Страж фараона - Ахманов Михаил Сергеевич (читать книги онлайн бесплатно полностью без .txt) 📗

Михаил Ахманов

Страж фараона

Часть I

Начало. Великий Хапи

Глава 1

Провал

Обманул! Обманул, магометанский пес!

Дверь за Баштаром закрылась, отрезав клочок небесной синевы, солнечный диск и ветви платана, трепетавшие на ветру. Лязгнули запоры. Теперь лишь яркая голая лампочка у потолка освещала подвал – большой, восемь на шесть метров; слева – параша, справа – служивший постелью старый продавленный матрас. Рядом с ним, прямо на полу, миска с пшенной кашей и глиняный кувшин с водой. Все остальное пространство у стен занимали груды камней, ведра с песком и наждаком да инструменты, а в середине, под самой лампочкой, торчал почти готовый памятник – оставалось лишь высечь даты рождения и смерти.

Яростно стиснув молот, Семен уставился на эту могильную плиту. Большая, в рост человека, из серого гранита, с закругленной верхушкой и тщательно отшлифованная… Под закруглением – полумесяц со звездочкой, ниже – прихотливая вязь арабских письмен, а еще ниже – волк с ощеренной пастью. Такие памятники, нарушая запрет Аллаха, не поощрявшего изображение живых существ, ставили боевикам, и по тому, что в последние месяцы заказы сыпались как дождь с небес, Семен мог судить об успехах федералов.

Впрочем, ему не верилось, что они когда-нибудь доберутся сюда, в глухой аул горной Чечни. А если бы и добрались, что изменится? Его наверняка перепрячут либо перекупят. Пещер да ям в горах не сочтешь, и каждую не обыщешь… Найдется, куда засунуть ценное имущество – Семена Ратайского, скульптора-простофилю из Петербурга… Вот болван так болван! Польстился на крутые бабки, приехал в Хасавюрт ваять местных нуворишей! Пожалуйте, господа джигиты! Кому – бюстик, кого – в полный рост, а самых достойных персон изобразим на аргамаке с кривым ятаганом в зубах… Вот и наваял! Сто четырнадцать могильных плит за двадцать восемь месяцев!

Он злобно пнул пальцами босой ноги миску с кашей, пошарил в кармане грязных парусиновых штанов, извлек полупустую пачку «Беломора» и закурил с четвертой попытки – руки тряслись от бешенства. Папиросы являлись премией, выдаваемой старым мерзавцем Баштаром за каждый законченный обелиск, и Семен растягивал их на неделю, по три в сутки, утром, в обед и вечером. Скудное табачное довольствие, зато выпускали во дворик, посидеть на солнышке, и кормили обильно, чтобы силу не потерял – без силы как рубить неподатливый камень? Так что кормили и не калечили, даже за побеги не стегали, не в пример другим-прочим. Особо ценное имущество, мать их так и разэтак!

Жадно затягиваясь и чувствуя, как толкается в висках кровь, Семен в тысячный раз подумал, что лишь рабы умеют ценить свободу. Даже в нынешние просвещенные времена многие теряют ее отчасти или полностью по тем или иным причинам: воры и убийцы – в наказание, солдаты – выполняя долг, фанатики – из-за приверженности кумирам. Но рабское состояние в своем рафинированном виде было чем-то совсем иным, неадекватным текущей эпохе, а к тому же попавших в него людей не поддерживали мысли о справедливом искуплении вины, осознание долга или же вера. Какая, к дьяволу, вера, какая справедливость? Ведь бог покинул их, бросив безвинными на расправу ублюдкам и злодеям!

А также предателям. По большому счету, Семен не мог зачислить себя ни в болваны, ни в простофили, так как отправился в Хасавюрт не к подозрительным незнакомцам, а к другу Кеше, Кериму Муратову, однокашнику по петербургской Академии художеств, с коим в студенчестве уговорил изрядно кильки и холодца под пиво, «Столичную» и незабвенный портвейн «Агдам». Кеша учился на отделении живописи, писал неплохие пейзажи, баловался керамикой, тогда как Семен, не обиженный силой, предпочитал резец, кувалду и сварочный аппарат – то бишь ваяние да кузнечное художество. И были они в эти не столь уж далекие годы братьями, были неразлучны, как кисть и мольберт, как молоток и наковальня.

Однако Керим его продал – в прямом, не переносном смысле. Цена была Семену неизвестна, но первый хозяин, Дукуз из Гудермеса, как-то намекнул, что братку-однокашнику хватит на новый «жигуль» и даже еще останется на пиво. Чтобы, значит, выезжать на пикники со всем комфортом, с закуской и выпивкой, и поминать братана добрым словом…

У Дукуза Семен не задержался, успел только высечь его портрет из алебастра, и был тот бюстик настолько хорош, что редкостного умельца перекупили с изрядной прибылью. А там началось… Дукуз продал его Саламбеку, Саламбек – Хасану, Хасан – Эрбулату, а Эрбулат – Баштару. Дважды Семен бежал, от Саламбека и Хасана, однако неудачно; в первый раз словили его в горах, а во второй – прямо в Грозном, в милиции, куда он сунулся по глупости. Удрать же от Баштара и шайки его сыновей с племянниками возможности не было никакой – дикие скалы кругом да одна дорога, где всякий чужак заметен, как гвоздь в доске. Баштар, в сущности, был человеком неплохим, богобоязненным, но, как глава рода, о выгоде не забывал и, поразмыслив, нашел отличное применение Семеновым талантам – делать могильные плиты. Спрос на этот товар был немалый и в Чечне, и в ее окрестностях.

Чтобы раб усерднее трудился, Баштар клятвенно пообещал, что отпустит его после сто четырнадцатого памятника. Странное число, не круглое, но столько, по словам Баштара, было сур в Коране, и Семен почтил их все кладбищенскими обелисками – от самой первой, что называлась «Открывающая Книгу», до последних – «Очищение», «Рассвет» и «Люди». Всякая плита с художественным оформлением приносила Баштару от семисот до полутора тысяч зеленых, и, памятуя о количестве сур в священной книге, он мог почитать себя богачом. Мог бы и благородство проявить, сдержать слово, как положено правоверному, но являлся он правоверным суровой советской закалки и больше Корана чтил пословицу: кур, что несут золотые яйца, на волю не отпускают. И в результате сто четырнадцатый обелиск стал для Семена не ступенькой к свободе, а камнем обмана. Баштар посмеялся над ним, заявив, что клятвы на Священной Книге не давал и что кроме сур есть еще и приложения-хадисы, коих насчитывается сотен пять, а может, и две тысячи. С тем он и удалился, хихикая в бороду.

Семен докурил, мрачно взирая на памятник с волком, потом взвесил в смуглых мускулистых руках кувалду. Тяжелый молот, килограммов на шесть, с длинной, в метр, рукоятью; вот рассадить бы им Баштару череп! Так рассадить, чтобы кости хрустнули! Чтобы мозги по стенке расплескались! Чтобы верхняя челюсть налево, а нижняя – направо!..

Он злобно скрипнул зубами. Ярость бушевала в нем, сильные мышцы напряглись, пальцы скрючились когтями, будто давил он не рукоять молотка, а тощую шею рабовладельца Баштара. Ненавистная рожа маячила перед ним, скалясь в издевательской ухмылке, и был в этот миг Баштар похож на волка, на злобного чеченского волчару, глядевшего на Семена с гранитной плиты.

Сплюнув на пол, он оскалился волку в ответ и пробормотал:

– Веселишься, сволочь? Думаешь, какие бабки тебе приволокут? И как ты их станешь считать да мусолить? А я – горбатиться в твоем подвале и камень рубить? Ну, блин, будет тебе камень! Только не в целости, а по частям!

Поднимая увесистый молот, Семен шагнул к могильной плите. Реальность на секунду будто расплылась перед ним; сквозь алую пелену он не видел ни ярко вспыхнувшей лампочки, ни засаленного матраса, ни камней и ведер у стены, не чуял зловония, коим тянуло от параши, не слышал, как во дворе, за дверью, Баштар что-то толкует одной из десятка своих невесток. Пелена сгущалась и багровела, застилая взор, туманя разум, но он знал, что не промахнется, что молот послушен и грохнет прямо в волчью пасть, рассадит плиту до основания. Он ощущал это безошибочным чутьем каменотеса.