Поворот Колеса - Уильямс Тэд (мир книг .TXT) 📗
Перед самым рассветом Саймон спустился, чтобы еще раз взглянуть на дом. Вернувшись, он доложил, что дом действительно пуст, хотя он и обнаружил в грязи что-то похожее на свежие отпечатки сапог. Но больше никаких признаков чьего бы то ни было присутствия заметно не было, и Саймон решил, что следы принадлежали какому-нибудь случайному путнику, вроде пьяницы Хенвига, так что они собрали свои вещи и двинулись вниз. Сперва у Мириамели так кружилась голова, что ей пришлось опереться на Саймона, чтобы не упасть, но после нескольких дюжин шагов она почувствовала себя достаточно уверенно, чтобы двигаться без посторонней помощи, хотя для страховки и продолжала крепко держаться за его руку. Саймон шел очень медленно, показывая ей на все скользкие места.
Дом был покинут уже давно, и, как правильно заметил Саймон, в камышовой крыше были дыры, но амбар тек еще больше, а в доме, по крайней мере, был очаг. Саймон принес несколько расколотых поленьев, найденных им у задней стены, и попытался развести огонь, а Мириамель, закутавшись в плащ, осматривала их приют на эту ночь.
Те, кто жил здесь, оставили не много напоминаний о себе, так что принцесса решила, что отъезд их не был неожиданным. Всю меблировку составляла колченогая табуретка. Валялась разбитая миска, ее осколки остались там, куда разлетелись, как будто ее разбили несколько секунд назад. Твердый глиняный пол покрыт намокшим и потемневшим камышом. Единственным знаком продолжающейся жизни была паутина, затянувшая все углы, но и она выглядела износившейся, словно у пауков тоже выдался тяжелый год.
— Вот, — Саймон встал, — разгорелось. Пойду приведу лошадей.
Пока его не было, Мириамель сидела перед огнем и рылась в седельных сумках в поисках еды. Впервые за время своей болезни она была голодна. Она жалела, что бывшие владельцы дома не оставили здесь котел — пустой крюк висел над разгорающимся огнем, — но, поскольку котла нет, придется обойтись имеющимся в наличии. Она толкнула в огонь несколько камней, чтобы разогреть их, потом достала оставшиеся морковинки и луковицы. Когда камни достаточно раскалятся, она приготовит суп.
Мириамель критически оглядела потолок, после чего раскатала свою постель достаточно далеко от ближайшей дыры, чтобы остаться сухой, если снова пойдет дождь. После некоторого размышления она положила рядом и постель Саймона. Между ними оставалось расстояние, которое принцесса сочла безопасным, но все равно из-за дыр в потолке Саймону придется спать ближе, чем ей хотелось бы. Когда все было готово, она нашла в своей седельной сумке нож и принялась чистить овощи.
— Ну и ветрюга, — сказал возвратившийся Саймон. Волосы его были всклокочены, щеки раскраснелись, он широко улыбался. — Неплохая ночка, если проводить ее у огня.
— Я рада, что мы сюда перебрались, — сказала она. — Мне уже гораздо лучше. Думаю, завтра мы сможем ехать.
— Если ты достаточно оправишься, — проходя мимо нее к очагу, он на мгновение положил ей руку на плечо, потом нежно провел по волосам. Мириамель ничего не сказала, продолжая рубить морковь в глиняную миску.
Нельзя сказать, чтобы они потом причмокивая вспоминали об этой трапезе, но Мириамель почувствовала себя гораздо лучше, съев немного горячего супа. Вымыв и вычистив миски, Мириамель убрала их и забралась в постель. Саймон еще повозился с очагом, потом тоже улегся. Некоторое время они молчали, глядя на пламя.
— У меня в спальне в Меремунде был камин, — тихо проговорила Мириамель. — Ночью, когда я не могла заснуть, я смотрела в огонь. Мне казалось, что я вижу в нем чудные картины. Когда я была совсем маленькая, то думала, что один раз видела лицо Узириса, который улыбался мне.
— М-м-м-м-м, — сказал Саймон. И потом: — У тебя была собственная комната для сна?
— Я была единственной дочерью принца и наследника, — жестко ответила она. — Это всем известно.
Саймон фыркнул.
— Только не мне. Я спал с дюжиной других судомоек. Одна из них, толстая Забедья, храпела, как бондарь, пилящий доски ножовкой.
Мириамель хихикнула.
— Позже, в последний год, когда я жила в Хейхолте, в одной комнате со мной спала Лилит. Это было очень славно. Но в Меремунде я спала одна, моя горничная ночевала за дверью.
— Это наверное… одиноко.
— Не знаю. Может быть. — Она вздохнула и одновременно засмеялась — звук, заставивший Саймона поднять голову. — Однажды я не могла заснуть и пошла к отцу. Я сказала ему, что у меня под кроватью кокиндрил и я хочу спать у него в комнате. Но это было уже после смерти матери, так что он только дал мне одну из своих собак. «Это собака для охоты на кокиндрилов, Мири, — сказал он, — она защитит тебя, клянусь честью». Он всегда был ужасный лгун. Собака просто легла под дверью и скулила, пока я ее наконец не выпустила.
Саймон немного подождал, прежде чем заговорить. Огонь отбрасывал пляшущие тени на соломенный потолок.
— Как умерла твоя мать? — спросил он наконец. — Никто мне никогда не рассказывал.
— Убита стрелой. — Мириамели все еще было больно говорить об этом, но не так, как прежде. — Дядя Джошуа вез ее к моему отцу, когда во время восстания в Луговых Тритингах тот сражался на границе за дедушку Джона. Отряд Джошуа попал в засаду, и тритингов было гораздо больше. Он потерял руку, защищая мою мать, и выиграл битву, но она была убита случайной стрелой. Она умерла до захода солнца.
— Мне очень жаль, Мири.
Она пожала плечами, хоть он и не мог этого видеть.
— Это было очень давно. Но моему отцу эта потеря обошлась дороже, чем мне. Он так ее любил! О Саймон, ты же знаешь только, чем стал мой отец теперь, но раньше он был хорошим человеком. Он любил мою мать больше всего на свете.
И вспомнив его серое, осунувшееся лицо, завесу ярости, навсегда опустившуюся над ним, она заплакала.
— И вот почему я должна увидеть его, — проговорила она наконец, голос ее дрожал. — Вот почему.
Саймон зашуршал соломой.
— Что? Что ты говоришь? Кого ты хочешь увидеть?
Мириамель глубоко вздохнула:
— Моего отца, конечно. Вот почему мы едем в Хейхолт. Просто я должна поговорить с отцом.
— Что за ерунду ты говоришь? — Саймон сел. — Мы же едем в Хейхолт, чтобы достать меч твоего дедушки, Сверкающий Гвоздь.
— Я никогда этого не говорила. Это ты так решил. — Несмотря подступающие к горлу рыдания, она чувствовала, что начинает сердиться.
— Я ничего не понимаю, Мириамель. У нас война с твоим отцом. Ты что, собираешься увидеть его, чтобы напомнить, что у тебя кокиндрил под кроватью? Что за глупости?
— Не будь жестоким, Саймон. Не смей. — Она чувствовала, что слезы вот-вот хлынут, но уголек гнева продолжал тлеть в ней.
— Извини, — сказал Саймон. — Но я просто не понимаю.
Мириамель изо всех сил сжала руки и сидела так, пока окончательно не овладела собой.
— А я не объяснила тебе, Саймон. Прости и ты меня.
— Ну так объясни. Я буду слушать.
Некоторое время Мириамель молча слушала, как потрескивает и шипит огонь.
— Кадрах открыл мне правду, хотя я не думаю, что сам он понял это. Это случилось, когда мы вместе путешествовали, и он рассказал мне о книге Ниссеса. Когда-то у него была эта книга или ее точная копия.
— Волшебная книга, о которой говорил Моргенс?
— Да. Это могущественная книга. Достаточно могущественная, чтобы Прейратс, узнав, что она у Кадраха… послал за ним. — Она замолчала, вспомнив рассказ монаха о кроваво-красных окнах и железных механизмах с прилипшими к ним волосами и кожей замученных. — Он угрожал, пока Кадрах не рассказал все, что помнил. Кадрах сказал, что Прейратс особенно интересовался разговорами с умершими — он это называл «разговоры через пелену».
— Судя по тому, что я знаю о Прейратсе, в этом нет ничего удивительного. — Голос Саймона тоже дрожал. Очевидно, у него были свои воспоминания о красном священнике.
— Но его рассказ открыл мне глаза, — продолжала Мириамель, не желая потерять суть своей догадки теперь, когда наконец решилась заговорить о ней вслух. — О Саймон, я так долго думала, почему мой отец так страшно переменился! Почему Прейратсу удалось склонить его к таким дурным делам. — Она проглотила ком в горле. Слезы все еще не отступали, но решимость придавала ей силы. — Отец любил мою мать. Он не смог стать прежним после ее смерти. Он так и не женился второй раз, хотя дед всегда уговаривал его. Они ужасно ссорились по этому поводу. «Тебе нужен сын, наследник», — говорил дед, но отец всегда отвечал, что не может жениться снова, потому что ему была дана жена и Господь забрал ее. — Она немного помолчала, вспоминая.
