Бесплодные земли (др. перевод) - Кинг Стивен (книги онлайн бесплатно серия .TXT) 📗
Объявления, да… и информационные выпуски — невнятные, путаные, воинственные, напичканные пропагандой; то, что Джордж Оруэлл назвал бы демагогией. А в промежутках между сводками новостей и объявлениями — визгливая военная музыка и увещания: в знак уважения к павшим шлите в багровую глотку бойни все новых мужчин и женщин…
Война закончилась, и на некоторое время воцарилась тишина. Но в какой-то момент репродукторы вновь ожили. Давно ли? Сто лет тому назад? Пятьдесят? Да имело ли это значение? Нет, думала Сюзанна. Важно было другое: вновь пущенные в дело репродукторы разносили над городом лишь то, что хранил один-единственный виток магнитной пленки: барабанный бой. Который потомки коренных жителей города принимали… за что? За голос Черепахи? За волю Луча?
К своему удивлению, Сюзанна вдруг вспомнила, как однажды спросила отца, человека тихого и скромного, но глубоко циничного, верит ли он, что на небесах есть Бог, направляющий течение человеческой жизни. «Видишь какое дело, Одетта, — ответил отец, — по-моему, и да и нет. Какой-то Бог, конечно, есть, только вряд ли Он нынче имеет к нам хоть какое-то отношение. По-моему, после того, как мы убили Его сына, до Него наконец дошло: ни с сыновьями Адама, ни с дочерьми Евы ничего не поделаешь. И Он умыл руки. Голова!»
В ответ на это (ничего иного она и не ждала; ей шел двенадцатый год, и ход отцовой мысли был ей отлично знаком) Сюзанна показала ему коротенькое объявление в местной газете на странице, отданной религиозным общинам. Там говорилось: в будущее воскресенье преподобный Мердок из методистской Церкви Благодати, опираясь на текст Первого послания к коринфянам, осветит тему «С каждым из нас каждый день говорит Господь». Отец смеялся до слез. «Ну, полагаю, каждый из нас кого-нибудь да слышит, — выговорил он наконец, — и можешь смело ставить свой последний доллар вот на что, золотко: каждый из нас — включая этого самого преподобного Мердока — слышит именно то, что хочет слышать. Это так удобно…»
Этим людям явно хотелось слышать в фонограмме ударных приглашение к ритуальным убийствам. И когда в этих сотнях или тысячах динамиков начинали гулко греметь барабаны (назойливый чеканный ритм, который на поверку, если Эдди не ошибался, представлял собой всего-навсего перкуссию из какой-то там «Ширинки на липучке» каких-то неизвестных Сюзанне «Зи Зи Топ»), горожане воспринимали это как сигнал завязать на веревках петли и вздернуть на ближайшем столбе под репродуктором пару-тройку сограждан.
«Сколько же их? — гадала Сюзанна, пока Эдди катил ее инвалидное кресло по улице и под исцарапанной, испещренной многочисленными вмятинами твердой резиной шин то хрустело битое стекло, то шуршали макулатурные барханы. — Скольких здесь перебили из-за того, что много лет тому назад какую-то электронную схему под городом разобрала икота? Или убийства начались потому, что горожане распознали полную чужеродность этой музыки, непонятным образом — как мы, как самолет, как некоторые из машин на улицах — занесенной сюда из иного мира?»
Этого Сюзанна не знала. Зато она поняла другое: она давно переняла цинический взгляд отца на Бога и те беседы, которые тот ведет (или не ведет) с сыновьями Адама и дочерьми Евы. Жители Лада попросту искали причину безжалостно истреблять друг друга, и барабаны стали не худшим оправданием для бойни.
Тут ей вспомнился найденный ими дикий улей — бесформенное, уродливое гнездо белых пчел, чьим медом они бы неминуемо отравились, если бы оказались настолько глупы, чтобы вкусить от него. Здесь, на этом берегу Сенда, расположился еще один умирающий улей с белыми пчелами-мутантами, чей укус не делало менее смертоносным ни их смятение, ни ущербность и обреченность, ни растерянность.
«А скольким еще придется умереть, прежде чем пленка порвется?»
Внезапно, словно мысли Сюзанны были тому причиной, репродукторы ожили, на город обрушились безжалостные синкопы. Застигнутый врасплох Эдди испустил изумленный вопль. Сюзанна взвизгнула и обеими руками зажала уши, успев, однако, расслышать едва различимое звучание других инструментов: звуковую дорожку или дорожки, лишенные голоса десятилетия тому назад, когда кто-то (вероятно, чисто случайно) сбил балансировку, полностью сместив равновесие в одну сторону и тем самым похоронив и гитары, и вокал.
Эдди катил инвалидное кресло по улице Черепахи, руслом Луча, стараясь смотреть во все стороны одновременно и не вдыхать запах разложения. «Слава Богу, хотя бы ветер дует», — думал он.
Эдди повез кресло быстрее, внимательно обшаривая взглядом заросшие бурьяном просветы между большими белыми зданиями в поисках грациозного стремительного контура монорельсовой железной дороги в вышине. Ему хотелось поскорее выбраться из этой бесконечной аллеи мертвецов. Он поневоле вновь глубоко вдохнул витавший здесь обманчиво-приятный коричный запах, и ему показалось, что он никогда и ничего еще не хотел так отчаянно.
Из транса Джейка неожиданно и грубо вывел Режь-Глотку: он схватил мальчика за ворот и дернул к себе, вложив в рывок всю ту силу, с какой жестокий ездок останавливает летящего галопом коня. Одновременно пират выставил ногу, и, запнувшись о нее, Джейк полетел спиной на землю. Голова его коснулась мостовой, и на мгновение свет для мальчика померк. Режь-Глотку, не грешивший гуманизмом, незамедлительно привел его в чувство, ухватив за нижнюю губу и рванув вперед и вверх.
Джейк пронзительно вскрикнул и мигом принял сидячее положение, наугад молотя кулаками по воздуху. Режь-Глотку с легкостью увернулся от ударов, подцепил Джейка ладонью под мышку и резко поставил на ноги. Джейк стоял, покачиваясь взад-вперед, как пьяный. Он был за гранью протеста, почти за гранью рассудка и только одно знал наверняка: все его мышцы словно бы растянуты, а раненая ладонь воет, как зверь, попавший в капкан.
Режь-Глотке, по-видимому, требовалась передышка. В этот раз пират переводил дух довольно долго; он стоял согнувшись, уперев ладони в обтянутые зеленым бархатом колени, и прерывисто, сипло дышал. Желтый шарф съехал набок. Здоровый глаз поблескивал, как фальшивый бриллиант. Из-под измявшегося кружка белого шелка, прикрывавшего другой глаз, на щеку медленно стекала отвратительная желтая творожистая жижа.
— Подыми голову, пострел, и поймешь, отчего я эдак круто осадил тебя. Наглядись всласть!
Джейк задрал голову, но потрясение, которое переживал мальчик, было столь глубоко, что он ничуть не удивился, увидев покачивающийся в восьмидесяти футах над ними мраморный фонтан, огромный, как панелевоз. Они с Режь-Глоткой находились почти точно под ним. Фонтан удерживали на весу два ржавых троса, почти целиком скрытые в высоченных шатких штабелях церковных скамей. Даже сейчас, соображая, мягко говоря, не слишком хорошо, Джейк понял, что эти тросы изношены куда больше, чем уцелевшие на мосту.
— Видал? — ухмыляясь, осведомился Режь-Глотку. Он поднес левую руку к прикрытому шелком глазу, зачерпнул густую гнойную субстанцию и равнодушно стряхнул ее в сторону. — Нешто не прелесть? О, Тик-Так человек верный, на него можно положиться, будьте покойны. (Где же эта услада козлиной похоти, барабаны? Уж пора бы им заиграть — коли Медный Лоб забыл про них, я вколочу ему палку в зад так глубоко, что негодяй испробует, какова на вкус кора!) Теперь гляди вперед, очочко мое распрекрасное.
Джейк поглядел, и Режь-Глотку незамедлительно отвесил ему такого тумака, что мальчик качнулся назад и чуть не упал.
— Не туда, обалдуй! Под ноги! Вон, видишь два темных булыжника?
Джейк увидел и равнодушно кивнул.
— Не вздумай наступить на них, постреленок, не то сверзишь сей плод тяжкого, кропотливого труда прямехонько себе на башку, и всякому, кому ты опосля того занадобишься, придется собирать тебя промокашкой. Уразумел?
Джейк снова кивнул.
— Вот и славно. — Режь-Глотку в последний раз глубоко вздохнул и звонко хлопнул Джейка по плечу. — Тогда вперед, чего ждешь? Хоп!
