Сокол Ясный - Дворецкая Елизавета Алексеевна (список книг TXT) 📗
И удар последовал, но совсем не такой, как он ожидал. Вместо того чтобы отшатнуться, Бранемер подался вперед, будто и не заметил ранения. Его секира описала короткую дугу и ударила по клинку Хорта, на миг прижав к закраине щита. Зацепив чужой меч изгибом лезвия, Бранемер затем резко рванул, вынудив Хорта отвести руку, открыв грудь и правое плечо. С коротким яростным рыком Бранемер впечатал туда умбон щита, вложив весь вес своего тела. Хортеслав пошатнулся, и тяжелая варяжская секира обрушилась на его шлем прямо над правым ухом. Даже в задних рядах зрителей услышали гул.
Сила удара швырнула Хорта на колени. Навалилась слабость, глаза застлала тьма. Не собираясь сдаваться, он попытался превозмочь эти напасти, но секира Бранемера, будто черный ворон, взлетела снова и пала на его подставленный затылок. Бранемер не смог сдержать порыв окончательно разделаться с молодым и оттого особенно ненавистным соперником, но перевернул оружие обухом вниз – иначе смолянский князь Зимобор лишился бы в это мгновение старшего сына, а полоцкий Столпомер – заботливо выращенного наследника. Однако Хорт не устоял под ударом и рухнул лицом в снег. Клинок выпал из разжавшейся руки.
– Ты ранен? – К князю шагнул Огневед, видевший, как и все, что удар Хорта по голени достиг цели.
Кмети и старейшины заволновались, подступили ближе; полочане сгрудились возле Хорта, подняли, перевернули, сняли шлем с вмятиной на затылке. Пожога припал ухом в его груди, с надеждой выслушивая стук сердца. А витимеровцы окружили своего князя, выискивая на снегу красные пятна крови.
– Нет, – буркнул Бранемер и опустил секиру. – Цел я.
Единственным красным пятном, четко видным на белом снегу, был науз на рукояти его оружия.
***
Эту ночь Младина почти не спала, лишь иногда погружалась ненадолго в зыбкую дрему. Оттого для нее не было обычной пропасти между вчерашним днем и сегодняшним, и даже казалось, что утро пришло неожиданно быстро. Едва рассвело, как стали собираться: старшие тоже стремились прибыть в Витимеров побыстрее, и торопились, опасаясь, как бы солнце нового дня не растопило следы ночного снегопада, не порушило навороженный зимний путь. Однако Лютава не разделяла этих опасений: она всем существом чувствовала, что Марена – здесь. Черная Лебедь поворотилась вспять, а значит, никакой весны, пока она не тронется вновь предначертанным путем. «Кого я везу ему в невестки!» – в невольном ужасе думала она о Бранемере и, поглядев на брата, вновь восклицала мысленно: «Кого ты родил, волк мой лесной?!» Впрочем, она слишком хорошо знала родословие Младины, чтобы чему-то подобному удивляться. Скорее Лютава беспокоилась, управятся ли они с этими силами. По обеим линиям родства Младина являлась наследницей княгинь, волхвов и жриц в бесчисленных поколениях. Она была готовым телом для любой богини, которая пожелала бы войти в земной мир. И даже ее собственный отец, сам сын Велеса и Лады, едва ли сможет укротить эти силы, как едва ли одна рука того же тела сможет побороть другую.
– Как приедем, отведите меня сразу к Унеладе, – сказала Младина Лютаве, пока они подкреплялись при лучине хлебом и молоком. Правда, та и другая сделали лишь несколько глотков.
– Она еще в подземелье, под Ладиной горой. Ей никак нельзя выйти, пока не настал Ладин день.
– Но к ней можно пройти?
– Нет. Туда никого не пускают, кроме волхва, кто ей припасы носит. И только князь к ней войдет, когда придет пора Ладе проснуться.
– Но мне нужно ее повидать.
– Зачем?
– Она заняла мое место! – твердо произнесла Младина, глядя в глаза Лютаве. И сейчас Лютава отвела глаза. – Там должна была быть я! Она вошла в род, который ожидал меня.
– Да, – вынуждена была согласиться Лютава. – Но что же теперь? Уже поздно ее заменять, ей вот-вот на волю выходить.
– И я должна ее повидать, пока она не вышла.
– Хорошо, – помолчав, согласилась Лютава, подавляя тревогу.
Она чувствовала, что так надо. Большое сходство двоюродных сестер даже ее сбивало с толку; каждый раз при взгляде на Младину ей виделась собственная дочь, только обернувшаяся какой-то новой стороной, будто родившаяся заново. Ей снилось, будто две девушки то стоят друг против друга, то сходятся и сливаются в одну, то вновь расходятся. Девушка со знакомым лицом казалась то светлой и ясной, будто весенняя березка под солнечными лучами, а то вдруг одевалась мраком и в ее дымчато-серых глазах проглядывала бездна. Как будто два разных существа боролись за обладание одним и тем же обликом. И Лютава прекрасно знала, что это за сущности. Их борьба, начавшаяся в месяц лютень, вот-вот будет завершена. Но впервые в жизни Лютаву терзали сомнения в исходе этой борьбы.
И разрешиться она должна была в черном чреве земли. А потому Младине нужно попасть туда, где уже находится Унелада. Этим утром Лютава сильнее тревожилась за дочь, чем когда узнала о ее похищении – вернее, бегстве с Бранемером. Но воспрепятствовать борьбе не пыталась: для этого она была слишком мудра. Ее дочь была от рождения – и задолго до него – обречена стать вместилищем божественных сил, а значит, непременной участницей их борьбы. К этому она ее готовила с младенчества. И самое безопасное в таких делах – отдаться течению высших сил, не противясь.
Посадив в сани, Младину накрыли белым покрывалом, чтобы она приехала в род жениха, как положено невесте – никем не ведомой. Сперва она подчинилась, но ехать так ей вскоре стало невмоготу. Отрезанная от мира непрозрачным белым полотном, она сразу же соскальзывала в Навь. Но и здесь видела лишь одно: как золотистый сокол с окровавленной грудью вьется между двумя источниками – в одном струи чисты и прозрачны, в другом синеваты, будто ночной туман. Вокруг них – заснеженная трава, наверху серое небо. И некая сила не пускает сокола ни к одному источнику, ни к другому. Приглядевшись, она даже смогла разобрать, что его лапки опутаны красной нитью со множеством хитрых узлов: казалось, узлы лишили его возможности лететь свободно, заставляют кружить на одном месте, будто привязь. Это навязчивое бессмысленное кружение наводило на Младину такую тоску, что она ей самой внушала ужас: казалось, черная река напирает на запруду, вот-вот вырвется и сметет в бездну весь зримый мир.
Надеясь отвлечься, Младина в досаде сорвала покрывало и стала смотреть по сторонам: на реку и лес, вновь укутанные чистым белым снегом. Ветхое платье умирающей зимы сменилось белой одеждой невесты. Марена – вновь невеста. Но пелена облаков не позволяла ей снизу бросить взгляд на грозно-пламенного жениха. И Младина так томилась, не сводя глаз с облачного неба, что едва могла дышать. И холод крепчал: лица краснели от мороза, изо ртов вырывались облачка пара.
– Сестра, не гневайся! – с шутливой мольбой крикнул Младине Радом, шагавший возле ее саней во главе своих «волков». – Ребят поморозишь!
Лишь перед самым Витимеровым, когда уже показались первые избенки выселок, Лютава вновь набросила на нее покрывало. Сама Лютава с невольным волнением смотрела на это памятное место. Двадцать лет назад и ее привезли сюда, невесту под белым покрывалом, чтобы отдать за Бранемера, но прежде послать в подземелье богини Лады. И вот теперь новая Лада ждет под землей, а она везет сюда новую невесту… и опять ей пришлось сделать усилие, чтобы мысленно развести этих двух девушек. А исход всего затеянного был так же смутен, как и двадцать лет назад. Казалось бы, все обдумано и улажено давным-давно. У них были долгие года на то, чтобы рассадить всех по скамьям. Но для богов эти года – мгновения. И дело даже не в том, что боги могут передумать. Просто замысел их, сверху ясно видный, до смертных доходит порой с трудом.
Бранемер с дешнянской старейшиной встречал гостей у ворот. Народу было много: важные бородатые отцы родов, приехавшие на праздник пробуждения Лады, большухи в рогатых кичках, девушки в белых шушках с красными поясами. Лютаве показалось, что сам князь выглядит растерянным: видимо, не ждал, что в эту пору еще пройдет обильный снегопад и даст гостям возможность добраться в срок. Кольнул испуг: да не сыграл ли он уже свадьбу? Нет, ведь Ладин день – завтра, и не мог он взять в жены Ладу, пока она не вышла на волю.
