Торнан-варвар и жезл Тиамат - Лещенко Владимир (лучшие бесплатные книги .txt) 📗
Когда стражники, спешившись, осторожно поднялись на Курган Старых, из-за которого доносились звуки боя, то обнаружили, что там никого нет, а шум доносится как будто из воздуха. И прогалина, на которой возвышался курган, и окрестные перелески были безлюдны, и лишь Сум Криволапый, правая рука десятника, сказал, что как будто видел призраки воинов – конных и пеших, – бьющихся друг с другом в небесах. Правда, видел он их краткие мгновения и мельком, но все ж сказал, что то были воины незнакомого ему народа – уж больно необычные доспехи и оружие были у тех. Да и кони вроде как не были теми конями, которых все знают.
В этом месте Жарн оборвал излияния помощника, заявив, что у него, видать, еще вчерашний хмель не выветрился, потому как он сам призраков никаких не видел, а бабка его была, между прочим, лучшей ведьмой в округе.
Тем не менее стражники опасались двигаться дальше, между тем как звуки сражения не стихали, и длилось это почти час. Потом произошло нечто такое, что заставило Жарна и спутников его бежать прочь с проклятого места. А именно – из воздуха появилось здоровенное копье и вонзилось с силой в землю прямо перед мордой лошади десятника.
Это оказалось слишком, и они сочли за лучшее бежать со всех ног, прихватив, правда, странный трофей, который стоит в углу кабачка, чтобы никто не посмел сказать – стражники-де просто перепились и упустили конокрадов. Потустороннее оружие переходило из рук в руки, и посетители дивились его тяжести и основательности – словно бросила его рука великана или тролля. Марис, старый солдат, правда, определил по пропилу на тупие и обрывку матерчатого хвоста, что копье это не предназначено для рук человеческих, а выпущено из баллисты, но его мало кто слушал. Тем более само оружие было куда как удивительным и на известное собравшимся не похожее.
Острие, не листовидное, как у обычных воинских, и не треугольное даже, как у пики тяжелого всадника, а восьмигранное, сходящееся на клин, из доброй стали и украшенное на каждой грани клеймами, тоже никому не ведомыми. А древко из крепчайшего темного дерева было расписано рыжей и желтой охрой, и знаки были все непонятные – широко распахнутые глаза, когтистые лапы и много чего жуткого.
Тут к сгрудившимся вокруг водруженного на длинный стол копья протиснулся хуторянин Мурсо Серый – старейший из окрестных жителей, уважаемый за прожитые годы и трезвый, несмотря на них, ум.
– Скажу вам, робяты, – сказал он. – Не померещилось это все ни тебе, Жарн, ни людишкам твоим. Потому как место это нехорошее, и всякие темные дела там творятся издревле. Не зря ведь добрые люди Курган Старых обходят стороной, не просто так. Расскажу вам, – он понизил голос, – что со мной было. То осенью было, – важно огладил бороду Серый, – как раз лета за три до того, как в пожаре полдеревни сгорело. Было мне тогда годков десять, а бате моему, да будет он счастлив в Небесах, аккурат поболе, чем теперь тебе, Жарн. Ставили мы тогда как раз силки на глухарей осенних – по осени-то глухаря ловить самое оно будет. Так вот, и вышли мы к тому Кургану, пусть его боги сроют до основанья. Прикинул тогда отец мой, что люди там ходят редко, место недоброе, а стало быть, птица непуганая. И от – только мы к тому холму треклятому, прыщу земляному, вышли, только передохнуть устроились, поснидать что собой взяли, так и началось!
– Дед, что началось-то? – подался вперед Жарн.
– А то и началось, про что ты говорил! Как ураган налетел – враз грохот, визги, гром – как в бурю, чисто! Только была то не буря, а самая что ни на есть битва – потому как люди орали, да кони ржали тож. Но сверх того и бухало что-то, и трещало как барабаны, и… – Старик сложил корявые пальцы в знак против зла. – Мы уж и бежать не могли – лежали, башку руками прикрыв: как нас страх-то взял! А еще ревели чудища, и кто-то выл в небесах, как будто летали там драконы какие, громко крича, – и крик их был, скажу вам, не похож на крик любой из живых тварей. И хоть не видно было никого, хоть и призраков даже, но от того легче не было. И еще слышалось такое, как будто лязгало тяжелое железо, словно бегали там одетые в брони исполины. Мы с отцом так и лежали ни живы ни мертвы, пока грохот и гром не стихли. А потом нашли в том месте странную вещь – видать, так же прилетевшую из страны духов, как твое копье, Жарн. И было то, видать, оружие, хотя и не понять мне, что за оружие то было, и для чьих рук, ежели вообще для рук.
– Это как? – почесал стражник в затылке, не представляя, как может быть оружие не для рук.
– Помню я уже не так хорошо, но скажу, – пояснил дед Мурсо, – что сперва приняли мы его за стальную дубинку, хоть и непонятной формы. Однако ж потом разглядел мой отец, что скорее уж то был арбалет, хоть и не было там ни дуги, ни тетивы, арбалету полагающейся. Зато имелся ремень из доброй кожи, на каком как раз тогда стали самострелы носить, и крючок спусковой на рукояти. А еще была на этой штуке другая штука занятная – сзади приклад имелся, как лет через двадцать стали делать. Эх, не поняли мы тогда, – вздохнул старик, – а могли бы ведь озолотиться: уж какие ухватистые арбалеты делать стали, как до приклада додумались!
– А где ж теперь эта ваша железяка? – спросил кто-то.
– Да отец мой думал сперва снести ее в город, к жрецам. Потом думал кузнецу сбагрить: железо-то доброе! Но все ж решил утопить от греха подальше в болоте – кто ж его знает, железо это демонское…
Люди разошлись из заведения Магиты Толстухи далеко за полночь, рассуждая вполголоса, что как бы не было беды от всего этого, потому как, ежели копье прилетело из страны Древних Богов, так ведь могут прийти тогда и люди, которые теми копьями швыряются. Или вообще – стрелы пускают из арбалетов непонятных.
Глава 24. АЛЬБИЙСКОЕ ПРАВОСУДИЕ
– Суд завтра, почтенные подсудимые, – сообщил им надзиратель. – Нет ли у вас желания что-то сказать, что может повлиять на решение судей?
Молчание было ему ответом.
Надзиратель покинул их камеру, с лязгом опустилась в пазах решетка.
Не сказать, что Торнан был таким уж великим знатоком тюрем Логрии, но кое-какой опыт имел – и как узник, и как стражник. Но узилище, куда они угодили, было самым занятным и из ряда вон выходящим.
То была большая просторная камера, в которой, в свою очередь, было что-то наподобие альковов, числом три. Только вот отгороженных не занавесями, как принято в обычных домах, а решетками. В них-то и сидели узники – в данном случае воительница, капитан и шаман.
Что занятно, решетки, коими отгораживалась и большая камера от коридора, и отдельные номера от нее, не открывались, как двери в обычных тюрьмах других стран, и даже не отодвигались, как, по слухам, в Картагнуни. Нет – они поднимались и опускались сверху, в пазах, и делалось это из камеры наверху. Там же эти решетки и запирались. Ни открыть их, ни сломать. Можно было видеть друг друга, разговаривать. В камерах были даже небольшие сифончики, через которые подавали трижды в сутки воду. Все же это была главная тюрьма Альбийской империи, задние дворы которой выходили к задним дворам императорских палат. Их даже кормили объедками, доставляемыми с государевых кухонь.
Вот уже два месяца сидели они в этой тюрьме. С того самого дня, как…
Да, этот день он запомнит до конца жизни, сколько бы ему ни прожить (а жить, видимо, осталось не очень долго).
Как понял он, глядя на летящих к нему всадников, что спасение, такое близкое, – недостижимо.
Как они стояли спина к спине, подняв мечи и закрывая собой повизгивающую Лиэнн.
Как, обводя глазами оскаленные конские морды и удивленно-злые лица под стальными шлемами и острия наставленных пик, Торнан, ощущая холодное отчаяние в душе, бросил ятаган под копыта жеребца центуриона. Как, закричав дурным голосом, опустила руки Марисса, дав себя разоружить. Как спешившиеся гвардейцы пытались привести в чувство бьющуюся в истерике дочку герцога (вернее – уже герцогиню), в то время как другие связывали их, поваленных на песок садовых дорожек, – а Торнану было уже все равно.
