Пасифик (СИ) - "reinmaster" (читать книги полностью .TXT) 📗
— Не спичит.
— Та-та! Вы что — тоже философ?
— Я делец, — сказал Хаген.
— Делец-голец, — легкомысленно отозвался Улле. Он был в превосходном настроении. На его свободно дышащем животе, как на надувном матраце, весело подпрыгивал, сверкая боками, квадратный солдатский жетон.
— Делец-подлец найдёт свой конец! Вы случаем не пишете стихов, новый мастер? Не надо, не пишите! И не облизывайтесь на министерский портфель, вы не вызываете у меня доверия и вряд ли станете моей правой рукой. Может быть, со временем. Признаюсь, я не любитель молодых талантов с сомнительной кашей в голове, предпочитаю уже состоявшиеся проекты. Когда всё будет кончено, вы получите «Моргенштерн», но отчитываться будете не раз в квартал, а по три раза на дню. Что-то ещё?
— Да, — сказал Хаген. И назвал свою цену.
Улле пожал плечами. Он был весьма озадачен.
— Что ж… Если желаете. А только какой в этом смысл?
— Никакого, — признал Хаген. — Вы совершенно правы, герр обермастер. Я не делец.
— Вы юнец-наглец, — сказал Улле. — Который только что выманил у меня аванс. Вы — обнахалившийся джокер. Только не забывайте, чей. И тогда всё закончится благополучно.
***
И опять — «бух-иннн, бух-иннн» — стонала земля.
«Клац-о-клок», — отвечали ей ковочные вальцы Первой Транспортной. «З-зиг? З-зиг? — взвизгивали дисковые пилы, сбиваясь на погребальный звон по металлу: — Хагалазз-з, зуум, хагалазз-з-з!» «Тррак-так-так, — наперебой подтверждали хромированные зубастые агрегаты моторного цеха. — Тррак-так-так, точно так!»
На открытых ремонтных площадках творилось разнузданное действо, настоящая строительная вакханалия. Как будто неистовство Территории перехлестнулось за периметр и теперь надвигалось на Траум, сводя с ума всё, что попадалось на пути. Небо затянули дымные тучи: Райх кипел как огромный котёл, экстренно наращивая мощности, перекраивая себя изнутри, чтобы соответствовать потребностям военного времени.
А как же время Пасифика?
«Оно истекает, — думал Хаген. — И окончательно истечёт, когда гигантские пневматические отбойники, лазерные ножницы и гидромолоты ударят в Стену, создавая зазор, слабое место, а сдетонированные октогеновые „свечи“ дружно скажут: прощай и до свидания…»
Здравствуй, Новый Порядок!
Автобус подбрасывало на ухабах. Объездная напоминала усложнённый гоночный трек, лавирующий между возведёнными за ночь преградами и полосатыми тумбами, отмечающими сужение трассы. Хаген приоткрыл форточку. Ветер ворвался внутрь, а вместе с ним — горсть ледяного пшена и ржавой пыли с карьера. Стало зябко, но никто не возразил, лишь сидящий впереди человек поднял воротник пальто и ссутулился, защищая шею от сквозняка.
— Дует? Закрыть?
— Нет-нет, не нужно, — сосед с готовностью повернулся боком, подарил Хагену извинительную улыбку.
У него было доброе учительское лицо со множеством мелких морщинок и глаза побитой дворняги, безропотно принимающей все тяготы собачьей жизни. Такие глаза были у Рогге.
Струна задрожала и лопнула; Хаген задышал, раздувая слипшиеся ноздри, чувствуя, как капли солёной влаги скатываются обратно в горло. Перегруз. Он отвернулся к окну, понимая, что выглядит странно, преступно, недопустимо, но и снаружи было всё то же — огненный закатный смерч и отблеск оловянной кольчужной сетки на крестах высоковольтных линий. Одна и та же мысль блуждала по замкнутой цепи, прикусывая собственный хвост.
«Безумные цветные сны», так выразился Улле. Хаген вспомнил заставку на мониторе доктора Зимы и решил — почему бы и нет? Кровавые маки и траурно-фиолетовые мальвы, кричащие фуксии, развёрстые раны пионов, сдержанно хрусткие тюльпаны — цветочные солдатики в алых киверах. Васильки и колокольчики неописуемой синевы. А над ними — прямо в них — янтарные бархатцы, тигровые, с вертикальным зрачком, анютины глазки, мотыльковый взмах, укол, укус, трепетание пульса…
— Что с вами? — вполголоса спросил сосед. — Тотен-мастер? Что-то случилось? Вы весь побелели.
— Контужен, — пояснил Хаген. — Электротравма. Взялся за оголённый провод.
***
Сестра Кленце расцеловала его в обе щеки.
— Мой бедный путник! Герр Хаген! Ах, как же вы… Что же вы…
Он прикоснулся губами к её гладкому прохладному лбу и отстранился, чувствуя себя неловко и разнеженно.
— Ну хватит… хватит.
— Не хватит! — возразила она, но душить в объятиях перестала. — Хотите есть?
— Очень.
Он вдруг почувствовал, что ужасно голоден.
Обеденный перерыв уже закончился, столовая опустела. За окном было пасмурно, но большой свет потушили, экономии ради, оставив круглые лампы — выпуклые кнопки, торчащие из центра стола, с подставкой для соли и специй. Сумерки сгущались постепенно, подкрадываясь из углов; казалось, что стол и квадрат пола под ним стоят на островке посреди наступающего моря. Хаген взял суп и второе — овощи с мясом, и всё это проглотил, практически не жуя, запив стаканом крепкого чая. Когда он так пировал в последний раз? Перекусы, сухомятка, а потом и вовсе — точка-тире — многоточие. «Комплексный обед как миф», издательство «Айсцайт», коллективная монография.
Пока он расправлялся с десертом, подоспел Леопольд Шефер и сел напротив, треща суставами. Отворот его вельветового пиджака украшал значок академика. Из-под медной опушки ресниц тёплым ламповым блеском светились внимательные глаза. Чем-то он всё же походил на Кройцера, на его улучшенный, подвинченный и подчищенный вариант. Хаген с хлюпаньем домучивал молочное желе и размышлял, как же так получается, что его вечно окружают опрятные, безукоризненно одетые, даже импозантные люди? А ведь подобное должно притягиваться к подобному. Прямо наваждение какое-то. Проклятие юнца-подлеца.
— Мне сообщили, — застенчиво пробормотал Шефер. — Из канцелярии. И обермастер Улле, лично. Да-с, лично. Вы к нам надолго, надеюсь?
Он был великий дипломат.
— Пока не прогоните, — сказал Хаген.
Не отказал себе в удовольствии пронаблюдать, как вянут рыжие усы, и лишь потом признался:
— Должен вас покинуть через полчаса. Приехал забрать материалы. Прошу извинить — дела.
Шефер с сожалением покачал головой. Он, как никто другой, знал эту песню с бесконечно повторяющимся припевом.
— Так возьмите с собой перекусить.
— Благодарю. Мне уже завернули.
Хаген похлопал по оттопыренному правому карману, набитому до отказа.
В левом притаилось Письмо.
— Вы приехали вовремя, — признался Шефер. — Даже удивительно, как вы угадали. Вы наверное слышали, мы меняем профиль согласно директиве об объединении научных центров, и буквально несколько часов назад пришло распоряжение ликвидировать ряд секций. «Нулевую» в том числе. Мы уже приступили к списанию и утилизации. Боюсь, что часть вашего материала…
— Какая оперативность! — сдавленно откликнулся Хаген.
Он бросил все силы на то, чтобы сохранить внешнее бесстрастие и, кажется, преуспел, хотя сердце колотилось как бешеное, перепрыгивая через тактовую черту.
Опоздал? Не может быть! Нет, ещё нет.
Он сказал «часть»!
— Ндас-с, — меланхолично согласился Шефер. — Райхслейтер энергичен, этого у него не отнять. Война-войной, но, кажется, готовятся и внутренние пертурбации.
Он мигнул, потревожив рыжую опушку ресниц. Шумно и хрипло задышал в усы:
— Ну-ну-ну же, покажите! Никогда не видел, чтобы сразу…
— Пожалуйста, — сказал Хаген.
Заученным жестом фокусника он предъявил браслет. Зелёная птичья лапка никуда не исчезла. Наоборот, обзавелась солидными соседями: алый «хакенкройц» лидера всё ещё силился затмить припечатанный сдвоенной молнией «тотенкопф» Улле. Беспроигрышная комбинация из трёх козырей.
— О! — задумчиво проговорил Шефер. — О, понимаю! Несколько меняет дело, не так ли? Ну, хорошо, я умываю руки. Конечно, если вы возьмёте на себя полную ответственность…
— Да, — сказал Хаген. Сирена оглушала его, лишая способности соображать, приходилось перекрикивать этот мучительный, неумолчный вой. — Я, конечно, возьму! Полную ответственность. За всё. Леопольд, скорее, остановите. Остановите это!
