Машина пробуждения - Эдисон Дэвид (бесплатные онлайн книги читаем полные .TXT) 📗
– И правда, Лизхен, разве тебе не стоит, учитывая ситуацию, побыть с родными?
Но юная Братислава только всплеснула руками:
– Во имя утонувших богов, конечно же нет! Последнее, чего бы сейчас хотелось Бюрегрету и Абсенту, так это чтобы сестренка путалась под ногами, а мама… мама… она…
– Уверена, твои братья позаботятся о госпоже Братиславе.
Пурити протянула руку, пытаясь утешить подругу, – не важно, нуждалась та в этом или нет. Раз Клу не имела возможности принять участие в поисках Убийцы, она могла хотя бы попрактиковаться в человечности. Одним мертвым богам ведомо, сколь редким стал этот ресурс.
– Сестринство, – задумчиво пробормотала Лалловё Тьюи, пытаясь собрать воедино знания, логику, домыслы и фантазии, чтобы воссоздать заново вивизистор, что вовсе не улучшало ее настроения.
Ее мысли постоянно возвращались к Альмондине. Чистокровная и старшая из дочерей, обладающая притом звериной жестокостью и острым умом, идеальная и телом и духом, та должна была стать любимицей Цикатрикс. И все же это изящное создание веками жило на отшибе дворца своей матери, пренебрегая Дикой Охотой и практически всегда и во всем выбирая путь наименьшего сопротивления. Двор Шрамов вполне мог быть райским уголком, и особенно для наследницы, которой – во всяком случае, в теории – не требовалось прилагать серьезных усилий, чтобы вызвать теплые чувства у царственной родительницы.
Когда Хинто Тьюи появился в Семи Серебряных мирах и привлек к себе, пусть и ненадолго, внимание молодой Цикатрикс – это было еще до того, как она изменилась, а улучшения стали уродствами, – никто не возлагал особых надежд на дитя, рожденное в результате этого мимолетного увлечения. По всем правилам именно Лалловё было суждено влачить жизнь изгоя вместе с прочими бастардами, полукровками и безродными прихлебателями Двора Шрамов. И все же она очень быстро стала любимой дочерью, добившись для себя тех преимуществ, что давало уважение ее матери. А звезда Альмондины тем временем почти угасла, но наследница, казалось, не испытывала никаких претензий к своей коварной сестричке-полукровке. Лалловё же от всего этого было как-то неуютно; она никак не могла понять, почему сестра без какой бы то ни было ревности позволила ей всецело завладеть сердцем королевы, а не прирезала стерву, осмелившуюся забрать себе то, что по праву причиталось ей.
А затем, нарушив свои привычки и все же примкнув к Охоте, Альмондина пала жертвой одного из Первых людей, способных пожирать души.
Лалловё припомнила подробности того дня, одновременно пытаясь закрепить редкий полупенсовик в основании сломанного вивизистора – гладкой поверхностью вверх, не обращая внимания на белые жгучие искры, рассыпавшиеся по ее незащищенным рукам. Охотники скользили через лес между мирами, как умеют одни только феи, оставляя позади семь владений Цикатрикс и углубляясь в более дикие дебри почти нехоженых вселенных.
Их целью стал один плодородный мир, хотя Лалловё и не могла бы сказать, где тот находится. Две луны главенствовали в чуждом фиолетовом небе, и Охотники мчались сквозь море сумеречных кедров – великолепных древесных гигантов, в ветвях которых мерцали призрачные огоньки, напоминающие звезды. Местные обитатели – лоскутное одеяло человеческих народов, пошитое из полукочевых племен горцев и их более оседлых сородичей, подошедших к самому краю технического прогресса, – даже не подозревали о том, что феи вторглись в их бескрайние леса.
Лалловё была в тот день облачена в шкуры, которые собственноручно сняла и выделала, – она усмехнулась, представив себе, что бы подумали жители Неподобия, увидев свою маркизу в наряде Дикой Охотницы, не говоря уж о том, чтобы застать ее за выделкой кожи. В то время она наслаждалась мимолетными отношениями с похожей на изваяние качиной[31] по имени Белое Зерно; они уже несколько дней плелись в самом хвосте воинства, выбирая в кронах деревьев обходные пути и охотясь на краснорогих быков, пасшихся под сводчатой кровлей леса. Белое Зерно закончила работу над свирелью, которую начала вырезать из добытого рога пару вечеров назад, и на ходу выдувала из нее тоскливую, похожую на одинокую птичью трель мелодию, пока они с Лалловё пытались нагнать остальных Охотников.
Потом они остановились у пенящегося бурного ручья, чтобы наполнить водой свои фляги и набить сырым мясом животы. Перекусив, Лалловё растянулась на плоском камне и, прикрыв глаза, наслаждалась солнечным теплом. Она задремала, видя в грезах патлатых кочевников, которых они недавно заметили на горных отрогах, синеющих на севере, но вскоре ее разбудил напев свирели Белого Зерна. Лалловё раздраженно села, собираясь проучить качину ударом своего языка… но играла не Белое Зерно.
Более того, ее вообще нигде не было видно. Перед Лалловё сидело, сгорбившись, существо, обликом напоминающее мужчину-человека, с грязной копной темных волос и яркими глазами. Игравший на свирели Белого Зерна представился как Пелли. Будучи не в восторге от происходящего, Лалловё предпочла не отвечать на попытку общения – она и убивать-то незнакомца не стала только потому, что ей надо было поторопиться и догнать своих товарищей. Вновь натянув на свое обнаженное тело одежду из шкур и меха, будущая маркиза пронзила мужчину свирепым взглядом и одним прыжком скрылась в ветвях, оставив сутулого дудочника и устремившись вслед за запахом Белого Зерна.
Подругу она нашла спустя несколько часов сидящей в слезах над бездыханным телом Альмондины.
Качина, если верить ее словам, обнаружила старшую дочь Цикатрикс на ложе из мха превратившейся в неподвижное бревно. Альмондина не была мертвой в полном смысле этого слова, но совершенно пустой – ее душа стала такой же деревянной, как и ее плоть. На сгибе отполированной вишневой руки лежала свирель Белого Зерна.
Лалловё отнесла деревянный труп сестры обратно в Семь Серебряных, оставив Белое Зерно в мире сумеречных кедров и горных кочевников, откуда та, насколько было известно маркизе, так никогда и не вернулась. Это был последний раз, когда Лалловё спала с женщиной. Надо заметить, Цикатрикс весьма условно озаботилась той участью, что постигла ее первенца, и это нервировало – мать редко упускала возможность отреагировать с чрезмерной яростью по малейшему поводу, хоть как-то затрагивавшему ее тщеславие или единовластие… если между двумя этими понятиями для нее существовало хоть какое-то различие. При помощи своего колдовства Цикатрикс с точностью установила, что странный дудочник был каким-то там отщепенцем из Первых людей, но, удовлетворив любопытство, просто выбросила произошедшее из головы.
Лалловё была обеспокоена не многим больше, и ее не столько печалила судьба, обрушившаяся на ее родственницу, сколько осознание того факта, что на свете есть существа более могучие, чем ее племя, и что при должном стечении обстоятельств нечто подобное может произойти и с ней самой. Куда больше раздражало, что Альмондины, с одной стороны, не стало, а с другой – она все еще была рядом, овощ, требующий ухода и служащий постоянным напоминанием о смертной природе фей и долге перед семьей, сколь бы незначительным он ни был.
Теперь же пустой оболочке, оставленной сестрой, нашлось новое применение, и Лалловё в некотором роде даже была благодарна Цикатрикс за то, что та заставила сохранить одеревенелый каркас Альмондины. Во всяком случае, теперь маркиза могла вдохнуть новую жизнь в этот пустой сосуд, воссоздав вивизистор, если, конечно, получится растормошить кусок дерева. Разумеется, у нее все получалось, и, как всегда, великолепно: она уже наполовину закончила компилировать программу, набор правил, задававших пол, темперамент, эстетизм, жестокость – основные параметры личности. Вот только Лалловё почему-то было противно возвращать сестру в любом смысле этого слова. Даже оживление безмозглого тела при помощи искусственного разума будило в ее душе дочернюю ревность, сопровождавшую маркизу всю ее юность. Зачем использовать именно Альмондину? Почему не взять, скажем, каменную Галатею с телом из колчедана и ляписом вместо глаз? А затем, что ни одно другое тело не удивит Цикатрикс, и затем, что только Альмондина служит для Лалловё напоминанием о том, что всегда следует оставаться настороже, и о том, какова цена ошибки.
