Программист в Сикстинской Капелле (СИ) - Буравсон Амантий (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗
И я затянул пафосно-шуточный блюз: «Танкер нефтеналивной к пристани стоит спиной…»
Часов через пять безрезультатного стояния (сидения, лежания) на тротуаре, я увидел очередную карету и, когда она приблизилась ко мне, опять начал петь, только теперь уже песню «Арлекино» с клоунским зловещим смехом в припеве. Из кареты послышался властный женский голос, затем она резко остановилась, и из неё вышла очаровательная дама средних лет в богатом платье цвета #DAA520 (тускло-оранжевый). Судя по бледной (хотя, возможно, из-за пудры) коже и тонким, приятным чертам лица, дама была аристократкой.
— Вот это сюрприз! — воскликнула дама. И, не дожидаясь ответа, продолжила: — Юное дарование ждёт меня прямо на улице! Поедем вместе, как раз составите компанию моему неугомонному Джакомо, который совсем извёлся от утомительной дороги.
Я с опаской заглянул в карету, боясь обнаружить там взрослого парня с известно какими наклонностями (в Риме восемнадцатого века моя скрытая паранойя ещё больше обострилась) и в этом случае просто сбежать. Однако, я увидел там маленького мальчика, лет восьми, который капризничал и прыгал по сидениям как обезьяна. Похоже, мне предстоит увлекательное путешествие в компании маленького монстра.
Маркиза Джорджия Луиджа Канторини (о, Господи, почти тёзка великого Георга Кантора, одного из «королей» математики!), дама, подобравшая меня, была меценаткой. Муж её умер давно, не оставив наследников, зато он оставил ей большое состояние, в связи с чем маркиза решила посвятить свою жизнь благотворительности, всячески поддерживая людей искусства.
Джакомо вовсе не приходился синьоре Канторини сыном, как я подумал вначале. Она нашла его в хоре сельской церквушки неподалёку от Рима и прониклась идеей сделать из мальчика оперного певца-виртуоза, фактически усыновив его. Маркиза оплатила операцию и обучение у лучших преподавателей Рима, но потом от каких-то знакомых узнала, что лучших певцов обучают именно в Консерваториях Неаполя, в одну из них она и планировала отдать Джакомо.
«Интересно, — с усмешкой подумал я. — Может и мне попробовать туда поступить? За тринадцатилетнего, авось, сойду. И буду, как Михаил Ломоносов, за одной партой с мелкими пацанами в двадцать с лишним лет. Но нет. Если все студенты Консерватории такие, как этот протеже маркизы, то меня, пожалуй, ждёт участь бедняги Билла Дрисколла из рассказа О. Генри».
Маленький разбойник Джакомино всю дорогу крутился, корчил жуткие рожи и, то и дело пытался на ходу вылезти из кареты. Наконец, покровительница не выдержала и дала парню подзатыльник.
— Ай, больно! — захныкал Джакомо, и сердобольная маркиза сразу же бросилась его жалеть. Где тут логика, товарищи?
Надо сказать, компания мне досталась ещё та: маркиза без умолку рассказывала о всех успехах своего подопечного, восхищаясь его невероятными певческими способностями.
— Вы поёте в опере, синьор Фосфоринелли? — наконец маркиза Канторини снизошла до меня.
— Нет, что вы, ваше сиятельство. Разве я похож на оперного певца?
— Ваша фамилия напоминает сценическое прозвище, производное от фамилии «Фосфори» или «Фосфорини», — заметила маркиза, а я подумал, что ж, так оно, по сути и есть.
— Увы, не знаю происхождения своей фамилии, — честно ответил я. Надо сказать, я всегда считал свою фамилию странной для представителей русской дворянской династии. — Возможно, это и есть прозвище.
— Но вы ведь певец, так? — продолжала свою линию маркиза.
— Так точно. Но не столь одарённый, как ваш воспитанник.
— Не наговаривайте на себя. У вас хорошие вокальные данные, вот только техника немного хромает. У кого вы учитесь, если не секрет?
— Мой учитель синьор Доменико Мария Кассини, солист Сикстинской Капеллы.
— Ах, ну тогда понятно. Чему может научить капелльский хорист!
— Осмелюсь вам возразить. Маэстро Кассини не просто хорист, он настоящий виртуоз. И он окончил как раз Неаполитанскую Консерваторию и даже был назначен на ведущую женскую роль в опере маэстро Прести, но вынужден был вернуться в Рим, дабы помочь бедствующим родственникам. У него в то время умер отец и родились брат и сестра. Всё свободное от пения в Капелле время Доменико проводил дома, помогая оставшейся одной матери ухаживать за детьми.
— Какой трогательный поступок, — маркиза даже прослезилась. — Ваш учитель, несомненно, благородный человек. Вы давно у него занимаетесь?
— Две недели, — честно ответил я.
— О, тогда вы делаете большие успехи! Вы можете спеть мне что-либо из вашего учебного репертуара?
— С превеликим удовольствием, ваше сиятельство, — ответил я и начал петь арию Арзаче из оперы Аццури, да, ту самую, которую терпеть не мог, но с помощью неё я мог выгодно продемонстрировать длинные ноты и сложные пассажи, над которыми мы так долго и отчаянно бились.
Да, согласен, две недели — слишком маленький срок для того, чтобы научить человека петь. Но не стоит забывать о том, что у меня за плечами были музыкальная школа и хор мальчиков, где я часто пел соло. Да и после школы я втихаря пел, когда никто не слышал, посвящая пению почти всё свободное время. Поскольку ломки голоса я избежал, то переучивать вокальный аппарат мне не пришлось. Иными словами, база, хоть какая, у меня имелась, Доменика же стремилась довести мои навыки до совершенства.
— Прекрасно! — воскликнула маркиза. — Знаете, я ошибалась на ваш счёт. Думаю, вы вполне могли бы петь в театре. Разумеется, если будете продолжать заниматься.
— Что вы, ваше сиятельство, какой театр. Я же совсем не артистичен, — попытался возразить я.
— Не все роли этого требуют. И не всегда артистизм играет решающую роль в создании образа. Некоторые певцы стоят на сцене как скалы, но их пение пробирает до слёз.
Наконец, мы выехали из города. Старая, скрипучая карета медленно катилась по ухабам и колдобинам (а вы еще что-то говорите о дорогах в России!) и напоминала в лучшем случае старый автобус завода «Лиаз», который трясется и гремит, а на поворотах и вовсе наклоняется под углом в тридцать градусов к земле.
Вскоре маркиза Канторини мирно задремала в мягком кресле. Уставший за день, я было тоже уснул, но через какие-то пять секунд на мою голову упало что-то липкое.
— Приятного аппетита, синьор! — услышал я нервный и злой смех Джакомо. Этот проказник вылил в мою шляпу апельсиновый кисель и, недолго думая, нахлобучил её мне на голову, пока я спал.
Не показывая, что разозлился, я, со словами «и вам того же» резким движением воздвиг шляпу на голову Джакомо. Парень вспыхнул и полез драться.
— Что происходит? — сквозь сон проворчала маркиза.
— Милостивая госпожа, выбросите этого дурака из кареты! Чтоб его волки съели! — ныл Джакомо.
— Как тебе не стыдно! Синьор обидится и не будет с тобой дружить.
— Не хочу с ним дружить! Он похож на того мальчика, который…
— Хватит, Джакомино! — возмутилась маркиза. — Имей совесть!
— Какого мальчика ты имеешь в виду? — с участием спросил я Джакомо.
— Который помер от холеры, а мы пели на его похоронах, — выпалил юный «виртуоз».
Маркиза схватилась за голову, а я даже не обиделся. Всё-таки, столь худощавое астеническое телосложение редко у кого можно было обнаружить в эпоху барокко.
Солнце клонилось к закату. Настало время обеда. К счастью, маркиза оказалась не чопорной леди, а вполне душевной и заботливой женщиной. Вытащив из-под сидения корзинку, она достала оттуда хлеб, нарезанный кусок ветчины (Великий пост должен был начаться только на следующий день) и связку зелени. Как я понял, это был шпинат.
С благодарностью я принял из рук дворянки ломоть белого хлеба, но от мяса отказался.
— Синьор сопранист, простите, я не знала, что вы монах, — искренне извинилась маркиза.
— Нет, что вы. Я ни разу не монах. Просто я придерживаюсь мнения, что я не вправе употреблять в пищу убитых животных, — как можно более мягко объяснил я свою точку зрения. — Но это вовсе не значит, что я считаю себя лучше других и смею навязывать своё мировоззрение окружающим.
