Тьма века сего (СИ) - Попова Надежда Александровна "QwRtSgFz" (читаемые книги читать онлайн бесплатно TXT) 📗
Вчера на соседней тропинке Бруно видел Императора, которому с доверительной натужной улыбкой говорил что-то посланец Эммануила Палеолога; через минуту улыбка исчезла, и на лице его проступили отчаяние и мольба. Увы, наблюдатель от византийского правителя уедет ни с чем, это Бруно понимал и не спрашивая Рудольфа. При всем сострадании к христианским, пусть и еретичествующим собратьям, кои противостоят налётам служителей лжепророка, сейчас у Империи нет возможности бросать столько сил на помощь кому бы то ни было. Помощь в эти дни не помешала бы ей самой… «Да, это намек», — невольно проговорил он мысленно, возведя глаза к небу, и, подумав, осенил себя крестным знамением.
— Как приятно видеть, что искренняя вера живет в душе блюстителя чистоты мира и Церкви, а не только лишь пред людскими взорами сия вера показывается.
Он не стал сразу же оборачиваться на голос за спиной. Еще на несколько мгновений Бруно остался стоять, как был, глядя на небо сквозь древесные ветви, мысленно отсчитывая — миг, два… четыре… шесть — вновь перекрестился и лишь потом неспешно поворотился, глядя на человека в пяти шагах от себя.
Бывшему пирату надо было отдать должное: поверить в то, что этому статному красавцу с редкой сединой в черных волосах пять с половиной десятков лет, можно было, только зная это точно. За время пребывания в Констанце облик любимчика женщин Италии несколько подпортили заметные мешки под глазами, однако Бальтазар Косса, как ни крути, невзирая на все свалившиеся на него неприятности, был в отличной форме. Любопытно, это природное или сам постарался?..
— Кто мы без веры? — благожелательно улыбнувшись, отозвался Бруно. — Лишь говорящие звери.
Косса шевельнул бровью, явно отметив, что ректор академии святого Макария не поименовал его Святейшеством и не сделал попытки приблизиться для должного приветствия. Помедлив, он еле заметно шевельнул рукой, велев сопровождающему остаться на месте, и неторопливо, словно обдумывая каждый шаг, приблизился. С Бруно оберегатель папской безопасности перекинулся свирепым взглядом единственного глаза, всем своим видом дав понять, что никакие чины и должности не помешают ему эту безопасность обеспечить. Гуиндаччо Буанакорса, тоже бывший пират, друг и соратник Коссы, если верить донесениям — способен голыми руками оторвать голову быку. Благодарен бывшему капитану за все свалившиеся на него блага, искренне им восхищается и предан, как собака…
— Без охраны? — уточнил Косса почти по-свойски, остановившись в шаге напротив и с показной внимательностью оглядевшись. — Опрометчиво.
— Если Господь решит, что мое время пришло, она не спасет. Впрочем, соглашусь, что времена нынче неспокойные.
— Хорошо, что окрестности этого славного города заняты огромной армией герцога Баварского, и мы можем чувствовать себя в безопасности под столь надежной охраной от всех внешних врагов и внутренних распрей.
— Этот Собор — судьбоносный, — ровно заметил Бруно. — Впервые за долгое время столь многие собрались вместе, и не все из собравшихся блюдут христианские заповеди о незлобии и мирские — о чести. Как бы ни осознавали все, что это хрупкое перемирие надлежит лелеять и поддерживать, а натура человеческая греховна и легко поддается искушениям.
Косса молча кивнул, всем лицом изобразив согласие с сей печальной истиной, и подчеркнуто обыденно поинтересовался:
— Герцог Баварский покинул свое войско и прибыл в Констанц, или мне показалось?
— Этот Собор — судьбоносный, — повторил Бруно, отмерив дипломатичную улыбку. — И не все решается в зале заседаний, многие вопросы обсуждаются в тиши садов и домашних стен. Принц Фридрих интересует многих, у многих к нему вопросы и просьбы… И он интересуется многими.
— Я так и подумал, увидев его позавчера в этом саду с архиепископом Майнца.
— Примите искреннее восхищение вашими познаниями в немецком языке, — ответил Бруно благожелательно. — Конгрегация, Император и я лично ценим столь серьезную готовность к полноценному диалогу со стороны Вашего Святейшества. Полагаю, оценил это и архиепископ, беседуя с вами вчерашним вечером в своей резиденции.
— Ох, — показательно устало вздохнул Косса; оглянувшись на стоящего в отдалении охранителя, окинул взглядом сад, убеждаясь, что поблизости не прогуливаются другие жаждущие общения члены Собора, и усмехнулся, сбросив дипломатично-сдержанный тон, точно тяжелый плащ: — Ну и как тебе такая карьера, ректор? Не давит?
Бруно помедлил, на миг снова подняв взгляд к небу, ярко-синему и жгущему, и, наконец, ответил, неспешно двинувшись по садовой тропинке вперед:
— Пока не жалуюсь. Но должен признать, что привыкать пришлось долго; не люблю все эти околичности, заговоры и хитросплетения, мне и по сию пору как-то привычней решать дела прямо и просто.
— Полевой опыт сказывается, — понимающе кивнул блюститель папского престола. — Тяжело перестраиваться, и сколько бы лет ни прошло, а всё ж привычные методы ближе. Откровенно говоря, сам не помню, сколько раз приходила в голову мысль — сколько ж проблем было бы можно решить старой доброй сталью… Но нет. Нельзя, черт подери эти условности. Надо кому-то улыбаться, с кем-то спорить, кого-то убеждать, запугивать…
— Запугивание-то должно быть делом привычным, нет? — усмехнулся Бруно, и тот хмыкнул в ответ:
— Да, это единственная отдушина, пожалуй. Тут мое житие играет мне на руку. Такая репутация, как оказалось, в работе с курией штука полезная временами. Ты бы знал, что за сброд прорывается на вершину этого святого Олимпа… И полбеды, что сброд бесчестный и ушлый, сам таков, так ведь еще и большинство тупы, как бараны. Некоторые настолько тупы, что даже не видят, когда пора испугаться. Мир их праху… Я чего-то не вижу, или твоего приятеля и впрямь нет в Констанце? Я был уверен, что лучший инквизитор Империи будет здесь, станет гулять по улицам, заходить на заседания и стращать непокорных своим видом. Где же наша легенда?
— Работает, — пожал плечами Бруно. — Наши служебные пути давно разошлись, и должен сказать, что в этом я частенько ему завидую. Курт-то по-прежнему решает дела прямо и просто. Впрочем, тебе-то это наверняка известно лучше многих.
— Не скрою, за работой майстера Гессе слежу давно и с интересом. Вы как, приняли к сведению версию Каспара? Считаете свое чадо провозвестником эпохи человеческого разума?
— Думаешь, в этой версии что-то есть? — скептически уточнил Бруно. — Как по мне, так это лишь одна из бредовых идей этого язычника. У них, знаешь, все на свете — символ, знамение, примета, эпохальное событие…
— У вас-то тем паче, — мягко заметил Косса.
Понтифик явно ждал реакции на это «у вас», и смотрящий под ноги майстер ректор всей кожей чувствовал на себе пристальный взгляд темных глаз.
— Ну все-таки не настолько, — возразил Бруно, наконец, легонько пнув попавшуюся под ногу ветку. — И ты уж не путай народную веру и каноничную. Да и не в нашем положении, знаешь ли, настолько верить всевозможным мистическим толкованиям: этак совсем в них погрязнем, расслабимся, потеряем бдительность… И тут-то мы и получим по голове каким-нибудь умельцем-каббалистом или Ангелом смерти.
— No, no, non c'è bisogno [134], — демонстративно обиженно возразил Косса. — Каббалист был мой, не спорю, а вот идейка с Ангелом — целиком Каспара с Мельхиором.
— А тварь, убившая стража в тюрьме?
Тот нахмурился, глядя с непониманием — кажется, вполне искренним — и Бруно пояснил:
— Страж. В тюрьме, из которой ты бежал в юности. Не от твоих же рук остались на его горле следы, как от медузьего щупальца, и не твои же слезы оставили мокрым пол в камере. Просто интереса ради: что это было?
— Ах вот ты о чем, — протянул Косса с наигранным равнодушием и, помедлив, усмехнулся: — Хорошо, я делаю шаг навстречу и раскрою один из своих секретов, дабы заверить в моем благорасположении. Это было… увлечение юности, так скажем. И оно едва не вышло мне боком. Посему после того… сотрудничества в тюрьме я решил к этим силам более не возвращаться. Старый добрый ад как-то привычней и ближе.
