Летняя практика - Демина Карина (книги бесплатно без TXT) 📗
Это она про Еськову женушку? Та руку подала, хотя и глядела настороженно, будто опасаючись, что вот сейчас Арей эту руку к себе приберет.
Нет уж, ему рука без надобности, да и девка эта тоже.
У него своя есть… пусть не жена, а лишь невеста, но есть.
Сыщется.
И Арей… он заставил себя избавиться от лишних мыслей. И Щучкино белое запястье — такое переломить легко — в левую руку взять, а в правую — Егорово, широкое, темное от загара. В глаза царевич смотреть избегает, знать, чувствует за собой вину.
И Арей чувствует.
Если бы он не…
Нет, о сцепке думать надобно. О Еське, который третьим становится, замыкая меж собой руки братовы и супруги. Усмехается. И говорит:
— Давай, что ли… рули…
Чужая сила клокочет. Неподъемная. Упрямая. Егорова — алым клубится, гневом его окрашена, тронута тленом смерти чужой, а вот у девчонки чистая, что вода ключевая, и тянется к Арею, и главное — не вытянуть лишнего, не выжечь ее, такую бестолково-храбрую, дотла.
У нее, судя по лицу, тоже шанс в жизни один.
Нельзя отбирать.
Еськина сила, что ласка в древесных корнях, мелькает, играет, то тут золотом шкурки блеснет, то там, и Егорова от этой близости волнуется…
Сосредоточиться.
Не смотреть на других.
На Люциану, которая закончила что-то чертить. От никогда Арей не любил ее науки, а гляди ж ты, помогло, силы, такие разные, что щука с лебедем в один возок запряженные, вдруг успокоились.
И потекли к Арею тонкими ручейками.
А он, сплетая эти ручейки в косу, направлял ее к Люциане.
Купол держался.
И Люциана, предивная пряха, неожиданно странная и страшная даже — в светлых одеждах, с руками тонкими, с пальцами, коими невидимые нити перебирала живо, — вплетала в него все новые и новые нити.
Земля гудит.
Хохочет нежить.
И занимается алым пламенем огроменный ожгень, чтобы, и загоревшийся, ползти вперед.
Расползаются маслянистые лужицы их крови… и в горле першит от дыма, которому щит не помеха. Волки жмутся к Елисею, а тот, присев — в человеческом обличье, нагой и тоже страшный, — говорит с землей, упрашивая помочь. И та отзывается, раскрывается жаркими ртами, проглатывая мелких тварей.
Весело.
И душно.
И ярость слепая, которая копилась годами, наконец-то находит выход. Арей-то, наивный, полагал, что справился с этой яростью еще там, в подвале, когда учился с огнем ладить, а она просто затаилась, чтобы теперь с пламенем выходить из жил.
Падает, сгорая на лету, крикуша, безобидная по сути своей тварь. Голос у нее гнусен, да и привычку имеет беды к дому приманивать, но напрямую человеку вреда не чинит, разве что слабому да старому. А тут их стая налетела, и бьют крылами, взбивают темное небо, луны не видать. И, натыкаясь на радугу купола, горят. А пламя, получив свободу, перескакивает с крыла на крыло.
Дышать.
Не забывать о контроле.
Соизмерять силы. Самое сложное. Ему бы в битву, к Фролу Аксютовичу, который застыл с безумною усмешкой, только и шевелятся, что пальцы, один за другим знак выплетая. И с каждого идет волна лютая, чтобы с волной иной встретиться да одна другую проглотить.
Или вот Архип Полуэктович.
Сосредоточен.
И сила его — сила древних гор, нетороплива, но неодолима…
А надо держать кольцо. И стало быть, не случайно поставили его в сцепку ведущим. Арей понимает. Он не в обиде. Он держит. И выравнивает потоки силы. Очищает Егорову дурную, сквозь себя пропуская. Стабилизирует Еськину, которой не по нраву этаки вольности… с девчонкой вот, даром что и учиться не начала, проблем меньше всего.
Спокойна.
И стоит, улыбается деревянною улыбкой, будто бы ничего-то страшного и не случилось.
А все же чем дальше, тем сложней. Главное — не допустить неконтролируемого резонанса. Арей не допустит. Присмирит одну, подтянет другую… щит получит свою подпитку, а он… он теперь понимает, как это невыносимо сложно — просто стоять.
— Ох ты… — Этот окрик почти заставляет отвлечься. Арей поворачивается, чтобы увидеть…
И перед глазами возникает то, позабытое уже, поле. Снег, взрытый копытами и ногами… люди, лежащие на земле… кровь… и тварь подгорная.
Нынешняя походила на ту, прежнюю, только сутью. И Арей, сам не желая, задрожал, он отступил бы, поддавшись мгновенью страха, если бы не нити, которые опасно истончились.
Нельзя выпускать.
И страх… только страх. Арей справится. Он не хочет умирать снова, он помнит, как это было. И боль всепоглощающую. И отчаянное желание жить.
В этой твари не было ничего медвежьего.
Она была огромная, куда больше той, зимней. И ступала медленно. Бухали тяжелые копыта, давили что землю, что мелких суетливых тварей, которые не успели убраться с пути ее. И нежить замирала, как почудилось — в ужасе, ибо то, что ступало по улице деревенской, было чуждо и их природе.
Тварь повела рогастой башкой.
И щелкнула хвостом, разбивая в щепу древний забор. Она остановилась и заревела.
— От же ж, — задумчиво произнес Архип Полуэктович. — Все неймется… а я тебе говорил, Фролушка, поедем со мною. В горах тихо, благостно… и нежить там старая, известная… эх… тебя все на подвиги тянуло…
Существо приближалось, позволяя разглядеть и крутые бока, покрытые мелкой темной чешуей. Между чешуйками то там, то тут шипы торчали кривоватые, на концах которых блестели капли.
Яд?
Ясно, что не амброзия…
Хребет крутой. Хвост скорпионий, гибкий, что плеть. Копыта тяжелые, каждое — с колесо тележное. И ступает тварь, давит других, поменьше, только чавкает под этими копытами премерзко. А на спине горбатой старуха сидит да клюкой машет. Марьяна Ивановна на себя вовсе не похожая стала. Оно-то правда, что после смерти люди меняются, но от чтобы так… радикально.
— Арей, не отвлекайтесь, — одернула его Люциана Береславовна. — Ваша задача следить за контуром. Сможете еще двоих принять?
Сможет.
Куда он денется.
— Евстигней, хватит каяться… и вы, Елисей, будьте добры…
— А…
— А вы, Емельян, на подмене. Если увидите, что кто-то бледнеет или, упаси Божиня, чувств лишается, то ваша задача заменить его. Контур выдержит секунду-другую, но не больше. И если распадется, откат получите все, поэтому не зевайте.
Говорила она спокойно, будто на лекции, а не… и правильно, и без того жути хватает, чтоб ее еще нагнетать. А потому пусть все верят, что нынешние обстоятельства… практика.
Хороша, чтоб ее… практика.
Елисеева сила дикая и темная, колючая, будто из терновых ветвей плетенная. Так и норовит позанозить. А вот Евстигнеева летит огнем, окружает плетение, и прочие к ней тянутся. С пятерьмя управляться тяжело.
Не отвлекаться.
Уравнять.
Подтянуть девчонку. Ее сила пока ясная, но каким-то внутренним чутьем Арей понял: слабеет. Если кого менять придется, то ее… и Егор держится… как долго продержится? Вопрос. Их бы вывести и двоих вместо, но раз сказала, что пятеро нужны, так тому и быть. Не Арею с ней спорить.
Он не спорит.
Он стоит.
И тянет силу. Плетет. И отдает плетение тем, кто точно знает, что с ним делать.
— Что ж вы гостей-то встречаете так? — Марьяна Ивановна с легкостью отмахнулась от ледяного шквала, а вот мавок мелких посекло. Ну да их тут со всей округи собралось. И подумалось как-то так, что после нынешней битвы станет округа безопасною, потому как нечисти в деревеньке полегло столько, что не скоро она возродится, заполонит местные леса.
И хорошо.
Арей словно бы раздвоился. Часть его, сосредоточенна и серьезна, держала плетение, не позволяя силам, таким удивительно разным, развалить его, сожрав друг друга. А другая смотрела.
И была весела.
Хмельна?
Похоже на то. Сила пьянит. Он это знает, но способен с этой хмельною радостью управиться.
Вот Фрол Аксютович, хмыкнувши, поднял руку, раскрыл ладонь да и дунул… пронесся по улочке вихрь, покрутил нежить, подрал, кого смел, кого растерзал. И только тварь подгорная осталась, что гора, на пути этого вихря. Головой качнула, будто кланяясь.
