Архив - Шваб Виктория (хороший книги онлайн бесплатно TXT) 📗

— Но оно никогда не станет семейной мечтой.

Она вздрагивает, как от удара.

Я хочу стать бесчувственной, ничего не ощущать и не понимать. Не видеть страдания на ее лице. Хочу стать обычной юной девицей, эгоистичной и ограниченной. Ведь М. была бы именно такой. Ей бы требовалось личное пространство, чтобы сполна насладиться своим горем. Ей хотелось бы бунтовать просто потому, что ее предки слишком отсталые, а не потому, что мама словно напялила окостеневшую маску грустного клоуна, а папа превратился в тень отца Гамлета и пытается раствориться в воздухе. Она бы отдалилась от них по собственному желанию, а все ее мысли занимали бы мальчики и школьные разборки, но не охота на затерявшиеся Истории мертвых и не борьба с жуткими видениями, переполняющими старую квартиру.

— Прости меня. — Я пытаюсь как-то исправить положение. — Наверное, Коллин права. — Я с трудом говорю эти неискренние слова, а они словно пытаются заползти назад мне в горло. — Может, мне требуется немного больше времени, чтобы настроиться на нормальный лад. Все так переменилось. Но я не пытаюсь искать оправданий.

— Так где ты была?

— Я разговаривала с соседкой. Мисс Анджели. Она пригласила меня к себе, мне не хотелось быть невежливой. Мне показалось, она очень одинока. У нее такая замечательная квартира, полная антиквариата. Я посидела у нее, мы выпили чаю, и она показала мне свои коллекции.

Дед назвал бы это «экстраполяцией». Дается намного проще, чем грубая ложь, — ведь в ее основе отчасти содержится правда. И дело даже не в том, что мама уже не может назвать это бесстыжим враньем — а в том, что я сама ощущаю себя не столь виноватой.

— Ой. Ну, это было… очень мило с твоей стороны, — говорит она с несчастным видом: я предпочла чаепитие с незнакомкой общению с ней.

— Надо было мне следить за временем. — И все же, почувствовав себя виноватой, я добавляю: — Прости меня. — Устало потерев глаза, я поворачиваюсь к своей комнате. — Я пойду, разберу вещи.

— Все будет хорошо, — вдруг говорит она. — Это будет приятное приключение. — Если папа ухитрялся произнести эту мантру жизнерадостным тоном, из мамы эти слова словно вышибают дух. Они звучат отчаянно. — Мак, я тебе обещаю. Приключение.

— Я тебе верю, — сдаюсь я. И понимая, чего она ждет, я складываю мышцы лица в улыбку и добавляю: — Я тебя люблю.

От этих слов на языке остается странный привкус. Шагая в сторону своей комнаты и верной кровати, я удивляюсь: почему? И только укрывшись с головой одеялом, понимаю — лишь эти мои слова не были ложью.

Мне двенадцать, еще полгода — и я стану настоящим Хранителем. Мама в бешенстве от того, что ты опять «где-то» поранился. Она подозревает, что ты напился, подрался и вообще отказываешься достойно стареть. Ты спокойно прикуриваешь сигарету, поправляешь рукой спутанные седые волосы и позволяешь ей верить в эту чушь. Верить, что ты лез на рожон и напрашивался на неприятности.

— Это очень тяжело? — спрашиваю я, дождавшись, когда она, бушуя и крича, вылетит из комнаты. — Выносить столько лжи.

Ты глубоко затягиваешься и точным щелчком стряхиваешь пепел в раковину, зная, что там его все равно заметят. Ведь тебе уже нельзя курить.

— Не так уж тяжело. Солгать просто. Но становится очень одиноко.

— Что ты имеешь в виду?

— Когда ты всем обо всем вынужден лгать, что в итоге остается? Что такое правда для тебя?

— Ничто, — признаю я.

— Вот именно.

Я просыпаюсь от телефонного звонка.

— Привет-привет! — бодро говорит Линдси. — Время для ежедневного отчета!

— Привет, Линдс. — Я зеваю во весь рот.

— Ты что, спала?

— Ну да, я ведь пытаюсь соответствовать образу, который придумала твоя мама.

— Не обращай на нее внимания. Ну, что нового в отеле? Нашла мне парочку призраков?

Я сажусь на кровати, свесив ноги. Да, я видела окровавленного парня в своей комнате, но вряд ли этим стоит с ней делиться.

— Пока ничего, но я не сдаюсь.

— Ты уж постарайся! В таком месте все должно кишмя ими кишеть. Ведь ему уже под сотню лет.

— Откуда ты знаешь?

— Разыскала кое-какую информацию! Или ты думаешь, я позволю тебе переселиться в какой попало дом с какими попало привидениями?

— И что же ты нашла?

— Как ни странно, ничего. То есть вообще ничего, и это подозрительно. Раньше это был отель, после Второй мировой во время Большого бума его переделали под многоквартирный дом. Об этом писали все газеты, но потому он вдруг будто исчез с лица земли… ни статей, ни упоминаний. Ничего.

Я хмурюсь и встаю с постели. Мисс Анджели сказала, что это место пронизано историей. Ну и где же она? Ведь мисс Анджели не может читать стены, как я, откуда ей знать секреты Коронадо? И почему она не захотела ими делиться?

— Смахивает на заговор, — предполагает Линдс. — Или программу по защите прав свидетелей. Или хоррор реалити-шоу. Ты уже проверяла, у вас там камер нет?

Я смеюсь, а про себя думаю — а вдруг правда еще ужаснее? И смотрю на заляпанный кровью пол.

— Ну, у тебя хоть есть соседи, похожие на героев фильмов Хичкока?

— Так, ну что ж. Пока мне удалось познакомиться с дородной коллекционершей антиквариата. А еще я встретила парня, который, кажется, подводит себе глаза.

— Это называется гайлайнер, [2] — подсказывает она.

— Ага. Ладно. — Я потягиваюсь и шагаю к двери. — Я бы сказала, что это полная тупость, но тем не менее на него приятно смотреть. И я даже не знаю — это его подводка красит, или он симпатичный вопреки макияжу.

— По крайней мере тебе хотя бы есть на чем задержать взгляд.

Я обхожу жутковатые пятна на полу и иду в коридор. Уже закат, но свет никто не зажег.

— А как у тебя дела? — спрашиваю я. Линдси достался бесценный дар — нормальная жизнь. Я просто купаюсь в лучах ее благополучия. — Летние курсы? Подготовка к колледжу? Очередной экзотический язык? Музыкальные инструменты? Спасение отсталых африканских стран?

Она покатывается со смеху. Ее легко насмешить.

— Ты воображаешь меня каким-то многоруким, все успевающим Шивой.

И тут я чувствую, как в кармане скребется архивный листок.

— Потому что ты и есть многорукий Шива.

— Мне просто нравится чем-нибудь заниматься.

Тогда приезжай сюда, думаю я, убирая листок. У нас тут точно не соскучишься.

Я слышу легкое бренчание гитарных струн.

— Это еще что такое?

— Я настраиваюсь.

— Линдси Ньюман, ты что, говоришь со мной по громкой связи, чтобы можно было одновременно гитару настраивать? Ты же ставишь под угрозу священную неприкосновенность наших с тобой интимных разговоров!

— Расслабься. Родители уехали на званый вечер. Час назад торжественно оделись и отчалили. А твои как?

На кухонном столе я обнаруживаю две записки.

На одной нацарапано: «В магазине! Люблю, мама».

На другой: «Регистрируюсь на работе. П».

— Мои тоже уехали, — признаюсь я. — Но только без смокингов, платьев и по отдельности.

Я возвращаюсь в комнату.

— Наконец-то можешь посвятить вечер себе, — говорит она. — Надеюсь, ты закатишь вечеринку?

— Я уже с трудом слышу твой голос через пьяные вопли и орущую музыку. Наверное, надо пойти велеть всем успокоиться, пока соседи копов не вызвали.

— Созвонимся еще, ладно? — говорит она. — Я скучаю.

И я знаю: она говорит от чистого сердца.

— И я по тебе, Линдс. — В кои-то веки я могу не врать.

Трубка замолкает. Я бросаю ее на кровать и пристально смотрю на испещренный темными пятнами пол.

Меня буквально раздирают вопросы. Что произошло в этой комнате? Кем был тот парень? Чья кровь была на его руках?

Пусть это не мое дело, пусть это нарушение правил, пустая трата сил и способностей, но, как ни крути, в Архиве все мы давали одну и ту же клятву.