Золотой ключ. Том 1 - Роун Мелани (книги без сокращений .txt) 📗
— Бассда! Не доводи меня. — Он махнул рукой. — Ступай, найди Диегу, должно быть, она в прачечной. Передай, что я ее зову, граццо. У меня к ней дело.
Игнаддио округлил глаза.
— Но.., я думал, ты не можешь…
— Что я не могу? И какое тебе дело, что я могу, а чего не могу, что я вправе хотеть, а чего не вправе?
— До'нада, — растерянно пробормотал Игнаддио.
— Вот уж точно, До'нада. Адеко, уходи. Пришли ко мне Диегу. И не вздумай возвращаться, а то я не буду смотреть твои работы.
Он и не собирался смотреть работы Игнаддио; быть может, именно поэтому угроза возымела действие. Игнаддио скрылся с глаз, не Сказав ни слова.
Из маленького сада под увитыми виноградом арками Сааведра прошла в центральный внутренний двор и застыла как вкопанная. В двух шагах от нее стоял Алехандро; не сводил глаз с фонтана и не ведал о том, что она рядом, — журчание и всплески струй заглушали ее шаги. Его профиль был столь изящен, столь восхитительно четок, что ей захотелось сейчас же, не медля ни секунды, начать новый портрет. Раньше она писала его анфас или в три четверти — как-то в голову не приходило, что полный, как на монете, профиль вполне достоин воплощения на холсте. Высокий лоб частью скрыт расчесанными прядями (волосы все еще вьются, хотя он уже не ребенок), нос прямехонек (счастливчик — сколько мужских носов было сломано на занятиях борьбой и фехтованием!); точеная выемка между ноздрями и верхней губой, чувственные губы (Сааведра слегка покраснела при мысли, что лучше всех знает об этом). В меру выступающий подбородок свидетельствовал об упрямстве, но также и о волевом характере. Выступающий подбородок гораздо выразительнее скошенного, довершила свои размышления Сааведра.
Она направилась к Алехандро. Под ногами захрустел гравий. Герцог обернулся; профиль исчез, но Сааведру это не огорчило. В любой позе он был красив, любой его жест годился для портрета. И то, как он вскидывал голову, и то, как дергал уголком рта, и то, как взмахом широкой ладони прекращал спор, к которому внезапно утрачивал интерес, — пусть даже сам этот спор и начал.
Одарив ее своей знаменитой улыбкой (той самой — с изъяном), он шагнул навстречу, взял ее за руки. Брызги попали ему в лицо, а затем и ей и смешались в миг поцелуя. Но вдруг его улыбка исчезла, лицо стало серьезным, и Сааведра поняла: он пришел не потому, что соскучился.
Она села на изогнутую скамейку перед чашей фонтана и потянула его за рукав. Алехандро сел рядом.
— Что-нибудь случилось? Он не пытался увиливать.
— Каса-Варра. Я должен туда ехать.
— Что это? — Она напрягла память. — Никогда не слышала. Он царапнул каблуком по каменной плите, зацепил ее, надавил, словно хотел выковырнуть.
— Один из наших загородных особняков. Мы с отцом туда выезжали на лето, когда у него было не слишком много дел. — Он тяжело вздохнул — воспоминания об отце причиняли боль — и ковырнул плиту еще сильнее. — Сейчас там моя мать. Удалилась на покой.
Сааведра рассмеялась, хлопнула его ладонью по колену, чтобы пощадил плиту.
— Любящий и послушный сын спешит проведать свою матушку, пока она не устроила скандал. Так?
— Эйха, пожалуй. — Он легонько сжал ее руку, поднес к губам, поцеловал. — Прости меня, каррида… Номмо Матра эй Фильхо, прости. Я должен съездить к матери, обсудить с ней помолвку.
Она почти не ощутила боли. Была к этому готова. Столько раз травила себе душу, что та загрубела.
— Твою?
— Мою.
Она крепко сжала его руку. Чуть ли не до крови вонзила в нее ногти.
— Эйха, мы с тобой знали, что рано или поздно это случится. Ради этого и поехал в Пракансу твой несчастный отец. — Из чувства такта она не упомянула, что ради этого герцог Бальтран взял с собой портрет сына, написанный ею. Теперь эта картина во дворце пракансийского короля.
— Но не так же скоро!
— Не так, — откликнулась она эхом. — Но делать нечего, мы должны смириться. — И тут напускная отвага испарилась, а вместе с ней и независимый тон. — Бассда! Я не консело, искушенный в дипломатии и лицемерии! Алехандро, позволь, я тебе скажу, что испытываю на самом деле. Злость, страх, ревность, боль, растерянность, безысходность и любовь. Все сразу! А еще мне хочется реветь… — Она хрипло, прерывисто вздохнула. — Но это ничего не даст, кроме пятен на лице, красных глаз и распухшего носа, и ты больше никогда не захочешь на меня смотреть. Будешь любоваться только пракансийской красоткой… — Сааведра посмотрела на Алехандро. — Она красивая?
Герцог, явно не ожидавший этого вопроса, смущенно пожал плечами.
— Мердитто, — выругалась она. — Должно быть, она красавица. Матра Дольча, да и могло ли быть иначе? Дочь короля, невообразимо богатая невеста, самая удачная партия для герцога Тайра-Вирте, и здоровье небось отменное: бьюсь об заклад, она будет плодить детей как крольчиха на радость твоей матушке. И в придачу красавица. — Она взглянула на него полными слез глазами. — Все равно плачу. Ничего не могу с собой поделать. А тут еще и ты собрался уезжать…
— Мейа дольча Ведра… — Он сделал то, чего она и хотела, и ждала: крепко обнял, стал гладить, и целовать, и шептать ласковые слова — ненужные, лишенные смысла — до тех пор, пока они не зазвучали.
Чуть-чуть успокоившись, она оторвалась от его плеча.
— Прости, я не собиралась реветь. Ненавижу плаксивых женщин.
— А я люблю одну из них и разрешаю ей перепортить все мои камзолы.
— Слезы — это признак слабости.
— Это признак многих чувств, и все они тяжелы, и за каждое из них ты вправе прикончить меня, не сходя с этого места. Поверь, мейа амора, я тоже так расстроен, что хочется…
Она нервно рассмеялась.
— Плакать?
— По-моему, ты сейчас плачешь за двоих. Я подожду. На этот раз смех дался ей легче.
— Подождешь?
— Подожду, пока мамочка одернет на мне щегольской, с иголочки костюм, пригладит растрепавшиеся волосы и скажет, что я очень симпатичный меннино.., вылитый отец. Эй верро.
— И будет права. Ты симпатичный мальчик и точная копия отца.
— Я точная копия Алехандро до'Веррады, кем бы он ни был. На ее лице промелькнула улыбка.
— Когда уезжаешь?
