Доспехи бога - Вершинин Лев Рэмович (читать книгу онлайн бесплатно полностью без регистрации TXT) 📗
Ну что ж, придется разлагать калеку на атомы, не отходя от кассы. Не самое легкое дело, между прочим. Суперпласт, даже бракованный, он и есть суперпласт; низкие сорта могут при определенных условиях не выдержать удара атмосферных разрядов, но полностью испепелить его практически невозможно, разве что прямым попаданием двух-трех «Сургутов», каковых на Брдокве нет и в ближайшем будущем не предвидится. Или направленным лучом «Мурзилки», а вот как раз «Мурзилка» на Брдокве имеется. В единственном экземпляре и, волею случая, как раз у меня…
Я провел ладонью по лицу, стирая совершенно неуместную улыбку.
Когда я вернусь, меня, безусловно, снова засунут в стационар. Но до того никак не обойтись без сабантуя. Настоящего, без подделок, с цыганами, тройками, очень желательно – с мордобоем. Пусть Смуглянка притащит потрепанный аккордеон в антикварном, безумно дорогом футляре из настоящего дерматина, а Ромео – дутар, а Маэстро станет дирижировать, как бывало раньше, и пусть под утро Кузнечик, приподняв обгорелую рожу из миски с салатом, произнесет: «Помни Кашаду!»
И станет тихо.
Мы нальем стаканы дополна, всклень; алый рассветный луч прыгнет в окно, но мы не заметим его; каждый из нас в этот миг увидит одно и то же: пляшущий закат над руинами посольского квартала, срезанные осколками верхушки пальм и прогоревший насквозь остов бронемашины, взгромоздившейся на полусплющенный автобус; это был самый конец весны, мутный прибой грыз бурый от крови и мазута пляж, и девятнадцать парней затерялись в паутине переулков, давно уже не выходя на связь. Глаза Маэстро по-кошачьи светились в сумраке; где-то справа бежал Ромео, чуть впереди, цинкуя дорогу, Смуглянка, а я волок Кузнечика; я тащил его, обвисшего, уже на две трети неживого, почти зубами, как кошка котенка; Кузнечик тихонько стонал, а с выпотрошенных коробок отелей стреляли по мне, движущейся мишени, бестолковые, но неприятно настойчивые снайперы Бубахая.
«Помни Кашаду!» – повторит мой первый зам.
«Кашада не будет забыта!» – негромко отзовемся мы.
И выпьем последнюю стоя, не чокаясь.
Все пятеро; весь личный состав группы «Тэта» – за себя и за всех, кто незримо стоит рядом; за тех, кто не вернулся.
Я – вернусь.
…Шагнув за порог, я оглянулся.
За моей спиной высился темно-серый, шершавый на вид валун в два с половиной человеческих роста, густо усеянный оспинками вмятин и мшистыми бархатными лишаями. Тяжелый, основательный, почти правильной сферической формы, камень-гигант всем видом своим внушал почтение; еле ощутимым запашком гнили тянуло от него и еще чем-то совсем чуждым, непонятным, не сегодняшним; тьму тем веков тому неведомая буря, оторвав от далекого горного кряжа, зашвырнула его сюда, вмяла в мягкую землю и оставила, наскучив забавляться; впрочем, уже и тогда он был тяжек, невозмутим и невообразимо дряхл…
И только очень внимательно всмотревшись, можно обнаружить в самом низу валуна, там, где буро-зеленый лишай сливается с зелено-бурым ковром палых листьев, микроскопическое, едва заметное клеймо: «HAMELEO. Made in League».
Вот так-то. Ни больше ни меньше.
В принципе, Лигу мало кто уважает. Не за что ее уважать. Сытые, вечно полусонные суслики-однодневки жируют на проценты с прадедовского капитала, не желая замечать, что капитал понемногу истаивает. Они любят читать нотации всем подряд, они велеречивы, занудливы и напыщенны, но, в сущности, Лига, вопреки всякой логике, еще существует лишь потому, что Поднебесной она совершенно неинтересна, а Халифат и Федерация, имея определенный опыт, стараются не слишком сильно нарушать status quo.
На месте умников, придумывающих штуки вроде «Хамелео», я давно бросил бы их тусклое, однообразно благополучное болото. Мир велик; даже хмурые халифатские шейхи умеют ценить мозги вплоть до предоставления владельцам таковых права распивать спиртное в общественных местах. Умники, однако, рассуждают иначе; из Лиги не эмигрируют, во всяком случае, я о таком не слыхал. Вполне возможно, что прав Маэстро, и суслик, даже самый башковитый, все равно остается сусликом и ничем больше…
Я приложил ладонь к полукруглой вмятине и ощутил слабенький укол.
Включился ужастик.
Мера, конечно, жесткая, ибо всякий туземец, испытавший воздействие поля, рискует поехать мозгами до конца жизни, но и неизбежная. Поскольку рано или поздно информацию о Брдокве придется огласить, и, когда это случится, державы-конкуренты неизбежно попробуют оспорить законность прав Федерации, а свежие сплетни о свалившемся с неба валуне – крайне лакомая кость для экспертов.
Ну, поехали!
На браслете загорается тускло-желтая искорка. По мере приближения к искомой точке она будет разгораться ярче и ярче, понемногу наливаясь багрянцем, – совсем как в детстве: холодно, теплее, еще теплее, совсем тепло… жарко! – а в непосредственной близости от объекта в запястье начнет покалывать.
Но пока что искра совсем никакая, словно опивки вчерашней заварки…
Старое правило: если не знаешь куда – иди прямо.
Тем более что разницы никакой: со всех сторон одни и те же деревья, густющий кустарник, трава в пояс, кое-где бурелом. Пройду с полкилометра, если браслет не оживет – сверну вправо. Или влево. Пеленговать всегда лучше вкруговую.
А здесь хорошо!
Как всякий уважающий себя отец, я вывозил своих девчонок на каникулы в ручные, воспитанные лесопарки Лиги. Там светло и просторно, там вкусно пахнет смолой и невозможно заблудиться. Мне там было скучно.
По долгу службы заносило меня в дикую сельву юга Поднебесной и волглые джунгли Халифата. Там не соскучишься, но тамошний воздух отравлен ненавистью.
А этот лес – такой, какими, наверное, были бы леса Федерации, доживи они до нашего времени. Тут сказочно, даже с перебором, как на лубке: запахи и шорохи, свист и гомон, внимательные, цепкие, оценивающие взгляды, устремленные на пришельца из-за кустов, из-под травы, из переплетения ветвей в высоких кронах…
Я иду по заросшей, уже почти незаметной тропинке, изредка раздвигая преградившие дорогу кусты, и все ярче, все жарче, все увереннее разгорается искорка-проводник; сейчас она густо-розовая, с алым заревым отсветом.
Прохладно.
Теплее.
Еще теплее.
Речка.
Вернее, ручей, хотя и довольно широкий.
Время от времени – запруды; зверьки, похожие на мультипликационных бобров, высунувшись из-за поваленных стволов, встречают меня настороженно-любопытными взглядами остреньких выпуклых глазок, но вовсе не собираются нырять.
Не умеют бояться.
Глушь.
Ручей чуть слышно звенит.
Очень чистая вода, прозрачная, как на совесть протертое стекло, быстрая и почти бесшумная; совершенно четко видны тоненькие нити водорослей, мелькающие серебристые тени рыб, время от времени – россыпи камней на дне.
Камни некрупные и гладкие, самых разных оттенков серого, зеленого и голубого; очень редко попадаются и полосатые; еще реже – в крапинку; в лучах розоватого солнца камни сияют и взблескивают, выстреливая снопиками отсверков.
Когда-то моя Старшая собирала разноцветные камушки, но сейчас у нее другие увлечения; все давно передано в пользование Младшей, которая сперва была в восторге, ибо давно зарилась, но, заполучив заветные ящички, умозаключила, что раз сестре не нужно, значит, и ей проку нет, после чего коллекция быстро разошлась по подружкам.
Спите спокойно, веселые камушки Брдоквы, я пройду мимо, не тревожа вашу игру.
Мне ни к чему; мои дочери уже совсем взрослые.
…Искра превратилась в клочок бушующего алого пламени; огненная булавка вонзилась в запястье: тепло!
Стоп.
Приехали.
В этом месте ручей сузился и помельчал, вода сделалась мутнее, с обоих берегов, северного и южного, вползали далеко в отмель шуршащие на ветерке камыши, поскрипывал под ногами крупный серый песок, вымытый потоком прямо в траву.
Очень тепло.
Горячо.
Совсем горячо.
Десяток шагов ниже по течению.
