этот момент Суна застонал.
— Не стрелять! — крикнул начальник караула, Майлз ударил его ногой и этим ударом отшвырнул на одного из стрелков. Очередь ударила в потолок, тут же взвыла сирена тревоги — а до шахты сброса трупов было каких-то десять метров! Майлз кинулся вперед, напролом — и ударил второго стрелка когтями в горло, а тот одновременно нажал на спуск. Майлз выпал в ту самую дверь, к которой так стремился, его ноша покатилась по полу, а сам он, захлопнув дверь, навалился на нее всем телом, чувствуя, что слабеет.
— Хитокири-сама! — крикнул он. — Хитокири-сама!
Шатаясь, Дик поднялся на четвереньки и обалдело повел головой из стороны в сторону. Он окончательно перестал понимать, что происходит.
— Дальше по коридору, — прохрипел Майлз, показывая. — Трупосброс. Прыгайте туда. Быстрее, хитокири-сама. Я умираю, и недолго смогу держать две…
Пули, ударив сзади, разорвали ему грудь, но он все же не отвалился от двери, только сел на хвост. Сумасшедший Бог имперцев коснулся его лба пробитой ладонью — и боль исчезла.
— Сколько раз просили поставить современные двери, управляемые с пульта! — выкрикивал через минуту начальник тюрьмы в лицо Метцигеру.
— Как так вышло, что они остались втроем и могли свободно общаться?! — хрипел в ответ Метцигер.
— У меня не было приказа изолировать их друг от друга!
— А голова вам нужна зачем? Бритву на ней править? (начальник тюрьмы был лыс как коленка).
— А кто так воспитывает свою охрану?
Потный и красный после этого разговора Метцигер, выходя, обратил внимание на Дика, который валялся в углу.
— Этого — поставить во дворе, в «стоечку» под конвоем из пяти человек. Не морлоков. Человек. И… зашейте ему рот.
— Что? — икнул начальник тюрьмы.
— Зашейте ему рот! Иголкой и ниткой, степлером, чем угодно! Булавкой сколите — но чтобы он не мог тут совратить ни одного!
Метцигер вышел, а помощник начальника тюрьмы, посмотрев на измочаленного маленького сохэя, с ужасом спросил:
— Мы что и вправду это сделаем?
— Да пошел он туда-то и туда-то! Зачем нам еще одно лишнее мучительство? — начальник тюрьмы подумал и добавил:
— Заклеим.
Игры с кровавым исходом были не таким уж частым делом в Пещерах Диса — разве что по случаю вот таких вот важных похорон. Сами похороны, торжественный запуск ракеты с прахом, были делом избранных, кучки родственников и придворных — а простой народ искал зрелища попроще и подинамичнее. В двадцать восемь часов каменная чаша Арены была заполнена народом до краев. Из репродукторов доносились песни в исполнении Лорел. Кое-кто откровенно плакал, многие уже напились. На арену набросали стлько цветов, что она стала походить на клумбу.
Каждый клан и каждое частное лицо имели право выставить на эти игры столько рабов, сколько считали нужным. Сегодня игра обещала быть славной — девятнадцать боевых морлоков были заявлены на бой; четырнадцать — от разных кланов, пятеро — от анонимов, что сильно затрудняло работу тех, кто принимал ставки. Впрочем, по сравнению с великолепием похорон Бона это было так, поразмяться. На похоронах Бона девяносто морлоков рубились в три этапа.
Бо побаивался, что после того как спятил Гэппу, его снимут с боя, и тогда в казарме он не оберется позора. Но господин Метцигер проявил великодушие — и сейчас Бо собирался в полной мере осуществить свое преимущество конвоира.
Он помог Суне спуститься с тележки, под свист и ненавидящий рев толпы подвел его к вмурованному в пол алому шесту и, заведя ему локти за спину, просунул между их сгибами и столбом длинный прочный шест. Имперец даже не попытался сдержать стона. Его терпение достигло предела — по приказу Метцигера последние часы его продержали стоя, между силовыми полями, а сейчас руки его были немилосердно заломлены назад, а цепь врезалась в живот. Он не мог упасть, не мог выгнуться так, чтобы не касаться столба спиной, которая уже начала синеть и чернеть — и непроизвольные рывки туда-сюда казались жутким танцем под песню «Кто вечной жизни жаждет». Рот приговоренного был заклеен пленкой — правильно, нельзя позволить такому колдуну говорить.
Соперники вышли на поле и Бо оглядел их. Большинство — старики, а место перед жертвой, занятое Бо как конвоиром, было самым стратегически выгодным: тем, кто будет стоять прямо перед ним, придется отбиваться от тех, кто будет напирать сзади. Бо сможет разить в спину.
