Альвийский лес (СИ) - Пасценди Доминик Григорьевич (книги онлайн полностью .TXT) 📗
Сину Папалазо был классический благородный разбойник, нападавший на купеческие обозы и дворянские кареты, грабивший, стараясь не убивать без нужды, и, по всеобщему убеждению прислуги и городских ремесленников, раздававший деньги бедным.
Дорант знавал такие случаи. Обычно выяснялось, что деньги-то разбойник давал, да не из сочувствия к стесненным обстоятельствам, а за вполне определенные услуги: подслушать, разведать, перепродать что, и тому подобное.
Означенный же Папалазо был известен ещё и тем, что всегда выручал своих людей и жестоко мстил, если их кто-то обижал. Калле пересказал несколько услышанных от кухонных мужиков случаев, сильно смахивавших на эпизоды из романа в изложении малограмотного человека.
Дорант пожал плечами и потребовал привести мальца. Сам он сидел в малой столовой, где на чистой белой скатерти расставили перед ним блюдо со свежевыпеченными булочками, кусок окорока на доске, кувшин молока и сковороду с шипящей яичницей.
По виду приведенного Ердара было сразу понятно, что он не ел давно, а в последний раз ел скудно и невкусно. Дорант велел принести пареньку чего-нибудь пожевать, а пока поделился одной из булочек и налил молока. Тот неуверенно взял — и заглотил еду с такой скоростью, что Доранту за него стало страшно.
Тут малому принесли поесть, Дорант дал ему разрешение заняться блюдами и тоже принялся за свой завтрак.
Позавтракав в молчании, они приступили к беседе. Точнее, Дорант принялся расспрашивать мальчишку. Осоловев от сытости, тот постепенно перестал бояться и рассказал много интересного.
Прежде всего, к Императору ему надо было, чтобы, коснувшись Его Величества, получить от него малую долю удачи и везения. Оказывается, среди прислуги распространено было непоколебимое убеждение, что прикосновение к Императору, а в худшем случае к его одежде, приносит человеку счастье.
Действительно, слуги-то Императора, которым дозволено было в столице касаться его самого, его одежды и личных вещей, всегда поголовно были дворянами, причем жаловалась эта привилегия не каждому, а только лишь самым ближним, обычно из допущенных к государственным делам и доверенных. И даже "чёрная" прислуга, которая занималась стиркой-уборкой, готовила еду и носила её к императорскому столу, жила покруче многих мелких дворян из провинции.
И как тут не поверить в то, что прикосновение к Императору делает счастливым?
А удача Ердару была необходима, потому что в доме наместника его невзлюбила некая Канна, старшая над прислугой (и, как понял Дорант, любовница вдового наместника). В чём была причина нелюбви, Ердар и сам понять не мог, но помыкала она им всячески, а ещё и других слуг поощряла, чтобы гоняли парня в хвост и в гриву. У него минуты свободной не было из-за них.
А хотел Ердар на службу к какому-нибудь военному, потому что мечта у него в жизни была — стать боевым слугой, носить оружие, участвовать в битвах и быть героем. Как его отец, погибший в большой мятеж, или как Сину Папалазо.
— Так ведь он же разбойник, твой Папалазо?
— Так это он сейчас разбойник, потому что у него люди дуки Меса убили жену и отобрали дом, а был-то он боевым слугой у комеса Салтеры, а до того солдатом у него же в компаниде, как положено порядочному мужчине.
Комеса Салтеры Дорант знал. Тот умер тому назад лет пять или шесть в своем доме в Акебаре. Не старый еще был, многочисленные раны дали себя знать. Только за два года до смерти перестал он водить компаниду, присоединяя к Империи все новые и новые куски. Достойный был дворянин, хорошо относившийся к своим солдатам.
Дуку Меса Дорант тоже знал, но не лично: приходилось сталкиваться с его людьми. Дука Меса был из дома Аттоу, приехал в Марку не так давно, но уже показал себя хищником, который не гнушается ничего, если речь идет о прибыли. По слухам, из метрополии его вынудили уехать, потому что родне надоело, что он компрометирует семью.
История Сину Папалазо напоминала пошлый роман все больше и больше. Дорант знал, однако, много случаев, которые, опиши их досужий литератор в романе, любой читатель счёл бы невероятными и неправдоподобными.
Мальчишку было жалко. Всего на год старше дочки. Наивный и беззащитный, но неглупый — судя по тому, что и как он рассказывал, и определенно не трус.
И Дорант решил, что беды не будет, если он немного поможет парню. Не место сыну солдата в конюшне навоз выгребать.
— Верхом ездить можешь?
— Могу, — с удивлением отозвался Ердар.
— Пойдёшь ко мне в услужение. Будешь приказы передавать, да и по мелочи, что скажу. Жалованья тебе золотой в месяц. А дальше всё только от тебя зависит.
Ердар аж задохнулся:
— Да я… Да для вас…
— Полно, хватит. Найди Калле, это мой боевой слуга, скажи, что я тебя взял ему в помощь да вестовым.
Глава 8. Уаиллар
Жизнь в аиллоу многокожих, когда там появились еще две женщины и ребёнок, стала для Уаиллара намного сложнее. Воину пришлось заниматься обустройством быта, который раньше складывался как-то сам, поскольку ничего уж такого необычного им с Аолли не было нужно, места в отведенной комнате на двоих вполне хватало, еда была в изобилии, особенно после того, как Уаиллар понял, что еда круглоухих ничем не хуже еды из Леса, а уарро, наложенное на неё, не более чем страшилка для уолле.
С прибавлением двух женщин и ребёнка комната стала тесной, для малыша было надо много такого, чего не было у круглоухих, да и женщины, когда их три, причём две на сносях, а третья кормит младенца, вдруг потребовали столько внимания и помощи, что Уаиллар не каждый день успевал заниматься воинскими упражнениями.
Как ни странно, круглоухие отнеслись к ребёнку очень хорошо. Практически все, кто проходил по двору, когда там сидели женщины с малышом, останавливались и разглядывали его доброжелательным любопытством и улыбкой. Уаиллару не приходило в голову, что ребёнок Оллэаэ — вообще первый альвийский ребёнок, которого увидели люди за всю их историю, что дикарей, что имперцев. И на счастье альвов, он напоминал людям не то их собственного младенца, не то котёнка, вызывая непроизвольное умиление. Особенно когда женщины принимались его умывать своими длинными розовыми языками. Почему-то на это сбегались смотреть со всего двора. В результате самки круглоухих — как называл их воин аиллуо — без просьб приходили на помощь его женщинам, если им казалось, что те в ней нуждаются. Альвам освободили ещё одну комнату по соседству, натащили туда разных предметов и в их числе странное маленькое ложе с бортиками, которое качалось и выглядело неустойчивым: оказалось, что в таких круглоухие держат своих детей, укачивая их, если те просыпаются не вовремя. Они приносили еду для женщин, отбирая самые лучшие плоды, и пытались напоить малыша молоком своих домашних животных, от чего Оллэаэ сразу отказалась, как-то сумев объяснить, что её молока и молока двух других женщин вполне хватит ребёнку.
Да, у обеих беременных появилось молоко, как это всегда бывает у аиллуа, если они на позднем сроке, а рядом есть младенец. Это страшно удивило круглоухих, и те приходили смотреть, как малыша кормят то одна, то другая женщина, то его мать.
Кстати, между собой женщины как-то договорились, и в последнее время Уаиллар чувствовал себя не как воин и глава семьи, а как подросток, которого взрослые постоянно гоняют с поручениями. Аолли уделяла ему меньше времени, чем младенцу Оллэаэ. Та же, поняв, что находится не в статусе лаллуа и её сыну ничего не угрожает, сумела подружиться с Аолли, и теперь они все трое вили из Уаиллара сложные узоры.
Суета по хозяйству оставляла голову свободной, и воин аиллуо получил время подумать. Его вдруг осенило, что с того самого несчастного мига, как он узнал, что Аолли попала в плен к круглоухим, он перестал управлять событиями: его несло течение как несет опавший листок в быстром ручье: крутит, сталкивает с берегами, ветками и камешками, — а он лишь откликался, делал то, что очевидно, что необходимо, не пытаясь планировать и направлять. Да что там — не пытаясь даже предвидеть, что случится дальше! "Листок плывет в ручейке. Сверчок заснул на листке. Не ведает, где проснётся" — вспомнил Уаиллар всем известный стих, сочиненный великим Лэллааром двадцать поколений назад ровно по такому же поводу.
