Иерусалимский покер - Уитмор Эдвард (лучшие книги читать онлайн .TXT) 📗
Ах, дружок, это еще одно место и время. Мы и до этого дойдем. Человек, которому она принадлежала до меня, известен под именем монастырский пекарь, и это лучший из всех людей, которым доводилось топтать мостовые Священного города. Спас мне жизнь, вот что он сделал, когда я был в бегах и приехал в Иерусалим, полуживой от голода и без гроша, бежав от несправедливости, – я тогда был гораздо младше любой из Бедных Клар, которые в том году совершали это невероятное паломничество.
А кто такая Бедная Клара?
Монахиня, дружок, монахиня одного из самых суровых орденов. Поэтому‑то паломничество и было чем‑то неслыханным. Обычно Бедным Кларам даже не разрешается покидать пределы монастыря – никогда, – а тем более поехать в такое место, как Иерусалим, где столько чудесных видов, звуков и запахов, И тем не менее я приехал в святую землю монашкой.
Но разве мужчина может быть монахиней?
Правильно, не может. Никак не может. Но очевидно, Сам решил в том году сделать для меня исключение, чтобы я смог убежать из Корка, поехать в святую землю и исполнить пророчество моего отца.
Кто это Сам?
Господь Бог. Он решил вмешаться, собственной персоной, а мне обо всем этом рассказал священник, монастырский пекарь, когда сделал меня героем Крымской войны и наградил первым в истории Крестом королевы Виктории, которым до того наградили его. Крест королевы Виктории достался мне за то, что я защищал Ирландию от англичан.
Так что ты теперь очень богат?
Вовсе нет, ни капельки. Я простой рыбацкий сын с Аранских островов, я четырнадцать долгих лет был вдали от дома, в святой земле. Просто такой О'Салливан Бир, который случайно оказался в Иерусалиме, хотя известно, что мы иногда зовемся О'Салливаны Лисы, – ума не приложу почему. Но с именем Бернини, с таким прекрасным именем, ты когда‑нибудь построишь фонтаны и лестницы, теряющиеся в небе, и прекрасные колоннады для Папы Римского. Это хорошо, дружок. Если бы это зависело от меня, я бы назвал тебя Донал Кам,[75] а это и вполовину не так звучно.
Кто такой Донал Кам?
Знаменитый медведь и лис из твоих предков с моей стороны, известный в свое время как О'СалливанБир. Несколько веков назад он вел несколько тысяч людей с юга Ирландии на север, в самую зимнюю стужу – он все время сражался, спасаясь от англичан и так же голодая, как я три века спустя, когда был монахиней. Что ж, он ковылял, дрался и вел свой народ, и через две недели они пришли туда, куда шли. И теперь они были в безопасности, те тридцать пять, что остались из тысяч. Так что он совершил подвиг, сделав то, что сделал. Но, несмотря на все это, мне все равно больше нравится Бернини.
А тебя зовут Джо.
Вот именно, так меня и зовут, просто до невозможности. А после Джо имена еще пяти святых, такие же, как у моего отца, у которого был дар.
Какой дар?
Дар пророчества. Он видел мир таким, какой он есть, и таким, каким он должен быть. Он был седьмым сыном седьмого сына, а когда ты седьмой сын, у тебя есть дар. А я был тридцать третьим сыном – и последним.
Глаза Бернини засияли, когда он услышал цифры. Джо взглянул в них и кое что увидел. Тень пробежала по лицу Джо.
Ты умеешь считать, дружок? Быстро, сколько будет пять плюс восемь?
Одиннадцать или двенадцать, ответил Бернини.
Вот‑вот. А как это? Как это может быть и то, и другое?
Потому что иногда у меня получается одиннадцать «блинчиков», а иногда двенадцать. Я знаю, мама говорит, что так не учат арифметику, но я так делаю. Мне кажется, что каждое число хорошо в свое время. Я чувствую, что это число здесь так и просится, и говорю. Но если у меня нет этого особенного чувства, все равно какое‑нибудь число возьмет и вылезет само собой. Ты понимаешь, о чем я?
Джо посмотрел на сына, медленно перестал хмуриться и улыбнулся.
Да ты что. И с тобой так всегда? И в других вещах, кроме арифметики?
Да, боюсь, что так. Ты сердишься?
Ничего подобного, дружок. Я пришел, чтобы любить тебя и принимать тебя таким, какой ты есть. И вот что удивительно – ты ведь вполне можешь оказаться поэтом, ты никогда не задумывался? В поэзии все скользит и течет, как когда слышишь шепот маленького народцаи знаешь, что они прямо за стеной, но не видишь их.
Я не думаю, что я буду поэтом. Мне все время кажется, что я никем не буду. Понимаешь? Чаще всего я просто сижу здесь, у моря. И даже когда я не здесь, я все равно здесь сижу, гляжу на море и слушаю. Ты знаешь, куда оно течет?
Иногда. А иногда я становлюсь такой же, как ты. Просто сижу, смотрю и слушаю. Я делал это на берегах Синая, в маленьком оазисе на заливе Акаба. Я летал туда на своем «Верблюде» и целыми днями сидел, смотрел и слушал, просто сидел на страже в часы света и тьмы.
Бернини рассмеялся.
Ты летал на верблюде? Как на коврах‑самолетах в сказках?
Звучит странно, а? Но так назывался мой аэроплан – «Сопвич Кэмел». А скажи‑ка мне, тебе ведь больше всего на свете нравится смотреть и слушать?
Да.
Джо встал на колени в песок и обхватил Бернини за пояс.
Ну, дружок, я и вправду очень рад, что нашел тебя здесь. Именно на этом пятачке у моря.
Бернини запустил пальцы в бороду отца.
Я тоже рад, и неспроста. Я знал, что ты скоро придешь, но не знал, что сегодня, и это был чудесный сюрприз. Именно сегодня. Сегодня мой день рождения.
Я знаю, дружок, поэтому‑то я и здесь. Ровно тринадцать лет назад ты родился в Иерихоне, в месте, где было много солнечного света и цветов, у реки Иордан, еще в одном оазисе. И рядом с рекой был наш маленький домик – на пути к реке, мы были совсем от нее недалеко. Так близка была она, эта река чудес, так близка она казалась, почти у наших ног. И правда то, что говорит старик. Годы, они просто ускользают и скользят вдаль вместе.
Почему ты плачешь, папа?
На самом деле я не плачу. Я просто счастлив, что нашел тебя здесь, у моря. Просто счастлив. И все.
Кто сказал это? Ну, о ком ты говорил?
Старик? Это особенный человек. Мой друг из Иерусалима. Он показал мне мир и показал, что к чему в этом мире. Его зовут Хадж Гарун. Он такой кроткий и хрупкий, так что непонятно, как ему это удалось.
Удалось что?
Прожить три тысячи лет в Иерусалиме. Удалось,видишь ли. Может быть, здесь, вдали от Священной горы, это и трудно себе представить, но это правда. Ты мне веришь?
Да. Хадж Гарун. Человек, который прожил в Иерусалиме три тысячи лет.
Джо улыбнулся. Улыбнулся и Бернини.
Может быть, когда ты подрастешь, дружок, он тебе понравится. Как считаешь?
Не знаю. Может быть.
Джо вздохнул.
Чудо, вот что.
Папа?
Да.
Ты теперь останешься с нами?
Что ж, дружок, скажу тебе честно: нет, не останусь. Пришло мое время, видишь ли, ничего не поделаешь. Так что я уезжаю посмотреть на новые места, может быть в Новый Свет, то есть в Америку. Я разузнаю кое‑что про эти новые места, и когда разузнаю, мы с тобой это обсудим. А пока у тебя есть мама, и она замечательная, Господь не создавал лучше.
Я ее люблю.
Я знаю, и я ее тоже люблю, по‑своему.
Тогда почему ты уезжаешь?
Ах ты, маленький хитрюга, это у тебя с лисьей Салливановой стороны, сказал бы я. Но ответ ты получишь прямой. Я должен уехать. Я родился сыном рыбака, а следую в направлении пустыни. Может быть, сейчас ты этого не поймешь, но ты поймешь позже.
Нет‑нет, я понимаю.
Да? Как это?
Мне сказал человек по имени Стерн. Новый друг мамы.
Да ты что? И что он сказал?
Он однажды уезжал, и я спросил его то же самое, и он сказал, что иногда мужчина должен уезжать.
Ну‑ну, я думаю, он прав. Ну разве ж ты не умница – знать все эти вещи в твоем возрасте!
Бернини повесил голову.
Я не умница, прошептал он.
Почему ты так говоришь?
Потому что я не умница.
Бернини замялся, уставившись в песок.
В чем дело? быстро спросил Джо. Ты хочешь сказать, что не умеешь читать? Это я уже знаю.
Бернини кивнул.
