Уши в трубочку - Никитин Юрий Александрович (читать книги полностью TXT) 📗
Наконец гостеприимные, но бдительные хозяева закрыли перед моим носом дверь. Я потащился обратно, мне указали постель, я рухнул, как спиленный дуб, погрузился в глубокий сон, полный причудливых видений… Да, весьма причудливых, хотя были и такие, что повторяются регулярно. Говорят, годам к сорока такие сны прекратятся, а пока что не знаю даже, хорошо это будет или плохо…
Рано утром сын хозяина, расторопный молодой парень, чисто по-русски вытирая замасленные руки тряпкой, сказал с по-американски широкой смайлой на конопатом ирландском фэйсе:
– Бензобак пробит… Как вы еще ухитрились добраться, чудо. Вам придется заваривать.
– Лучше машине, – предложил я. – Мне не надо, а сам не умею. Беретесь?
Он подумал, вытер тряпкой взмокший лоб, посмотрел на солнце, карабкается к зениту.
– Надеюсь за сегодня успеть.
– Так долго?
Он сдвинул плечами:
– Не могу же вот так с горелкой? Сперва промоем от остатков бензина, высушим, вытащим наружу…
Я сказал безнадежно:
– Хорошо, беритесь.
Обратно поплелся нога за ногу, о деньгах, ессно, не говорили, это не Юсовщина, где клиент сразу достает карточку, а клиент попроще – пухлый бумажник. Тут даже Эркюль Пуаро и мисс Марпл хрен за какие бабки распутывают тайны, а все пошло с Шерлока Холмса, который тоже непонятно на что жил и брал ли деньги за поимку преступников – непонятно, джентельмен хренов. Здесь о деньгах не говорят, так что, вероятнее всего, из моего бумажника исчезнет какая-то бумажка, а то и две, но вслух о таких вещах в Англии ни-ни, здесь в деревнях все еще она самая, а вот в городах и в Лондоне – уже Юсландия.
Торкесса выглядела невыспавшейся, злой, словно всю ночь вертелась, как червяк на сковородке, в жаркой постели, прямо накаленной. На меня посмотрела с обидой.
– Я была всего на втором этаже, – сообщила она сухо. – А с моего балкона до земли такие ветви винограда, авианосец можно поднять на воздух!
Я изумился:
– Ну и что?.. Не стану же я в наш прозаический век, как старорежимный Ромео, лезть по плетям винограда? Да и ты не Джульетта.
Она спросила ревниво:
– А что у меня не так? Девяносто-шестьдесят-девяносто!
– А что это? – спросил я. Сам же догадался: – А-а, езда на автомобиле мимо гаишника… Нет? Тогда возраст, рост, вес? Понимаешь, здесь люди за тебя отвечают, потому не хотят, чтобы твои девяносто-шестьдесят-девяносто превратились в девяносто-девяносто-девяносто… Они ведь принимают телепередачи, все чаще видят там вовсе шестьдесят-девяносто-шестьдесят…
Она спросила сердито:
– А что это?
– Забеременевшие малолетки.
– Подумаешь! Надо уметь…
– Кстати, либо меня глазомер подводит, либо… гм… Девяносто вижу, вторые девяносто – тоже, а где же шестьдесят? У тебя в талии меньше сорока… Прямо червяк какой-то.
Она оскорбилась:
– При чем тут талия? Шестьдесят – это мой ай-кью!
– Ого, – сказал я уважительно, – для блондинки… ты ведь крашенная под рыжую? – это неимоверно. Или у вас там гирьки подпиленные? Давай скажем проще: молодая девушка, девяносто-шестьдесят-девяносто, всю ночь искала приключений на свои вторые девяносто, но в этой глухомани разве разгуляешься? Ладно, пойдем пройдемся по селу, а то и до околицы, полузгаем семечки. Машина будет готова разве что к обеду. Да и то вряд ли.
Дворецкий, все так же сидя на завалинке, указал вдаль корявым пальцем:
– Видите руины старинного рыцарского замка?.. Там, правда, разрушены только башни, а сам замок в целости… Говорят, по ночам ходит привидение, стонет и гремит цепями. Так что ни в коем случае не вздумайте туда забрести!.. А вот там левее, у подножия горы, темнеет вход, это Пещера Некроманта, жуткое место, ни один человек еще не выбрался живым.
Я поинтересовался:
– А что вон там еще левее?
– О, – сказал он с суеверным страхом, – там алтарь бога Радегаста. Говорят, подле него собираются сатанисты.
Я возразил:
– Какие сатанисты? Это языческий бог!
– А разве язычники не сатанисты? – удивился дворецкий. – А наш кюре говорил…
– Дурак он, этот кюре, – сказал я с раздражением. – Малограмотный дурак! Наверное, еще и демократ. Нет, точно демократ. И общечеловек в придачу.
– Да, но оргии… Кто кого сгреб…
Я сказал с еще большим раздражением:
– А разве не в этом самое главное завоевание и достижение демократии? Это значит, что радегастовцы уже тогда были демократами, а всякие там фашистские церкви, вроде католической, православной и магометанской, всячески угнетали и преследовали свободное волеизъявление плоти! А кюре – фашыст. Кроме того – тоталитарист, глобалист, яблочник, целибатист и педофил, вообще – гад полосатый. И в шляпе, сволочь! Даже очки наверняка нацепил, скотина. Не знает, что для того, чтобы носить очки, недостаточно быть умным, надо еще и плохо видеть… Все, решено, не пойдем к этому алтарю Радегаста, и не уговаривайте!
Дворецкий несколько опешил, наконец заулыбался, его длинные корявые руки пошли в стороны, словно хотел обнять нас.
– Дорогие мои, вот и замечательно. Отдыхайте, наслаждайтесь, пока молоды… Цветочки рвите, молодые девушки должны уметь рвать цветы, вырабатывать необходимые привычки наклоняться… гм…
Торкесса отодвинулась от меня, надула губы.
– Я не могу сидеть и ждать, – сказала она сердито. – Давай хоть походим по окрестностям. Поговори со мной!
– Лучше тебя послушаю, – ответил я.
– Пощебетать? – спросила она с готовностью.
– Пощебечи, – разрешил я.
– О чем?
Я махнул рукой, это с умной можно говорить обо всем, с красивой – все равно о чем говорить, а с торкессой так и вообще можно бездумно слушать ее беспечное щебетание.
– Просто щебечи, – объяснил я. – Ты во всем хороша. И даже эта твоя милая рубашка…
– Это еще что, – ответила она победно, – ты еще мои трусы не видел!.. Как-нибудь покажу, когда у меня будут. Эх, Гакорд, почему бы тебе не сочетать приятное с еще более приятным?
– Не трогай молнию на моих джинсах, – предупредил я, – мы даже не вышли на околицу. Здесь нравы строгие.
– А потом можно?
– Нельзя, – отрубил я.
Я услышал сзади торопливые шаги. Нас догоняла юная монашка, раскрасневшаяся, запыхавшаяся, с крепкими натренированными пальцами, я бы на такой женился, имей склонность к онанизму, сейчас же только уставился на медную цепочку в ее руке. В кулачке проглядывает между стиснутыми пальцами блестящее, металлическое.
– Вы в горы? – прокричала монашка. – Вы в горы, да?
– Не совсем, – ответил я осторожно, – а что, есть желание присоединиться?
Торкесса фыркнула, взгляд стал негодующим.
– Нет, – ответила монашка, – но вы идете в очень плохое место. К тому же сегодня пятница, тринадцатое число, полнолуние, а в тех местах видели Призрачных Псов, Темных Монахов и Странствующего Волхва. Сегодня же они все там соберутся…
– Мы туда не пойдем, – заверил я.
Она протянула ко мне руку, на ладони дешевенькая штамповка из меди: образок не то Божьей Матери, не то всадника на коне, хрен разберешь, это же стилизация под старину, чтоб, значит, мыслям просторно.
– Возьмите, – сказала она и добавила: – Сэр.
– Ни за что, – ответил я. – Атеист я, понимаешь?
– Все равно возьмите, – сказала она настойчиво. – Божья Матерь помогает даже атеистам. Даже демократам может помочь… наверное.
– На бога надейся, – ответил я, – а сам… руками, того, греби к берегу.
– С этим грести легче, – настойчиво сказала она. – Возьмите, ну возьмите! Пожалуйста, возьмите!
В ее глазах была такая горячая мольба, что я нехотя взял из ладони медальон, хотел было тут же зашвырнуть в кусты, но встретился с ее умоляющим взглядом, вздохнул и сунул в карман.
– Это надо на шею, – сказала она беспомощно.
– Потом, – пообещал я. – Когда буду в лесу, чтобы коров не смешить.
Мы бродили до полудня, оба наслаждались покоем, уверенные, что вот здесь-то нас и потеряли, все группы захвата сейчас носятся вокруг особняка, ждут, перезваниваются, обмениваются сведениями, шлют запросы на летающие блюдца, но оттуда по условиям не могут пользоваться более совершенной аппаратурой, чем местные туземцы, так что здесь вам, ребята, ждите ответа, ждите ответа…
