Перекресток Теней (СИ) - Гельман Юрий (книги бесплатно полные версии TXT) 📗
С западной ее стороны когда-то был разбит небольшой садик, с годами разросшийся и обнесенный забором, а еще позднее превращенный во внутренний дворик. Здесь, под ветвистой кроной высокой груши, располагалась круглая беседка с ажурным куполом из кованых прутьев, причудливо переплетенных с лозами дикого винограда. Беседку много лет назад смастерил местный кузнец, а виноградный куст посадил рядом тогдашний капеллан часовни. Посреди сада, мимо беседки, начинаясь где-то в недрах холма и со сдержанной радостью выходя на свет божий, протекал скромный ручей. Он журчал монотонно и тихо, стараясь не быть навязчивым для тех, кто, сидя в это время в тени, размышлял о жизни. Вода убегала неторопливо, но безвозвратно - как время. И уносила с собой мысли и чаяния людей.
- Поверь, после того, как отец выгнал тебя из нашего дома, я еще долго не мог прийти в себя, - сказал Венсан де Брие, с нежностью глядя на Ребекку.
- Знаете, сеньор, тогда мне было все равно! Вы, наверное, помните, что я любила не вас...
- Я помню, Ребекка. Но зато Я любил тебя! И ты тоже не могла это забыть!
- Если бы вы любили по-настоящему, то не позволили бы отцу так поступить со мной! Я уже не говорю о вашем брате...
- Я не мог идти отцу наперекор, это не принято. Это противоречит морали. И Северин тоже...
- А выбросить на улицу без содержания беременную женщину - это разве не противоречит морали? Да, простите, ваша милость, я позабыла, что у французского дворянина и дочери еврейского коммерсанта - разные морали. И ваш брат ничем не лучше вас!
- Зачем ты так, Ребекка? Мне действительно было плохо тогда.
- А мне было хорошо? Мы с вами выросли вместе, у нас не было секретов друг от друга, мы были как два брата и сестра. Так, во всяком случае, долгое время казалось мне. Тогда я не понимала, какая пропасть пролегает между нами. Но после того, как мы повзрослели, после того, как внутри каждого из нас возникло влечение... После того, как моя душа устремилась к вашему брату и готова была принадлежать ему всецело...
- Но я ведь тоже искренне любил тебя! Не меньше, чем ты сама любила Северина. Он был холоден и сдержан, он весь был увлечен богословием. Почему ты выбрала его, а не меня?
- Это невозможно объяснить...
- Тогда и я не смогу объяснить, почему на протяжении стольких лет ощущение вины и досады не покидает меня...
- Простите, сеньора, - вмешалась в разговор Эстель, - расскажите мне эту историю. Пожалуйста, расскажите.
- Зачем это тебе, девочка? Я почти двадцать лет старалась всё забыть...
- Но ведь не забыли...
- Нет, не забыла.
- Я тоже, - вставил де Брие. - Я только затем и решился круто изменить свою жизнь, чтобы иными впечатлениями загасить пламя, бушевавшее в моей душе...
- А потом расскажете вы, дядя Венсан, хорошо? Вы ведь пригласили сестру Стефанию не для того, чтобы выяснять отношения и ссориться, правда?
- Правда. Мне показалось, что по прошествии стольких лет можно что-то вернуть...
Ребекка выразительно посмотрела на графа, потом на девушку. Она давно сняла с головы белый капор, вынула из волос заколки и распустила свои локоны по плечам. Если бы не черное монашеское платье, об этой женщине нельзя было подумать, что всего час назад она вышла из ворот Вьерзонского монастыря. Она была в замечательном возрасте - между тугой спелостью молодого плода и его очевидной дряблостью в самом начале увядания, когда упругость сменяется осязаемой податливостью, основанной на жизненном опыте, но еще больше на усталости от этого самого опыта.
- Когда старый граф объявил мне о своем решении, - тихо сказала она, - первое, о чем я подумала, было наложить на себя руки. Я убежала в свою комнату, упала на кровать и проплакала всю ночь. Если вы помните, сеньор, утром следующего дня мне было приказано покинуть Брие. Но утро всегда оказывается мудрее вечера, и когда в окно ударили первые лучи солнца, желание жить дальше превзошло во мне желание умереть. К тому же, подумала я, во мне шевелится плод моей беззаветной любви, и, убивая себя, я бы убила это ни в чем не повинное создание. И я решила во что бы то ни стало сохранить жизнь этому ребенку. Да, сеньор, я ушла, даже не попрощавшись - ни с вами, ни с вашим братом, ни с вашим отцом, который так долго был добр ко мне, но, в конце концов, обошелся столь жестоко. Мне казалось, что прощание в такой момент жизни могло бы просто разорвать мое сердце. И я ушла на рассвете, собрав свой нехитрый скарб в один небольшой узел...
- Но я ведь ничего не знал! - воскликнул де Брие. - У меня с отцом накануне был серьезный разговор, мы даже повздорили. Но я не думал, что он примет решение так быстро! О том, что отец приказал тебе уйти, я узнал от него только ближе к полудню. Тебя тогда уже не было в нашем доме...
- Теперь это не имеет никакого значения, - сказала Ребекка. Она собралась с мыслями и продолжила свой рассказ. - Я шла по дороге на Трюво и плакала, потому что совершенно не знала, куда мне идти. Вскоре мне повстречались крестьяне с телегой, муж и жена, они везли большую копну сена. Я попросила их о помощи, и несколько лье мне удалось дать отдых ногам. Пока ехали, я разговорилась с женщиной и рассказала свою историю. Она посоветовала идти в Париж - там больше возможности отыскать жильё и работу. Но я ведь никогда не работала. Когда был жив мой отец, он содержал меня, а когда его убили разбойники, меня под свою опеку взял Гийом де Брие, ваш отец, сеньор. Мне тогда было двенадцать лет.
- Да, я помню: мой отец дружил с твоим, поэтому и взял тебя на содержание, - сказал де Брие.
- Это была не дружба, сеньор. У них просто были какие-то общие дела...
- Да, вероятно. Мне тогда было всего четырнадцать, и я плохо разбирался в делах отца. Но мы с тобой действительно стали как братья и сестра, ты помнишь? Между нами не было разницы...
- Я все помню, сеньор...
- А что же было дальше? - с трепетом спросила Эстель.
- Дальше? Несколько дней я брела по дороге, спрашивая у местных крестьян направление до Парижа. Ночевала, где придется - два или три раза в поле, еще столько же на каких-то постоялых дворах. У меня были мелкие деньги, иногда удавалось что-то положить в рот. Но вот на шестой или седьмой день моего скитания я почувствовала такую смертельную усталость, что уже просто валилась с ног. И я испугалась, что рухну прямо посреди поля и умру в придорожной канаве. Наверное, так бы и случилось, если бы мои молитвы не услышал Господь. Он послал мне спасение в виде еще одной телеги, на которой меня, полностью обессилевшую, довезли до постоялого двора в Клюи, неподалеку от Парижа. Там надо мной сжалилась какая-то местная женщина и приютила у себя в доме. Она покормила меня, дала чистую одежду. А когда я рассказала, что беременна, моя спасительница без колебаний предложила оставаться у нее, пока не родится ребенок. Я согласилась, и прожила в этом доме целых пять месяцев...
Ребекка замолчала. Было видно, что воспоминания даются ей с трудом.
- Эстель, милая, принеси мне воды, - попросила она.
- Да, сеньора! - Девушка вскочила со скамьи. - Только вы пока ничего не рассказывайте! Я не хочу пропустить ни единого слова!
Она метнулась в капеллу, схватила в трапезной большую глиняную кружку и вернулась во дворик. Там, зачерпнув прямо из ручья чистой, как слезы ребенка, воды, подала кружку Ребекке.
Венсан де Брие тем временем хмуро молчал, глядя в сторону.
- Когда родился ребенок... - продолжила женщина.
- Это была девочка? - вырвалось у Эстель.
- Да, девочка. Она родилась крепенькой и здоровой, с огромными черными глазищами. Когда мне подали ее для кормления, я заметила в этих глазах грусть...
- Это невозможно, - тихо сказал де Брие.
- Это было именно так, - ответила Ребекка.
- А потом? Что было потом? - торопила Эстель.
- А потом случилось то, что случилось. Моя любезная хозяйка, чьим добрым расположением я пользовалась так долго, предложила мне сделку. У нее с мужем своих детей не было, вот они и придумали дать мне немного денег на первое время, чтобы я могла где-то устроиться самостоятельно, а мою девочку оставить у них.
