ОСЕННИЙ ЛИС - Скирюк Дмитрий Игоревич (читать книги бесплатно txt) 📗
Спираль кружилась все быстрее, и угодивший в плен отравных грез Жуга никак не мог оттуда вырваться, пока не углядел во мраке яркий путеводный огонек мерцающего камня и не направился к нему.
Но добраться до него травнику было не суждено. Он еще успел почувствовать, как чья-то грубая рука, в кровь обдирая кожу, сорвала у него с руки браслет, и с криком провалился в темноту.
Черный водокрут сомкнулся.
…и исчез.
* * *
Удар. Наотмашь, по щеке. Еще один, еще… Голова мотнулась, безвольная, как тряпка. Жуга лежал, не чувствуя ни боли, ни обиды, одно лишь неудобство позы, и лишь удар под ребра, сильный и безжалостный, пробил барьер дурного сна, заставив травника негромко застонать.
Глаза упорно не желали открываться. Взор застилала пелена. В вечернем сумерке скользили тени по поляне. Он попробовал пошевелиться и не смог – ступни и локти схватывал ремень. Жуга мотнул тяжелой головой, скривился от боли и огляделся в поисках причины своего, столь странного сегодня пробуждения.
Искать почти что не пришлось – какой-то человек, совершенно Жуге незнакомый, стоял над ним, пихая в бок ногой, обутой в кованый сапог. То и дело по поляне туда-обратно проходили люди. Доносился негромкий чужой разговор. «Неужто турки?»– вдруг подумалось Жуге. Чуть в стороне щипали свежую траву семь взнузданных коней – для армии, конечно, маловато, но то наверняка была разведка, летучий небольшой отряд османской легкой кавалерии. Жуга ругнулся про себя, недобрым словом помянув монаха и его дурацкие грибы. Угораздило же так нарваться… Ладно, что хоть богу душу не отдали. Скосив глаза, он разглядел Бертольда и Милана – связанные спина к спине, они валялись на траве под дубом и признаков жизни не подавали.
Турок между тем, завидев, что пленник пришел в себя, нагнулся к нему, и Жуга смог разглядеть его подробнее. Был он в широких шароварах, при сабле, заткнутой в кушак, в зелено-серой долгополой куртке, худой и смуглый, будто бы обжаренный на жгучем южном солнце. Скуластое, с заметной желтизной в глазах лицо предводителя отряда украшала тонкая холеная бородка. Бегучая кольчужная броня облегала грудь и спину, оплечь вились ремни от сабли и колчана. Тугая полоса зеленой ткани в несколько слоев охватывала поверху округлый шлем-шишак.
– Норок, гяур, – недобро усмехнулся он, оскалив ряд ровных и белых зубов. – Думнявоастрэ ворбиць?
Жуга не сразу сообразил, что турок, по какой-то непонятной причине выбрал для общения с ним загорский диалект, который, хоть и правильно звучал в его устах, был в здешнем краю совершенно неуместен. Или другого не знает? Хотя, постой. Рубашку-то он купил в тех местах пошитую. А турок-то – гляди, заметил…
Жуга хотел было ответить, но пересохшее горло отказалось повиноваться, и травник лишь облизнул растресканные губы.
– Пофтиць… дэ апэ… – прохрипел он и смолк.
Осман, однако, понял, кивнул и снял с пояса флягу. Жуга пил долго, жадно, проливая воду на рубаху; горло тут же заболело, вода холодным комом собралась в животе. Пробрал озноб, и почему-то вдруг опять изрядно зашумело в голове, хотя пора бы яду было давно уж выйти вон. «Да что ж это со мной?»– со страхом подумал Жуга.
– Вэ мулцумеск, – пробормотал он.
Турок вытряс из фляги остатки воды и вновь повернулся к травнику.
– Спунець кум пот сэ трек Копша-Микэ?
Жуга покачал головой:
– Ку пэрере, де рэу еу ну ворбеск молдовэ…
– Э? – не понял тот.
– Валах.
– Шайтан! – ругнулся тот и, коверкая слова, попробовал иное, на сей раз – местное наречие.
– На Копшу-Микэ знаешь путь? – Он тронул саблю. – Если не скажешь – умрешь.
Выбор был – веселее некуда.
– Дорогу я знаю, – помолчав, сказал Жуга. – Только идти сейчас не смогу.
Турок сжал кулаки.
– Напился вина, неверная свинья! Лежи, а завтра, Аллахом клянусь – сдохнешь, а пойдешь. – Он подтянул к себе трофейную сумку. Ткнул Жуге под нос рукоятку меча. – Твой?
– Мой.
– Где взял?
– Не твое дело, – буркнул травник.
Осман обнажил клинок, махнул им раз, другой, полюбовался гравировкой и спрятал меч обратно в ножны.
– Что будет с ними? – Жуга кивнул на Шварца и Милана. Предводитель красноречивым жестом провел ладонью по горлу:
– Нам ни к чему батрак, да и имам неверных тоже.
– Тогда я никуда вас не поведу.
Турок осклабился.
– Подохнешь с ними вместе.
Жуга пожал плечами. Мотнул головой:
– Пойди и поищи другого проводника.
На миг сердце травника замерло – он знал, что играет со смертью. Но как ни крути, а весь местный люд перебрался в города. Кого тут найдешь? Поколебавшись, турок махнул рукой.
– Ладно, будь по-твоему, – сказал он и отвернулся.
– Эй!
– Чего еще?
Жуга пошевелил руками.
– Ты забрал мой оберег. Отдай обратно.
– Зачем он тебе? Молиться своим богам?
– Я же не спрашиваю, чьим именем ты клянешься.
Лицо османа исказила злобная гримаса. В следующий миг он уже очутился возле травника, и острие его кинжала кольнуло пленника под горло.
– Ты обнаглел, поганый кяфир! – процедил он сквозь зубы. – Я – Насратулла ибн Хаким аль Хазри, и служу я в лучшей конной тысяче султана Мохаммеда; и скорее червь будет сосать мою утробу, чем какой-то неверный – ставить мне условия!
Жуга смерил сотника пристальным взглядом и усмехнулся.
– А он тебя и так сосет.
На краткий миг турок замер, растерявшись, затем ударил пленника в бессильной злобе кулаком в лицо и направился к своим.
* * *
Лес погрузился в темноту. Костров османы разводить не стали. Прищурив битый глаз, Жуга угрюмо наблюдал, как всадники покончили с холодным ужином и принялись молиться, повернувшись на восход и опустившись на колени. Молились молча, не крестясь, но то и дело гладили ладонями лицо, как будто умывались, а после, выставив дозор, устролись ко сну. Пленников кормить не стали.
Очнулся Шварц, а вслед за ним Милан. Опухшие с дурного сна, долго не могли понять, что происходит. Крестьянин принялся было ругаться, схлопотал от стражи по зубам и замолчал.
– Эй, Лис! – вполголоса окликнул странника монах. – Чего тут было-то? Мы где?
– В лесу, коль сам не видишь, – буркнул тот.
– А это кто? Неужто басурмане?
– Они, поганцы, – ответил вместо травника Милан. – Я энтих турок нюхом чую, по табаку по ихнему. Эх, закурить бы…
– Господи Исусе, спаси и сохрани!
На разговор явился караульный – высоченный чернокожий мавр, увешанный оружием, как елка в рождество, сунул саблю за пояс и сгреб монаха за грудки.
– Молчать, ты, грязный собак! – прошипел он ему в лицо, сверкая в темноте белками глаз и тряся монаха, словно куклу. – Тихо здесь сидеть! Ты понял, да?
Шварц торопливо закивал, и турок, выпустив из рук монашью рясу, растворился в темноте, пригрозив напоследок кулаком. Привязанного к Шварцу со спины Милана он, похоже, вовсе не заметил.
– Святые угодники, ну и морда… – пробормотал Бертольд, со страхом глядя стражнику вослед. – Monstrum magnum! – он вздохнул и обернулся к Жуге. – Слышь? Лис! А, Лис? Как нас вчера так угораздило набраться? Ведь выпили-то вроде всего ничего…
– Да не при чем тут вино, – буркнул в ответ Жуга.
– А что?
– Грибы.
– Как грибы? – подпрыгнул тот.
– Да тише, ты! Обыкновенно, как… Набрал всякой гадости, а я не посмотрел.
– Да вроде все хорошие были. Маслята, мухоморы, белые…
– Мухоморы-то на хрена брал, дурило гороховое?!
– Так не красные же, а розовые! Сколь помню себя, всегда собирал. Вкусные…
Жуга мысленно застонал. С этими грибами вечная проблема. Розовые мухоморы и вправду кое-где, и в том числе в немецких землях почему-то завсегда без яда, а в других местах обычно попадаются отравные. Но не обьяснять же это монаху сейчас.
– Чего им, туркам, надо-то от нас? – меж тем спросил Бертольд. Ранние комары вились над ним толкучим дымным облачком.
