Вторжение - Ахманов Михаил Сергеевич (библиотека книг бесплатно без регистрации .txt) 📗

Пространство вблизи орбиты Юпитера

Он лежал на чем-то мягком и упругом, нежившим тело. Это ощущение не было связано с невесомостью – он чувствовал, как поверхность прогибается под ним, чувствовал тяжесть рук и ног, и многолетний опыт подсказывал, что гравитация тут порядка восьми десятых «же». Странно! Последнее, что он помнил, это невыносимая тяжесть, боль и что-то еще, что-то ужасное, непоправимое. Боли и тяжести сейчас не было, но смутная картина, маячившая где-то на задворках памяти, лишала покоя. Стиснув зубы, он прорывался сквозь туман забвения, пока пелена не разошлась. Он увидел.

Увидел корпус «Жаворонка» с сотнями дыр, увидел, как из рваных отверстий выходит воздух, как он клубится и превращается в белесые снежные хлопья…

Застонав от бессилия, Литвин открыл глаза.

Темный сферический купол парил в вышине. Его бездонная глубина скрадывала расстояние; казалось, темной поверхности можно коснуться руками, и в то же время Литвин понимал, что до нее далеко – пожалуй, метров десять. Он приподнялся на локте, поворочал головой, осматриваясь. Не тесная кабина «грифа», не кубрик на крейсере, не капитанский мостик, расцвеченный мерцанием экранов… Что же?

Помещение было просторным и напоминало конфигурацией гантелю или две овальные бутылки, соединенные горлышками. Он находился у задней, мягкой на ощупь стены, и в метре от него лежали Макнил и Коркоран. Увидев их, Литвин ощутил огромное облегчение. Здесь и сейчас они были всем – соратниками, друзьями, его экипажем, всем человечеством. Эби скорчилась, прижав колени к груди, Коркоран раскинул руки, но оба, кажется, дышали. Комбинезоны были целыми, и он не заметил на них следов крови.

От задней стены, плавно переходившей в потолочный купол, пространство сужалось к бутылочному горлышку, короткому и довольно широкому коридору; за ним, насколько Литвин мог разглядеть, была точно такая же камера. Что-то шевелилось в ней, какие-то смутные силуэты, на миг приковавшие его внимание. Не пытаясь к ним присмотреться, Литвин ощупал правой рукой левую, затем прикоснулся к ноге и ребрам. Комбинезон в этих местах был пробит, и вокруг маленьких дырочек темнели засохшие кровяные пятна. Он закатал рукав, расстегнул комбинезон, но никаких следов на коже не заметил. Потом подполз к Рихарду и Эби, прислушался к их дыханию, нащупал сонную артерию у одного и у другой и решил, что с ними все в порядке. Пульс ровный, дыхание размеренное, глубокое; не обморок, а крепкий сон.

Чего-то, однако, не хватало. С минуту Литвин мучительно морщил лоб, разглядывал лица спящих, затем ткнул себя в грудь кулаком, погладил рыжие волосы Макнил, похлопал Коркорана по плечу и…

Рука повисла в воздухе. Родригес! Где Родригес?

Литвин еще раз оглядел помещение. Родригеса не было.

Поднявшись, он заковылял к коридору.

Это был скорее проем пятиметровой ширины. Приблизившись, Литвин заметил, что его перегораживает мембрана, прозрачная, как хрусталь, и слегка мерцающая в падавшем снаружи свете. Источник его оставался непонятным, но отсек за мембраной был ярко освещен, как если бы где-то вверху включили мощные прожектора. Коснувшись ладонями преграды, Литвин почувствовал, как она прогибается под усилием, сделал еще один маленький шаг и замер.

В том, другом отсеке находились трое. Несомненно, люди, решил он; взгляд метался по их фигурам и лицам, выхватывая приметы сходства, отыскивая черты подобия. Рослые, белокожие, с конечностями привычных пропорций и, кажется, пятипалые… Но лица такие, что не спутаешь ни с одной человеческой расой: у того, что стоял впереди, был слишком заостренный подбородок, слишком широко расставленные глаза и голубоватый оттенок белков, в которых терялась серая радужка. Нос почти европейских очертаний, но рисунок рта совсем иной: середина опущена, и центр верхней губы заходит за нижнюю, напоминая птичий клюв. Фигура этого создания, облаченного в трико, казалась тонкой, хрупкой, но изящной, и был он, несмотря на странные черты, красив. Такими, возможно, представляли эльфов: кожа почти фарфоровой белизны, длинные, темные, с заметной прозеленью волосы и загадочные глаза с исчезнувшими зрачками…

Пара, стоявшая позади, выглядела иначе. Безволосые, крепкие, с широкими физиономиями и будто стертыми чертами, они были похожи, как братья-близнецы. Одежда тоже была другой – что-то наподобие доспеха, оставлявшего открытыми руки и ноги. На запястьях и под коленями – широкие гладкие браслеты, мощные мускулы бедер и плеч, жесткие рты, бесстрастные лица… Охранники, понял Литвин. Тот, первый, похож на эльфа, а эти словно тролли, и красавцами их никак не назовешь. Но раса одна и та же – тот же оттенок кожных покровов и те же странные глаза, чей взгляд не удается уловить… Впрочем, стражи на него не смотрели, глядел их предводитель в облегающих одеждах.

Чувство нереальности происходящего на миг пронзило Литвина. Эти трое, стоявшие за экраном из упругой пленки, родились не на Земле; лучи земного солнца не касались их снежно-белых лиц и тел, земной воздух не вливался в легкие, земные воды не утоляли жажды, зелень земных лесов не ласкала взоры. Возможно, они увидели свет на планете Арктура или звезды Барнарда, в мирах Проциона или Веги, Альтаира или Ригеля, по ту сторону мрака и холода, что тянется на световые годы… Но все же они оказались людьми, и это было так удивительно и так чудесно! Так радостно! Если, конечно, забыть о погибшем «Жаворонке», о Би Джее, Прицци, Шеврезе, Бондаренко, Зайделе, о юном Иштване Сабо и ста тридцати других покойных в чреве погибшего корабля.

Литвин о них помнил.

Хлопнув себя по груди, он выставил палец, затем показал на Рихарда и Эби и выставил еще два. Добавил четвертый, растопырил их и потряс ладонью перед мембраной.

– Нас было четверо, понимаешь! Где Родригес? Где?

В Байконурской школе читали Литвину курс ксенологии, и объяснялось в нем, как общаться с разумными муравьями, пауками, птицами и осьминогами. Но задача оказалась проще – он встретил не октоподов, не насекомых и птиц, а людей. Весьма вероятно, их психика и физиология не слишком отличались от обычных норм, и это давало основу для контакта. Хотя бы на языке жестов, который бывает временами понятнее и выразительнее слов: сжатый кулак – угроза, раскрытая ладонь – знак добрых намерений, а поза покорности – на коленях, со склоненной головой. Счет на пальцах тоже был универсальным знаком, по крайней мере для гуманоидов.