Сокровища чистого разума - Панов Вадим Юрьевич (бесплатные серии книг .txt) 📗
Павел знал, что на Андреаса можно положиться, но всё равно нервничал.
– Да. – Мерса прожевал кусок, после чего качнул головой: – Он изначально был немного не в своей тарелке.
– Немного, – ровно отозвался Гатов.
Слово «немного» стало символом их диалога.
– Нас нашли? – осведомился алхимик.
– Эзра полагает, что скоро найдут.
– Значит, прощай, Помойка. – Андреас прикончил бутерброд и потянулся за вторым. – Когда уезжаем?
– Через день-два после возвращения Каронимо.
Глава 2,
в которой Бааламестре хвастается, Сада рассматривает товар, Руди получает не то, чего хочет, Холь ставит на зверя, а Энди мешает Олли расслабиться
«Дерьмовая планета, чтоб меня в алкагест окунуло! Самая дерьмовая из всех, что я видел! И мерзость её заключается не в том, что повсюду скачут вооружённые придурки, одержимые желанием грабить, убивать и насиловать, – на границах Герметикона полным-полно диких миров, населённых такими же идиотами. Нет! Главная мерзость Менсалы заключается в том, что ещё тридцать лет назад у этих, с позволения сказать, разумных людей работали заводы и фабрики, они проектировали и строили цеппели, а в их университеты съезжались алчущие знаний студенты со всех окрестных планет, чтоб меня в алкагест окунуло. Понимаете, о чём я? Я – взрослый дядя, мне не надо рассказывать, что войны неизбежны, как смена времен года, я знаю, что это так, но я полностью согласен с Помпилио, который как-то обронил, что «задача войны в том, чтобы уничтожить врага, а не себя». И поэтому Лингийский союз процветает, а менсалийцы уверенно движутся в каменный век. В настоящее время их некогда процветающая планета представляет собой одно большое поле боя, по которому носятся подразделения губернаторских армий, подразделения «неприсоединившихся воинств» и бесчисленные «свободные сотни», являющиеся квинтэссенцией местных дикарей и одновременно – олицетворением охватившего планету безумия. Мобильные свободяне кочуют по провинциям, оставляя за собой след из крови и огня. Иногда они заключают договора, обещая нападать лишь на соседей и получая взамен возможность отсиживаться после набегов, но чаще не заморачивают себе головы ненужными обязательствами, поскольку даже самые могущественные губернаторы не контролируют провинции полностью.
Свободяне не признают никакую власть, не уважают законы, кроме права сильного, и не упускают случая захватить добычу. Впрочем, губернаторские солдаты отличаются от них только тем, что им категорически запрещается бесчинствовать на подвластных территориях.
Безжалостные скоты…
Ну зачем, зачем надо было обстреливать из пулемёта мирный паровинг, который тихонько покачивался на водах лесного озера? Мы ведь даже рыбу не ловили, чтоб меня в алкагест окунуло! Собирались, потому что найденную на борту упаковку галет съели ещё час назад, но не успели.
Вообще нам позарез требовалась карта Менсалы, необязательно подробная – хоть какая-нибудь, – и только поэтому мы остановили тот катер. Вежливо остановили, вежливо выяснили, где находимся, вежливо попросили капитана показать карту… Кто же знал, что нас примут за контрабандистов?
Нет, не смейтесь, на Менсале тоже есть понятие контрабанды. Когда, например, один губернатор запрещает поставлять другому какое-либо вооружение. Или объявляет у себя в провинции тотальный запрет на тяжёлые наркотики, рассчитывая нажиться на «подпольных» поставках. Или блокирует мятежную территорию… В общем, нам элементарно не повезло: мы оказались в зоне, свободной от «левого груза», и вооружённые отморозки, состоящие на службе у местного губернатора (тоже, наверное, отморозка), приняли нас, болтающих с рыбаками путешественников, за отпетых контрабандистов, передающих подельникам запрещённые товары.
И открыли шквальный огонь из пулеметов.
Бывали под огнём? Согласитесь, ощущения так себе. Сейчас я могу позволить себе шутку, но тогда, посреди озера, рискуя или получить пулю, или взорваться, или пойти на дно в продырявленном корыте, мне было страшно до рвоты. И это несмотря на то, что я, говоря без лишней скромности, человек привычный. Во время путешествий на «Пытливом амуше» мне довелось испытать прелести участия в бою, но одно дело – активно защищаться, чувствуя локти верных, а главное опытных в таких делах товарищей, и совсем другое – оказаться под огнём в компании двух «ботаников».
Ну, вы поняли.
К счастью, Гатов успел выхватить из рук капитана карту – на ней до сих пор сохранились пятна от мозгов несчастного – и прыгнуть в паровинг. Мы взлетели – Каронимо, как выяснилось, неплохо управлялся с машиной, однако потеряли первый двигатель. Третий, который наспех залатали, начал сбоить почти сразу после взлёта, но самая большая проблема заключалась в том, что Павел поймал пулю. Перед тем как провалиться в забытьё, он успел указать точку, где мы должны оказаться, и даже название уточнил – Паровая Помойка, но следующие шесть часов стали для нас с Бааламестре настоящим испытанием. Кузель тянет, но двигатели работают неохотно, с перебоями; у Гатова поднялась температура, он начал бредить, три раза открывалось кровотечение, которое нам удавалось остановить, однако кошки-мышки со смертью не могли продолжаться слишком долго. Нам нужен был врач. Нужен был ремонт. Мы с трудом представляли, куда летим, и не знали, какой прием нас ожидает. Мы шли выше облаков – чтобы нас не видели с земли – по компасу, два раза отклонялись от курса и возвращались, проклиная свой идиотизм.
Мы стали похожи на невротиков, но мы долетели.
В получасе от Помойки сдох третий двигатель. Мы потеряли скорость и высоту, а ещё через пятнадцать минут отказал и четвёртый мотор, что стало паровингу приговором. Он слишком тяжёл, чтобы держаться в воздухе на одном движке. К тому же в окрестностях Паровой не нашлось ни достаточно большого озера, ни достаточно широкой реки, поэтому приземление, и без того проходящее в режиме неконтролируемого падения, пришлось осуществить на ближайшее поле. Я сломал два ребра, Каронимо – руку, но по сравнению с паровингом мы отделались лёгким испугом – самолёт восстановлению не подлежал.
Переломанные, окровавленные, растерянные, не знающие, что будет дальше, мы выбрались из-под обломков подобно пережившим кораблекрушение морякам. Мы готовились к худшему, думали, что попадём в лапы местных вояк, а оказались среди друзей: подоспевшие с Помойки ребята помогли нам прийти в себя, пригласили врача, а главное – скрыли следы крушения, представив его своим неудачным экспериментом.
Наверное, такое мог проделать только Эзра.
Мы укрылись во владениях старого курильщика, успокоились, пришли в себя, а через пару недель, когда Павел очнулся, у меня с ним состоялся важный разговор:
«Как ты собираешься возвращаться на Кардонию?»
«Не «как», а «когда», – поправил меня Гатов.
«Я понимаю, что тебе нужно оправиться от ран…»
«Не только, друг мой, не только».
В тот момент я ещё не понимал, насколько глубоко влип. Да, на Кардонии галаниты нас преследовали и похитили, как я считал, чтобы лишить Ушер гениального изобретателя. При этом Павел – в этом я имел возможность убедиться – был настоящим патриотом, и я не сомневался, что он захочет вернуться на родной архипелаг как можно скорее, чтобы помочь в войне…
В общем, я ошибся.
«Учитывая обстоятельства нашего бегства с Кардонии, нас наверняка считают погибшими, – тихо произнёс Павел. – И меня это устраивает».
Сначала мне пришло в голову, что Гатов струсил. Я возмутился. Я открыл рот, собираясь объяснить, что его планы меня не касаются, но Павел едва заметно шевельнул пальцами, показывая, что не следует орать у постели тяжелораненого, и негромко продолжил:
«Речь идёт всего о нескольких месяцах, Олли. Нужно, чтобы улеглись страсти».
«На Кардонии?» – Я всё ещё не понимал, что происходит.
