Явление Зверя - Ермаков Александр (читать книги бесплатно .TXT) 📗
Полковник Приходько возалкал летального инфаркта.
Глава 3. ГИЛЬДА
Гильде очень хотелось кушать, но было боязно. Витязь — то сказал — ешь, а что у него на уме, поди догадайся. Видала она весельчаков, которые голодного пса подманят куском свежатины, а как сунется мордой псина — ей сапогом под ребра и ну гоготать. Любили ратники такие шутки шутить. И не только с собаками. Но больно уж голодна — откушу кусочек — решила. Откусила, сочное мясо было так вкусно, так давно не едено, что не удержалась Гильда еще откусила и еще, так косточки одни на утро и остались.
— А и впрямь вкусный этот, как его витязь назвал-то, а — кролик, — подумала Гильда. Потом стыдно и боязно стало, что не сдержалась, все съела, корила себя, да поздно уже было. — Ничего, чтоб только витязь с утра не сердился, а уж она, как рассветет, постарается промыслить что-нибудь на завтрак, чего-чего, а грибов в этом лесу должно быть предостаточно, голодны не будем. И прикорнув у костра, обернулась плащем Мырлока, но несмотря, что устала за день по буреломам брести, тяжелую сумку тащить, не спалось.
И вспоминался Гильде отчий дом, та крепость, где, уважаемый всеми, правил ее отец, нес нелегкое бремя сенешаля. Любил ее отец и баловал безрассудно. Вспоминалась и дальновидная строгость материнская и нежная забота старой кормилицы. Ой папа, мама, далеко вы нынче, не докрикнешь, не разбудешь. Вечным сном спят порубанные мечами вражескими у крепостных ворот. Гадким дымом невозвратно улетели счастливые юные годы, когда легко приходят пустые детские печали и легко уходят, когда радостно и светло на сердце. Пала крепость радительская, кого поубивали злые недруги, кого в полон взяли. Мало кому довелось спастись, да где они, бедные скитаются, неведомо.
Вот и Гильду пленил солдат наемный, как все псы войны нечистый, слову неверный, и тогда начались ее горести не шутейные, взрослые. Начался страх дня сегодняшнего и ужас перед днем завтрашним. Мыкалась от одного хозяина к другому, каждый горше прежнего, пока не попала в лапы к Мырлоку Крысиному Хвосту, который и среди наемников особой подлостью отличался, грозился на юг продать. Слыхала она про долю женщин в борделях полуденных стран. Рабыни дешевы, в избытке и особо не ценились, не береглись, пользовались до изнеможения, пока гостям захожим казались привлекательны, а как приведут купцы караваны с новыми невольницами, так старых, потрепанных продавали на рисовые поля, откуда возврата не бывает, одна дорога — в могилу. От зари до зари под палящим солнцем или проливным дождем по колени в грязи то сажать, то полоть проклятые злаки. Будут потом лоснящиеся кругломордые баи пальцами в рот пихать кашу рисовую с мясом, называемую пилавом. А на болотах тех, что у них заместо полей раскинуты, работа неподьемная, нескончаемая. Управляющий урок каждый день задает и спрашивает строго. Бьют за недоработки нещадно, привязав к столбу, бичами буйволиной кожи. На ночь, как скотину в сарае к стенам цепями привязывают, двери запирают на засовы, что бы не убежали. А которые бегут, тех собаками травят, и если не загрызут на смерть псы злые, на рабов натасканные, то поймав привязывают к кресту, оставляя на мучительную смерть. Не долго живут там в голоде, да комариных тучах.
Губительна работа на рисовых болотах, а все-же страшнее доля тех, кто попадает в походные войсковые бордели, для солдатни предназначенные. Злы и жадны там мадамы-хозяйки. Падки до денег, а девок своих подневольных в грош не держат. Псы войны, натурой своей кобелячей на тело бабье падки, неразборчивы, а вот казной бедны. Так мадамы не ценой берут, но количеством желающих. И не только по ночам на привале идет прибыльная их работа, но и днем в походе не дают девкам покоя.
Едут повозки, а в них по трое — четверо лежат несчастных, а многие желающие, доспехов не снявши, только и лезут в повозку. Это уже не по слухам, своими глазами видела Гильда. Видела она, как мадама учила свою девку, в лености и нестарательности уличенную. Уж та молила хозяйку отпустить ее душу на покаяние, или дать хоть полчасика передохнуть, да немилосердна была бордельерша, не трогали ее плачь и слезы нерадивой работницы. Напустила на нее ораву озверевшую. С битьем и насилием накинулись, долго страшно кричала бедная, к утру крики стихать стали, покидали ту последние силы. А как засветало, вытащили утомленные наемники безжизненное тело и кинули в канаву, служившую воинству отхожим местом. Запомнила Гильда эту науку и крики несчастной. Потому в той истории, что Мырлок поминал, крепилась изо всех сил, боялась озлобить кобелей похотливых, старалась как могла пока не сомлела.
Тогда все обошлось, жива осталась, а вот кто ее новый хозяин, что ждет ее с ним? Таких людей не видела Гильда ни в крепости отцовской, ни в войсковых обозах. Иной раз даже глядеть на него, безкильтового, совестно. Но чувствовала сердцем, что лютый зверь к недругам, витязь зря не обидет. Ведь мог же Мырлока враз, как тот подошел, в капусту изрубить, но не тронул, позвал их трапезу свою разделить, местом у огня поделился.
Люто ненавидела она Мырлока, только страх, да с детства воспитанное уважение к мужчинам не позволями ей плюнуть в его противнючую харю, когда лез он на нее. Да и мужик он был никудышний, слабосильный, только и умел, что подзатыльники давать. Нет, не такой этот славный, хотя и без кильта, витязь. Совсем не такой, обнадеживала себя Гильда. С тем незаметно и уснула.
Место для лагеря было выбрано удачно. Утренее солнце вставало со стороны поймы и, ничем не загораживаемые, его лучи осветили поляну, отгоняя в лесные дебри ночную тень, рассеивая предутренний сон. Мужчина проснулся, обвел еще по-сонному затуманеным взглядом лес, дуб, реку, словно видел все это впервые, дико взглянул на обезглавленное тело, помотал головой, задумчиво зевнул потянувшись и отправился, акуратно обходя останки Мырлока, к реке умываться. Тотчас же, словно пружиой подброшенная, вскочила Гильда. Плохо получалось, заспалась она, а собиралась, ведь, подняться раньше витязя. Пока мужчина плескался в реке, разгоняя остатки сна, а потом скоблил ножем щетину на щеках и шее, Гильда засуетилась по хозяйству. Принесла охапки хвороста, раздула костер, потом сбегала к близкому ручью и вскоре вернулась оттуда с мелкими рыбками в подоле, почистила и выпотрошила их и надев на прутья поставила над свежими угольями жариться. После метнулась в лес и вернулась неся в подоле уже несколько грибов. Нанизав часть из них на очередные прутья, поставила жариться рядом с рыбой. Затем достала из Мырлокова мешка медный котелок, набрала в него воду и начала над оставшимеся грибами колдовать. Какие-то просто покрошила, да в воду кинула, с каких вначале кожицу сняла, от одного гриба одну только ножку положила, а шляпку выбросила, от другого кусочек малый отрезала, последний гриб отложила — как вода забурлит надо будет на минутку опустить в кипяток и вынуть. Потом добавила специально сломанных веточек и сорваных листьев. Стала на огонь примащивать, да несподручно было, не хотел котелок становиться. Витязь своим мечем чудным быстро и ловко вырубил две рогульки, затесал с одного конца и воткнул в песок по обе стороны костра. Потом срезал молодое деревце, от веток очистил, поставил перекладиной. Поглядел на старый затрапезный котелок Мырлоков неодобрительно. К своему мешку нагнулся, вынул чистую посуду. Вот так котелок! Не иначе мастер ловкий, искусности невиданной, такое смог сработать. Заморский мастер, ну как бы смог наш кузнец отковать посудину квадратную, да тонкостенную, ровную? И металл незнакомый, на серебро похож, да не серебро и не сталь, легкий такой, но прочный. Все-то у витязя чудное, неведомое.
Пока завтрак готовился, Гильда отстегнула Мырлоков пояс с перевязью и ножнами. Меч на место засунула, отложила кинжал, сняла кильт, куртку, застирала от крови на быструю руку. Приглядывалась к сапогам, да больно рваные, оставила на ногах покойника. Тело подтянула к обрыву и сбросила в омут. Поглядела в воду, на берега песчаные и пожалела: