Вечный колокол - Денисова Ольга (версия книг .TXT) 📗

Отец поймал его на крыльце, когда Млад на ходу натягивал на голову шлем.

— Лютик, послушай… — отец взял его за руку, — я говорил об этом, когда тебе было пятнадцать… Помнишь, ты спрашивал, как я могу спокойно на это смотреть и не сойти с ума?

— Да, бать, я помню. Не надо пропускать это через себя, — кивнул Млад.

— Я никогда не пытался сделать из тебя врача. Но… раз так сложилась жизнь… Лютик, ты привыкнешь. К этому привыкают, чтоб не сойти с ума.

— Бать… Со мной все хорошо, поверь, — усмехнулся Млад и побежал по ступенькам вниз, но на повороте приостановился — у него закружилась голова.

Штурм начался только через сутки. Едва забрезжил рассвет, снова ожили пушки, но на этот раз не пытались свалить стены — в крепость полетели раскаленные ядра, сметая дубовые уступы с бойницами, возведенные за ночь вместо каменных. Немцы старались напрасно — под стенами нечему было больше гореть: дубовые укрепления, пропитанные водой, не спешили воспламеняться, а вспыхнувшие было небольшие пожары погасили быстро.

Войска построили в отдалении, пережидая, когда смолкнут орудия. День выдался морозным и ясным, и в тот миг, когда солнце разогнало туманную дымку над восточной стеной, со стороны крома появилась конница. Оба князя, к плечу плечо, ехали впереди на высоких черных конях, и ополчение сначала взволновалось, а потом разразилось приветственными криками. Медведи и барсы [15] реяли на знаменах над их головами, смешавшись, и отличить новгородских дружинников от псковских было трудно. Замыкала строй псковская боярская конница — около тысячи отпрысков лучших семейств города, тысяча лучших лошадей.

— Мстиславич, а зачем конница? — дернул Млада за рукав Добробой, — лошади ж на стены не полезут!

— Я думаю, ландмаршал держит конницу в резерве и готовит наступление пехоты. Нам очень выгодно ударить по пешему строю конницей. Немцы не успеют вывести свою.

Коней не пугал грохот пушек, не пугал огонь пожаров — они шли под всадниками ровно, сосредоточено, гордо выгибая шеи. Настоящие боевые кони! В строю Млад заметил несколько высоких черных лошадей — наверное, не одни они привели в крепость потерявшихся в лесу огнедышащих чудовищ.

Строй разделился пополам: налево конников повел князь Волот, направо — князь Тальгерт, и намерения их уже не вызывали сомнений — как только полки кнехтов подойдут к стенам, конница ударит с двух сторон, забирая их в кольцо, а спереди врагов встретит ополчение. Но ландмаршал же не дурак, он должен предвидеть такой поворот! Не только Млад разгадал этот ход — студенты вокруг вовсю обсуждали предстоящий бой и спорили, догадаются ли немцы подвести поближе свою конницу.

Кнехты пошли на приступ через час после восхода, когда орудия еще продолжали забрасывать стены раскаленными ядрами — Млад насчитал не меньше двухсот выстрелов. Сначала с башен ответили русские пушки, а когда первые ряды врага приблизились на полверсты, на стены встали лучники. Ополчение придвинулось к стенам — сквозь не заделанные проломы в были видны силы, идущие на Псков: предыдущий штурм ландмаршал провел лишь для разведки и испытания сил псковичей — на этот раз на крепость шли несметные полчища. Даже если бы каждый выстрел пушки попадал в осадную башню, потребовалось бы не меньше суток, чтоб разбить их все.

Когда вражескому строю, помятому пушками и лучниками, оставалось полсотни саженей до стены, распахнулись ворота возле Покровской башни и князь Тальгерт первым выехал на берег Великой реки. Одновременно с ним из захаба Полевой башни вырвалась конница, ведомая Волотом.

— Вперед, ребята… — выдохнул Тихомиров, когда поднялись тяжелые ворота Свинорской башни, — встретим немцев по-русски. Это кнехты, вам вполне по плечу. Наемников ландмаршал держит в запасе.

Немецкие пушки смолкли, русские же продолжали бить по осадным башням и сминать строй противника, не боясь задеть свою конницу. Ополчение выходило в поле из четырех ворот и тут же ввязывалось в бой. Студенты, как всегда поставленные в самый конец, на этот раз не роптали — первой схватки им хватило, чтоб трезво оценивать свои силы. Млад осмотрел остатки своей сотни: почти пятьдесят человек. Лица их были угрюмы и сосредоточены: после двух суток обстрела страх притупился.

— Ребята, это мы идем бить их, а не они нас, — улыбнулся Млад, — за нами крепостные стены, а за ними — выжженная земля. Чужая земля. Они пришли к нам, а не мы к ним, и нас ведут боги.

— Вперед! — заревел Тихомиров, поднимая меч, когда освободился проход, — бейте их, ребята!

Кнехты на самом деле оказались студентам вполне по плечу, да и две недели обучения не прошли даром. Обычные землепашцы, вооруженные в лучшем случае алебардами, одетые в лучшем случае черные тонкие кирасы, а то и просто в стеганки, в плоских шлемах, так легко пробиваемых топором, кнехты не чувствовали пьянящей горячности боя, не стремились к победе — их целью было выжить на этой войне и вернуться домой. Ополчение откинуло их от стены на сотню саженей не больше чем за час. Конница, взявшая их в кольцо, рубила нестройные ряды в обе стороны, а полки наемников не успевали подойти им на помощь, а может и не стремились?

Два князя — мужчина и мальчик — в самой гуще боя прокладывали путь коннице назад, к воротам, через строй врага, и конница топтала легкую пехоту, постепенно продвигаясь к крепости.

Млад не в первый раз замечал, как быстро летит время во время боя — казалось, что не прошло и четверти часа, а солнце переползло на юг и светило прямо в глаза. В бою не время думать о потерях, в бою не пугает кровь, рассеченные черепа и скользкие внутренности под ногами. В бою не слышишь воплей боли и отчаянья, только лязг железа, приказы и призывы «вперед». Иначе ты не боец… Иначе бой раздавит тебя, сломит твою волю, и не останется ничего, кроме ужаса и желания бежать. Млад понял это в пятнадцать лет, под знаменами князя Бориса. Наверное те, кто остался в строю после Изборска, тоже поняли — когда Млад говорил об этом ребятам, слова его уже не были пустым звуком: не мальчики сражались рядом с ним в тот день — воины. Молодые, не очень опытные, но воины… Тихомиров ни разу не назвал их щенками.

Ландмаршал перестраивал свои полки, отводил назад кнехтов, не попавших в окружение, и было ясно каждому — он освобождает поле битвы для лучших своих частей: наемников, пеших и конных. Но князья продолжали рубиться бок о бок в центре боя, словно их это и не касалось, словно они не боялись, что тяжелая пятитысячная конница снова вступит в бой, сметет дружину и раздавит русское ополчение.

И конница показалась, наконец — ландмаршал выжидал, когда ополчение отойдет от крепостных стен настолько, чтоб не успеть укрыться в случае неожиданного нападения. Конные наемники показались из-за Великой — казалось, они давно стояли под прикрытием леса. Но и тут князья не дрогнули и не поменяли тактики боя.

— Конница, Мстиславич! Конница! — крикнул Ширяй, и он был не один.

Смятение едва не опрокинуло русские ряды, когда Тихомиров крикнул:

— А ну спокойно! Чему быть — тому не миновать!

И это после того, как под Изборском он чуть ли не силой заставил их отступать к лесу!

Тяжелые кони вышли на лед — аршинный лед конца морозной зимы. Он бы выдержал и больший вес… И когда передние ряды достигли середины Великой, три взрыва подряд прогремели над рекой. Это были не те взрывы, которыми ломали лед перед западной стеной крепости — черный дым взлетел в небо с белого снега, вода выплеснулась вверх, и хруст льда показался долгим продолжением взрывов: трещины побежали в разные стороны, соединяясь в широкие полыньи.

Передние ряды конницы снесло взрывами, кого-то накрыло водой, кого-то затащило под лед, кто-то не успел остановиться и съехал в воду, кого-то столкнули в полыньи следующие ряды — ужасающее зрелище давки в тяжелой коннице на белом снегу на минуту остановило бой. Немцы тонули сразу — доспехи не позволяли продержаться на поверхности и секунды, и вскоре спокойная вода в широких трещинах преградила путь остальным всадникам.