Пять имен. Часть 2 - Фрай Макс (читать полные книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
К тому же бронзовое изображение постоянно сопровождал запах сандала, мускуса, пачули и камфары — этот запах фигурка сообщала всему, с чем соприкасалась, будь то пальмовый лист, в которую была завернута или руки любопытного покупателя.
Фигурка наводила на честных христиан такую оторопь и озноб, что никто не отважился ее купить, все советовали торговцу чудесами как можно скорее избавиться от черной пляшущей в ночи времени, но то ли по жадности, то ли по глупости, торговец не последовал разумным советам, будто назло выставил черную на самую лучшую полку своей лавки — так что под вечер косые рассеянные лучи солнца окрашивали ее в кровавый колер, как чистое вино.
Кто мог знать, что вместе с болиголовными ароматами и ночными кошмарами, статуэтка принесла в дом моровую язву.
Не прошло и пяти дней, как семья кастильца вымерла вся.
Встревоженные соседи поспешили спалить дом вместе с обезображенными мертвецами, опасаясь за свои жизни.
Когда, спустя неделю, ничего не подозревающая Чирриди пришла из загородного сада, чтобы навестить родню, взору ее предстало остывшее погребальное пепелище.
Плача, бросилась она с расспросами к двоим работникам, которые налегали на лопаты, роя яму в изгарной земле.
Работники ответили ей:
— Не приближайся к нам, несчастная. Быть может, ты тоже больна. Ступай, попроси помощи у монахинь или где тебе еще заблагорассудится, дай нам закончить работу. Хотя вряд ли в Ассизи найдется безумец, который откроет перед тобой дверь.
— Но зачем вы тревожите заступами пепел моих родителей и мужа? — спросила Чирриди.
— Мы ставим чумной столб, чтобы отметить это место, как нечистое. — сказали работники. Тут колокол возвестил полдень — и копатели отлучились на короткий отдых.
Чирриди все еще в слезах, упала на колеи, разгребая и просеивая пепел, словно своими мольбами и бесполезной работой слабых пальцев могла воскресить утраченных.
Среди угольев она натолкнулась на нечто твердое, поранила пальцы и вынула из хрупкой окалины фигурку женщины — та стала еще чернее, но ничуть не пострадала.
— Что ж, чудовище, — сказала Чирриди, — оставайся со мною, в глазах людей я так же уродлива и достойна только плевков и заушений, как и ты.
Вздохнув, она завернула многорукую куклу в передник и медленно побрела без цели.
Долго скиталась по городу Чирриди, но работники оказались правы, все двери захлопывались перед ней, потому что вместе с блаженным Франциском город Ассизи покинуло сострадание.
Ни один монастырь не дал ей убежища, никакой крестьянин не нанял ее в батрачки, дети, подученные матерями, бросали в нее издали нечистоты и называли ее чумной девкой.
Лишь тень красоты была ее достоянием, ведь ей еще не исполнилось семнадцати лет.
Нашелся в Ассизи человек, который подобно падальщику-стервятнику, не гнушался ничем.
То был капитан городской стражи мессер Агостино.
За кусок козьего сыра и серый хлеб Чирриди стала его наложницей, он же бахвалился перед пьянчужками так:
— Ничего-то мне не страшно в целом свете! Глядите все — я сплю с чумой.
Так как зараза не пошла косить, по обыкновению, окрестные кварталы, горожане мало-помалу стали забывать о случившемся, но все же мессер Агостино, как человек осмотрительный, прятал наложницу от чужих глаз.
Чирриди жила под телегой на заднем дворе его дома, куталась в непотребное тряпье и питалась помоями, а мессер Агостино говаривал:
— Ничего, потрепишь, puta! Для расхожей девки — грязь лучшая подливка.
В темнейшие ночи, когда лунный диск не выплывал на гладь небосклона, Чирриди, робко выбиралась из своего убежища, разминала ноги, садясь на колесо укачивала фигурку многорукой дьяволицы, тихонько плакала и поверяла страшной игрушке свои неутешные жалобы. И омерзительное творение язычников будто бы по-своему жалело ее, но было бессильно помочь, разве что скрашивая прозябание Чирриди замарашки и проститутке поневоле, отдаленным ароматом камфары, пачули, сандала и мускуса.
Все переменилось, едва Чирриди призналась капитану, что понесла.
Будучи человеком великодушным, мессер Агостино дождался родов и, когда несчастная в муках разрешилась сыном, прогнал ее прочь вместе с некрещеным младенцем.
Стоит ли говорить, что покинутая последним, пусть мерзостным, но все же любовником, женщина почти впала в безумие.
Точно страшная кощунственная Мария из Назарета, побрела она по ступенчатым переулкам Ассизи прочь из города, четверорукая фигурка болталась за плечом ее на бечевке — и казалось, приплясывала, как удавленница.
Рот Чирриди был черен, обметан лихорадкой от жажды и отверст, а новорожденный терзал сухой сосок обнаженной груди.
В полночь Чирриди достигла заводи болотистой реки Клитумн и села на мостки близ водяной мельницы, чтобы дать отдых стертым в кровь стопам.
Задумчивые омуты манили ее, там, среди колыхания водорослей, под зеленой ряской было спокойно и чисто.
Чирриди бросила камешек и покровы ряски заколыхались, словно приглашая ее последовать за ним в их мягкую зеленоватую утробу.
В этот миг Чирриди увидел монах из ордена францисканцев-кордельеров, который совершал молитвенное бдение под звездным небом на берегу Клитумна.
— О Боже, женщина, что ты делаешь здесь в такой поздний час? — удвиленно спросил кордольер. — Ступай домой.
— Мой дом сгорел. Мне некуда идти. Я жду.
— Чего ты ждешь?
— Сестру мою, смерть. — отвечала Чирриди.
— Неужто ты хочешь наложить на себя руки. Ведь это грех неискупимый перед Господом. — упрекнул ее монах.
— Скоро я повстречаюсь с Господом, пусть Он сам мне скажет это. — возразила женщина — Помни обо мне, брат, молись. Когда-то меня называли Чирриди. Наверняка ты слышал, что ласточки никогда не касаются земли и даже спят на вершинах деревьев и под соломенными стрехами крыш — стоит ласточке оказаться на земле-и она погибнет, потому что уже не сможет взлететь. Так и мне взлететь не суждено.
— Чирриди? — переспросил монах с придыханием — Тебя называли Чирриди?
— и чернец заплакал от радости узнавания, снял клобук, обнажая голову и заключил обмершую Чирриди в объятия со словами: — Приди ко мне, сестрица моя, потому что меня когда-то называли Габриэле.
И верно — то был тот юноша, оставивший мир из любви к женщине, о котором я уже упоминал, до пострига он носил родовое имя Кондульмер.
Так Чирриди и новорожденный сын ее позора и падения обрели доброе покровительство монастыря кордельеров.
Первенца Чирриди нарекли во крещении именем Лодовико.
Дитя воспитано было монахами, еще помнившими заветы Сан-Франческо, жонглера Господа.
Первыми связными словами несмышленого дитяти были:
— Я есть брат волк.
Ибо именно так добрый святой Франциск обращался к дикому Волку из Гоббио, когда укрощал его лаской и Господней молитвой.
Спустя четыре года, в час сиесты, брат Габриэле и Чирриди прогуливались близ мельничных берегов.
Черные чаровники тамариски скрывали их от солнца, и вся земля погрузилась в чутку дремоту.
Донна Чирриди спросила фра Габриэле.
— Тень кипариса в полдень, медовые пригорки, бессмертник, бисерный высями полета крик стрижей на закате, моя податливая грудь, цвета раковины-жемчужницы — кто создал все это?
— Господь, сестра моя, Господь. — так отвечал фра Габриэле.
Босая Чирриди присела на берегу, чтобы полюбоваться игрой пенистых струй на ступицах мельничного колеса и, распустив волосы, провела по шелковистым прядям гребнем.
Она медленно спрашивала разморенного зноем спутника, человека Божьего.
— Хорошо. Ответь мне еще, брат Габриэле. В тот миг, когда я испущу последний вздох, когда станет землей нежная моя плоть, когда округлые руки и глаза мои, глаза аравитянки, станут пеплом и тленом, кто встретит меня, трепещущую на пороге?
