Мир Валькирий. Адаптация (СИ) - Ковальчук Алексей Алексеевич (книги без сокращений TXT) 📗
Сделав морду кирпичом, нагло пошел в сторону охранниц. Ольга сказала, что я могу ходить и смотреть, где хочу. Ограничений практически нет. Пока меня нигде не заворачивали. Вот и посмотрим, можно мне туда, или я наконец-то наткнулся на страшную клановую тайну.
Охранницы переглянулись, но мне ничего не сказали. И я смело шагнул вниз по лестнице. Как оказалось далее, лучше бы меня остановили. Старая как мир истина – меньше знаешь, крепче спишь – вновь подтвердилась. Лестница плавно перешла в длинный слабо освещенный и довольно широкий коридор. Хотя слово "коридор" не очень подходит, скорее тоннель. Человека три прошли бы плечо к плечу, не испытывая особой тесноты. Высота потолка метра три. Тоннель плавно поворачивал по дуге, и метров через сто показался вход куда-то, затем послышались голоса. Я и до этого шагал достаточно тихо, но голоса расслышал только сейчас. Видно, в тоннеле стояло какое-то оборудование, – или как их там? артефакты? – которое глушило все звуки. И только перейдя незримую границу действия артефактов и услышав голоса, я замер. А потом медленно и практически на цыпочках подошел ко входу.
Первое, что увидел , это спины стоявших чуть с краю от входа двух охранниц. Правда они меня сразу почуяли и одновременно развернулись, но я на них уже не смотрел. В центре большой, со стенами длиной метров сорок, комнаты стояла ОНА, моя Ольга. Или не моя. Точнее, совсем не та девушка, которую я знал, как мою Ольгу, нежную и страстную, интересную собеседницу, с которой можно поговорить на любую тему, веселую девушку, хоть и знающую себе цену главу клана, но при этом не фонящую высокомерием во все стороны, чем и нравившуюся мне еще больше. Так вот! Передо мной как будто появилось живое воплощение богини смерти. Ольга, одетая в короткий черно–красный, так мной любимый шелковый халатик, стояла, расставив свои потрясающие стройные ножки на ширине плеч и сцепив за спиной руки. Почему– то в голове возник еще один образ из моего мира – штандартенфюрера СС. От ее фигуры веяло такой жаждой убийства, что я на мгновение перестал дышать, поперхнувшись явно ощущаемыми мной волнами силы, пронизывающей все окружающее пространство. А перед ней на коленях стояла девушка и тихо, скозь слезы, шептала:
– Прошу... Госпожа... Пощади... Она ребенок. Ей всего лишь тринадцать... Она ничего не знает... Умоляю....Пощади....
Женщина, стоящая на коленях, последние слова почти выкрикнула, уже не сдерживая себя и рыдая навзрыд. Подалась вперед и склонилась головой прямо в ноги Ольге, обхватив их своими руками чуть ниже коленей. И сквозь слезы продолжила:
– Она ребенок ... Вина только моя... Умоляю ...Госпожа... Пощади...
Ольга как стояла, так и продолжила, не шелохнувшись, изображать из себя монументальный образ Мораны или Кали. В общем, не разбираюсь я в этой мифологии, кто там из них самый страшный. Но было жутко, и прилиы паники, которые кричали мне, что нужно валить отсюда и как можно быстрее, я гасил с большим трудом.
Обе их фигуры находились по отношению ко мне боком, и я хорошо видел профиль княгини Ольги Гордеевой. Да, именно так. Сейчас я видел не мою столь любимую Ольгу, а главу международного клана, по официальным данным насчитывающего более миллиона действующих членов, КНЯГИНЮ ГОРДЕЕВУ.
И на лице её не дрогнул ни единый мускул. А когда она заговорила, то мне показалось, что звук, который издают два столкнувшихся меча, по сравнению с её ледяным тоном можно смело назвать нежным. Потому что сталью, прозвучавшей в голосе моей КНЯГИНИ, казалось, можно было разрубить доспех на две половинки.
– Род. Запятнавший себя предательством. Должен быть вырезан под корень. – припечатала Ольга
– А потому. Как главная в совершенном преступлении. Ты. Сначала узришь смерть всех своих близких. И только после этого понесешь заслуженное наказание.
Весь этот суровый и высокомерный монолог был произнесен короткими рублеными фразами, которые вжимали, практически вбивали в пол и так уже распластавшуюся на нем и продолжавшую рыдать девушку.
Я же, находясь в ступоре от увиденного и услышанного, гонял в голове друг за другом одни и те же мысли. Сын за отца в ответе? А отец за сына? Еще ненадолго забегала мысль про яблоки и яблоню, но испугавшись бардака, что творился в голове, свалила и больше не возвращалась. А в душе поднималась буря из ярости и гнева. "Как? Как, скажите мне, можно приговаривать к смерти тринадцатилетнего ребенка? Это что за кровавая леди Батори? Может, она вообще младенцами питается?" Все эти мысли пролетели за доли секунд, а Ольга тем временем, резко отвернувшись от лежащей на полу девушки, которую продолжала сотрясать нервная дрожь, сделала шаг и... замерла на месте.
Наши взгляды встретились. Её взгляд, полный гнева и жажды убийства, и мой, немного растерянный и злой. Сколько времени мы так зависли, я не знаю. Но вот она шагнула ко мне, продолжая при этом смотреть в глаза. Остановилась на расстоянии вытянутой руки, по-прежнему распространяя вокруг себя незримые давящие волны силы. Мне было очень тяжело выдержать и не отвести взгляда, слишком неравные весовые категории сошлись в этой схватке.
За ней врожденный аристократизм, право повелевать и магические силы, равные иному богу. За мной только голое упрямство и нежелание уступать женщине, пусть и настолько шикарной, что многие парни на моем месте заложили бы душу за возможность услужить такой, как она. Но я прислуживать не приучен и потому держался за свое упрямство и чувство справедливости, восстававшее против приговора ребенку. И все это молча, под еле слышимые всхлипывания девушки на полу. Ольга отвела взгляд первая, и слава богу, а то лично я был на пределе. Если точнее, то она не отвела, а перевела взгляд на начальницу охраны всего поместья, которую сам я только сейчас и заметил.
Что я могу сказать? Бедная Лера. Вы видели, как приходит иногда зима? Когда вчера днем на улице голые без листьев деревья, черная земля и грязный асфальт, а утром, подойдя к окну, вы видите бескрайнюю белоснежную красоту выпавшего снега. Практически мгновенный переход от грязного вчера к чисто–белому сегодня.
Вот так и сейчас я наблюдал, как взрослая женщина, нехилый такой боец в ранге Бета, мгновенно побледнела, на лбу выступили капельки пота, а на лице проступил ужас от понимания и осознания собственной ошибки, которую допустила, позволив мне увидеть то, что видеть мне было нельзя. Мне стало её по–человечески жалко. Ибо после того, что я увидел, моя вера в то, что моя девушка – это всегда милый, нежный и пушистый котенок, выпускающая только иногда свои коготки, была торжественно отпета и похоронена без права эксгумации.
Какой на хрен котенок? Львица! Глава хищного прайда, сама хищница, без сомнений готовая уничтожить любых слабых особей, чтоб не портили ей тут генофонд.
Пару секунд эта хищница давила взглядом свою очередную жертву, после чего, резко шагнув вперед, схватила меня под руку и, развернув, потащила по тоннелю на выход. Именно потащила. Я не сопротивлялся, чисто на автомате переставляя ноги. В голове был сумбур из мыслей, каша из образов, один кровавее другого, и паническая мысль на периферии сознания, что надо сваливать из этого места, где даже жизнь ребенка ничего не стоит.
Очнулся, уже когда перешагнули порог нашей гостиной, в которой мы обычно вдвоем завтракали, обедали и ужинали. Ольга, также молчавшая всю дорогу, подвела меня к двум креслам, стоявшим напротив выхода на террасу, с которой так здорово было любоваться окружающим видом. Толкнула меня на одно из кресел, сама же с величественным видом опустилась в соседнее, сложила ноги друг на друга, руки положила на подлокотники, откинулась спиной на спинку кресла и внимательно посмотрела на меня. В её взгляде больше не было ни гнева, ни жажды убийства, только легкая грусть и сожаление.
Я мазнул взглядом по её потрясающим ногам, которые в этой позе предстали практически полностью во всей своей первозданной красоте, ведь и так короткий халатик сейчас задрался неприлично высоко, нарушая "облико морале" любой порядочной девушки. Перевел взгляд выше, на величественную и шикарную грудь, которую шелковый халатик еле–еле прикрывал, практически проиграв битву за приличия калибру четвертого размера. Казалось, еще одно легкое усилие, и вся эта красота вырвется наружу, заставив капитулировать своего врага, чью роль примерил на себя несчастный халат, и явит себя миру во всей красе. Я выдохнул, прогоняя эротические мысли, и спросил одновременно и злым, и расстроенным голосом:
