Зеркало для героев - Гелприн Майк (библиотека книг .TXT) 📗
— Вон труба, — наконец сказала Шеннон.
— Уже? — ему удалось удивиться почти естественно. — Я еще и не устал… почти.
По трубе стекала вода с холмов, как и семьдесят лет назад, падала в чугунную решетку.
— Надо ее как-то поднять, — сказал Денис. — Вот петли, но очень ржавые. Надо разбить ржавчину.
В густых сумерках над рекой и среди густой свирепой крапивы они долго искали подходящий камень. Денис несколько раз ударил булыжником по креплениям решетки, гулкий звук кругами разошелся над водой. Шеннон нетерпеливо дергала решетку после каждого удара.
— Нужен крепкий… ну этот…. — Денис забыл, как по-английски «рычаг», показал жестами. Шеннон закивала, подумала, принесла весло.
— Сломается, — сказал Денис, но, к его удивлению, палка весла выдержала, решетка поднялась. Шеннон бросилась на колени, запустила руки в мутную яму, шарила в воде, пригоршнями выбрасывала гнилые осклизлые листья, какие-то невероятно мерзкие водоросли, птичьи кости, камушки, кусочки стекла. Ойкнув, вытащила правую руку — на большом пальце был глубокий разрез, кровь закапала в воду.
— Давай я поищу, — предложил Денис, но девочка упрямо помотала головой, опустила кровоточащую руку обратно, продолжила шарить по дну.
— Ну давай же, Сулис, вот и кровь в воде, как ты любишь, — шептала она. — Отдавай свою цацку!
Кошка Лиона сидела на трубе неподвижно и равнодушно, только кончик хвоста дергался, как будто был самостоятельным и очень нервным существом.
— Нашла! — удивленно сказала Шеннон. Кошкин хвост замер. Денис замер. Шеннон подняла диск правой рукой, по запястью побежали струйки крови, разбавленной водой, но маленький диск кровь не пачкала, исчезала на поверхности.
Денис протянул ладонь, девочка положила диск в середину. Он был теплый и неожиданно тяжелый, очень гладкий. Оранжевое свечение пробивалось сквозь его матовую толщу, как огонь сквозь непрозрачный лед. Денис погладил диск пальцами, отдал обратно.
Шеннон гладила кошку, прижавшись лбом к ее лбу.
— Надеюсь, ты готова, — сказала она и приложила белый диск Богини Сулис к белому пятну на голове кошки. Границы совпали идеально. Белый диск рассыпался оранжевым светом, волной прошедшим по черной блестящей шкурке и исчезнувшим. Теперь кошка была вся черная, без пятен.
— Прощай, — грустно сказала Шеннон. Кошка лизнула ее руку, подумала секунду, собралась и невероятным прыжком пролетела над откосом, лодкой, со всплеском исчезла в реке. Денис аж задохнулся от шока, дернулся к воде, надо было как-то спасать кошку, нырнуть за ней, что ли.
— Это хорошо, так и надо, — сказала Шеннон. Она сосала кровоточащий палец, на щеках блестели слезы. — Теперь она может умереть. Теперь они оба могут быть свободными.
Дети молча залезли в лодку, Денис оттолкнулся от берега, течение само понесло их обратно. Уже совсем стемнело, но небо было ярким, света хватало. Они привязали лодку, поднялись по тропинке в саду, прошли мимо старых качелей, мимо батута, мимо кошачьей миски с водой у стены. Из дома слышался смех, жизнерадостный разговор двух голосов, негромкая музыка. Дети тихо забрались по наружней лестнице, открыли дверь, остановились на площадке.
— Спокойной ночи, Шеннон.
— Спокойной ночи, Денис. Хороших тебе снов.
А когда Серебряный Король женился на Медной Королеве, устроили они пир на весь мир, точнее на сто сорок восемь человек, еще шестнадцать не смогли приехать.
А Принц с Принцессой в сентябре пошли в школу, в один класс, и сели за одну парту.
А рисунок Короля занял первое место на любительской выставке, и его напечатали в международном каталоге под названием «Красота, не требующая слов». Поступали предложения на выпуск открыток.
А еще на прошлой неделе они нашли в саду котенка, совсем еще крохотного, мальчика, всего черного, с белым кончиком хвоста. Бегают теперь с кошачьей молочной смесью и пипетками, будильник на телефоне ставят на ночные кормления.
Таки живут теперь, и так и будут — долго и счастливо.
8. Скорпион — Я ВОЖДЕЛЕЮ
Сумерки, неизвестность. Мир чувственный и эмоциональный забирает все без остатка. Поиск пути.
♂ Мёртвые, неживые
Майк Гелприн
Не в духе Аникей с самого утра, к полудню непрестанным брюзжанием он выбивает-таки меня из обычной апатии.
— Ты вот что, Аника-воин, — в сердцах говорю я. — Надоело тебе — ступай за пригорок, там…
Договорить я не успеваю. На вершину размолотого войной холма, который мы называем пригорком и вид на который за три года набил нам оскомину, выползает…
«Переход в режим «А». Переход завершён, режим «А» установлен. Идентификация цели: самоходная пусковая установка типа «Камикадзе». Расстояние до цели: тысяча восемьсот метров, скорость два и шесть метров в секунду. Наведение на цель: наведение завершено, упреждение треть фигуры. Огонь! Переход в режим «Ч». Переход завершён, режим «Ч» установлен. Конец атаки».
«Камикадзе» не хочет умирать. От него мало что осталось — искромсанный лазерными ударами корпус мёртв, ходовая разбита. Но в чёрном бронированном нутре «Камикадзе» живут ещё уцелевшие автономные системы наведения, и он трудно и неуклюже ворочается на склоне пригорка в десяти метрах от вершины, которую пятью секундами раньше перевалил.
— Добить надо, — угрюмо говорит Аникей.
Он обесточивает лазер и выставляет на малую мощность аннигилятор. В режим «А» он не переключается: уничтожить неподвижную цель можно и дедовским способом. Секунду спустя вспышка накрывает «Камикадзе», дыбится бурыми клубами сдобренная атомами металлов земляная взвесь. Потом она оседает — на этот раз от «Камикадзе» не остаётся ничего, если не брать в расчёт глотнувшую со склона кус земли коническую воронку.
— Что-то они зачастили, — бурчит Аникей. — И, в основном, одиночками прут.
«Камикадзе» и в самом деле зачастили: за последний месяц мы вдвоём подбили шесть штук. И действительно, только раз прикончили сразу пару — остальных испепелили поодиночке. То ли дело танки — что тяжёлые «Самураи», что лёгкие «Ниндзя». Эти обычно атакуют скопом или, как поговаривает Сержант, гуртом.
Сержанта мы не то что не любим — недолюбливаем. До войны был он то ли фермером, то ли агрономом, то ли другим каким пейзанином, и его дотошная хозяйственность сидит у нас в потрохах. Я мысленно усмехаюсь — именно в потрохах, а не в печёнках, потому что никаких печёнок у нас нет, зато потрохов — хоть отбавляй.
— Ну что, Аника-воин, — подначиваю я Аникея, — тебе понравилось, как он сдох? Косорылые, если через пригорок махнёшь, с тобой поступят тем же макаром.
Аникей не отвечает, и до вечера мы сидим на позициях в молчании. Говорить, собственно, не о чем — за три года мы переговорили обо всём. Общих тем, впрочем, было немного, да и откуда им взяться, общим, если Аникушка до войны драл глотку в микрофон в кабацком ансамбле, а я учительствовал в гимназии.
За три года косорылые не продвинулись на нашем участке ни на микрон. Мы, впрочем, тоже. Странная идёт война, глупая какая-то, что ли. Сержант говорит, что позиционная, и на других участках, мол, дела обстоят так же, как у нас. Где они, эти другие участки, мы не знаем, а положение дел нас с Аникушкой устраивает. Он, правда, в последнее время хандрит, но ничего, у меня тоже было, пройдёт.
Сержант является, когда солнце седлает западный горизонт.
— Ну что, аннигиляшки хреновы, — приветствует нас Сержант и выдаёт дежурную шутку: — На металлолом не пора ещё? Гы-гы-гы.
— Пошёл ты, — напутствует начальство Аникей. — Неизвестно, кого из нас раньше переплавят.
— Тоже верно, — соглашается Сержант. — Ну, радуйтесь, что ли, вояки, мать вашу в дышло. Грядёт вам пополнение в количестве одной штуки.
— Какое ещё пополнение? — я изумлён. — Нас тут и так уже двое, явный перебор, от скуки мухи дохнут.
