Фактор «ноль» (сборник) - Дантек Морис (серии книг читать онлайн бесплатно полностью .TXT) 📗
Есть ли лучший способ спрятать необычный свет, чем растопить его в лучах, похожих на естественные?
Техника-герилья-нейрохимия-нейроалхимия/язык – оператор бесконечного деления/вспышки познания каскадами.
Передо мной стоит пишущая машинка. Она похожа на фантастическое животное, клавиши, чемодан, целлюлозу. Каждый орган ее разветвляется множеством деталей. Круглые клавиши, окаймленные латунью, лента, фиксатор интервала, ручка возврата, валик, каждая буква алфавита слов, написанных на листах бумаги, сама структура открытого чемодана, напоминающего впалый телесный архитрав. Машинка становится метаморфическим организмом, включающим в себя одновременно и онтогенез, и филогенез всего живущего на Земле, все, что жило на ней, все, что когда-нибудь будет на ней жить. Этот процесс ведет к неизбежному синтезу, разъединительному синтезу всего сущего. Это животное является всеми животными и не является уже ни одним. Это форма жизни, в действительности зарождающаяся только после смерти, эта консистенция начинает существовать, лишь оборачиваясь против самой себя.
Вот и я. Человек. Человек, еще не существующий.
Вернее, человек, идущий к существованию благодаря всеобъемлющей катастрофе без конца и без начала.
Вспышка-познания: кортикальная технология-метакритический язык-нейро-оперативное-повестование/научная-дикция/научное-видение/научная-деятельность/я нахожусь напротив метаморфической пишущей машинки, и я созерцаю себя, как совершенно особое живое существо.
Я пробегаю закрытое пространство дома, не сдвигаясь с места ни на миллиметр. Движение, неподвижность, пространство, расстояние, все параметрабельно для пишущей машинки.
Таким образом/познавательная-вспышка-параллельно пережитый эксперимент/я констатирую реальность непостижимого.
Везде. На каждой отражающей поверхности. На каждом зеркале. На самом крошечном кусочке полированного металла.
Мое изображение исчезло, мое отражение испарилось. Человек, создающий себя из машины, еще не существует, а я уже не существую окончательно. Я исчез, как тень, у меня больше нет изображения, я даже не отражаюсь в зеркале.
И вдруг я погружаю дом во тьму, преграждаю путь всему, пытаюсь бороться против исчезновения моей жизни в качестве тени. Я не вижу иного выхода, кроме абсолютной темноты, я закрываю все окна, двери, затыкаю даже самые мелкие отверстия, отрезаю дом от любого фотона, происходящего от внешнего солнца. Белая комната становится Camera Obscura, все опрокидывается и снова активизируется.
В зеркалах больше нет моего отражения.
Но теперь там движутся какие-то отблески, едва видимая электрическая дуга соединяет их. Это энергетическое видение пишущей машинки. Это она – из раза в раз – объединяет меня с самим собой, это ей удается снабдить меня инструментом для навигации в этой внутренней одиссее.
Свет заполняет зеркала, полированные поверхности ничего больше не отражают. Они стали открытыми дверями в свечение, испускаемое ночью, замкнутой в Camera Obscura, в той, в которой все открывается.
Фотохимия-аналогичное-открытие-новых-конфигураций-метаязыка/новых вспышек чистого познания.
Синтетическая/механическая версия повествования, синопсис, кодекс, ритм воспламенения. Опять в недрах того, чем я был, разгорается свет. Поскольку теперь я созерцаю зеркала, хотя нахожусь одновременно во всех точках пространства, и отдаю себе отчет в том, что изображение – это я, отражение – это я. Я нахожусь в зеркалах и наблюдаю, словно сквозь стекло без амальгамы, за человеком, который печатает на пишущей машинке. Его голова окружена венцом света, странного света, словно исходящего из черепной коробки. Под пылающим газом я различаю более твердую основу, она напоминает трубу из анодированного металла, перекрученного и обхватывающего голову человека. Этот человек – я, он находится в комнате, он пишет все это. Вспышки познания формируют отныне ритм континуума.
Из безмолвного диалога с пишущей машинкой, ставшей сначала машиной органической, а потом, под своим/моим обличьем, машиной человеческой, она/я понимаем суть процесса, поскольку он записывается в ней/мне: она/я есть артефакт эксперимента, проводимого ученым, имевшим в распоряжении машину собственного изобретения, при помощи которой он рассчитывал суметь проживать непосредственно все то, что он писал.
Она/я есть не раздвоение, предусмотренное автором, а его случайное вторжение в поле эксперимента. В этом смысле она является/я являюсь третьим членом, необходимым любой особой личности. «Она» – это «он», на самом деле она – это «другой», она/он – это другой. Другой, который есть я.
Я – артефакт. Я – это секретное «я». «Я», уступающее место Глаголу, «я», исчезающее для того, чтобы появилась персона.
Я есть он. Третий член. Я есть он, другой, вечно присутствующий, но бесконечно далекий. Я – не иллюзия, я не более фальшив, чем фальшивка. Я – артефакт, я более правдив, чем правда, я – абсолютное напряжение между всеми членами.
После исчезновения моего изображения из зеркал и с гладких поверхностей произошло устранение внешнего света. Теперь сияние полилось из зеркал, и я открыл то, что нахожусь на месте отражения за стеклом и наблюдаю за самим собой.
Все обретает смысл и оборачивается беспримерной разрушительной силой. Нет ничего лучше живого существа, если хочешь кого-то предать смерти. Нет ничего лучше живого существа, если нужно превратить кого-то в пишущую машинку.
Обнаружив свою сущность артефакта, он положил конец эксперименту, способствовав при этом его истинному успеху, он видит себя, заканчивающего печатать текст на пишущей машинке, все записывается в нем со скоростью бесконечности, из которой он создан.
Он печатает эти слова на пишущей машинке и в конце концов снимает странное устройство, увенчивающее его голову/последние вспышки познания используемой технологии/литература, задуманная как нейровирусное вторжение.
Я – артефакт.
Эксперимент заключался в синтетическом раздвоении личности автора, но любое повествование, особенно, в частности, такое, которое ведется по некой программе, неизбежно заканчивается вторжением «чуждого» элемента в поле эксперимента.
Просто «чуждый» элемент – это автор собственной персоной, это я/он/другой, что позволяет повествованию появиться на свет.
Поэтому я действительно исчезну. Эксперимент заканчивается, я – гиперцентр эксперимента, я – его наклонная ось, его хаотический притягиватель.
Я, кстати, невидим. Я больше не вижу себя из-за зеркала, со стороны, из мира-иллюзии, как существо из плоти и крови, в котором я живу. Как существо, нашедшее свое пристанище.
На листке, вставленном в пишущую машинку, я вижу появляющиеся слова, а пальцы мои летают по клавиатуре.
Диаграмма номер один
Каждый человек живет в ипостатическом триединстве, поскольку создан он по образу Бога, создан по образу Троицы, и, как в Божественной Троице, троица человеческих ипостасей ведет к самой тайне индивидуальной особенности, неделимой и делящей все. Этот разъединительный синтез действует как сеть прерываний, как «особая» машина, состоящая из трех ипостатических личностей. Мозг троичен.
Левое полушарие – правое полушарие – мозолистое тело, которое их синтетически разъединяет.
Генетический код также троичен, благодаря своим постоянным фотонным передачам, благодаря активному присутствию живого света, который он, словно антенна, генерирует, поскольку ни одно истинное единство не может существовать без объединенного утверждения первых цифр первостепенного Единства.
Диаграмма номер два
Квантовая физика генетического кода – биофотоны и ультрафиолетовый язык: в темной части любой сотворенной вещи, совершенно явной и одновременно с этим незаметной для того, кто не предназначает себя для мистических переходов, прячется невыносимый свет истины. Скорее из Своего милосердия, чем из-за силы Своей, Он окружает себя тьмой, абсолютной недоступностью, поскольку ни одно из созданных Им существ не способно вынести подобного сияния.
