Дом последней надежды - Демина Карина (читать книги онлайн бесплатно регистрация .TXT) 📗
Здесь много крови.
Так сказал призрак.
И много смерти. И еще боли. Я ведь чувствую… они зовут меня, души, запертые в этом месте, которое больше не являлось моим домом.
— Не слушай. — Я постаралась, и голос мой прорвал пелену тьмы. — Это все лишь кажется… ты способна увидеть правду.
Она вздыхает.
Так резко.
А комната наполняется дымом… и значит, пора. Я толкаю дверь, не удивляясь, что она заперта… и кричу, только крик мой умирает.
— Помогите…
Дым горький.
Черный.
От него кругом идет голова, а пес мой рычит, мечется… я не способна пройти сквозь дверь, я не призрак, а дверь эту определенно подперли снаружи. Остается окно… и меня ждут?
Или…
Окно падает, и в комнату пробирается человек, он двигается как-то слишком уж быстро, словно и не человек, а… чудовище.
Света луны хватает, чтобы разглядеть кривую харю и рот, полный острых мелких зубов. Араши моргает… и пробуждается. Не знаю, срабатывает ли страх или же воинская выучка, вбитая ее отцом, но взмывают клинки, на сей раз не учебные, деревянные, опускаясь одновременно.
Катится по полу голова, а тело вываливается из окна, но место мертвеца занимает другой человек.
Не человек.
И у демонов-ону бывают семьи. Кто-то кричит, но не я…
Кто-то ругается, и так грязно, что я зажимаю уши руками. Но визгливый тонкий голос пробирается в самую макушку. Он обещает мне все кары, он…
Взмах.
И кровь.
Черная, густая… пахнет болотом. А демон, и лишившись головы, пытается пролезть в комнату. Порхают клинки. А дым становится густым. Я кашляю. Я задыхаюсь. Я готова упасть… и надо выбираться.
— Взять, — говорю я псу. И тот бросается наружу.
Вопли.
Крики.
Рык, от которого кровь стынет в жилах. Безумный взгляд Араши… Клинки окружают ее серебряным коконом, и это, пожалуй, красиво, но и смертельно.
— Надо уходить, — я кричу из последних сил, и крик оборачивается кашлем, но оно того стоит: меня слышат. Араши первой выскальзывает в окно. Одно движение, словно она полжизни занималась тем, что пробиралась в чужие окна… а у меня не получается.
Кимоно неудобно.
Оно сковывает движения и делает меня легкой целью. И кажется, кто-то понимает это. Чьи-то когти впиваются в спину. И мне больно. Я дергаюсь, пытаясь стряхнуть чужака, но вместо этого срываюсь и падаю.
На спину.
Дух выбивает. На мгновение я теряю саму способность дышать, а когда обретаю, не могу сдержать стона. Больно… боль пронизывает иглами, и отнюдь не призрачными. Тело мое готово рассыпаться, но… потом себя пожалею. Я заставляю себя перевернуться на живот.
Встать.
Шарю рукой… смахиваю что-то влажное и… перья.
Кровь.
Дым.
Огонь гложет край дома… не пожалела, надо же… а он ей нравился. Или это было раньше, еще когда моя мать не стала чудовищем? Огонь взобрался по стене. Он уже слизал бумажные окна и крышу успел куснуть, пересчитал черепицу, часть смахнул рыжим крылом.
Искры.
Дым.
Дым наполнял двор, лишая возможности видеть. Разъедал глаза. Забивался в глотку. Я закашлялась, и ушибленные ребра тотчас напомнили о себе.
Выбираться…
…к воротам…
…их должны были открыть и…
Толчок в спину опрокинул на землю. Я растянулась, ссадив о камень щеку. Смех.
И тяжелая ступня, придавившая к земле. Я пытаюсь пошевелиться, но тот, кто меня держит, не даст встать. Почему не убивает?
Игра.
Демоны любят играть с живыми…
Он позволяет мне вдохнуть и вновь давит, заставляя ребра трещать. Еще немного, и они хрустнут. Или позвоночник не выдержит. А когтистая лапа впивается в волосы. Тянет, заставляя выгибаться. Глупая-глупая девочка. Неужели и вправду думала, что у тебя выйдет?
Воняет гнилью.
И рык переходит в вой, а рука отпускает волосы, правда, лишив меня пары прядей, зацепившихся за когти. Но это малая цена. Тяжесть исчезает, а я получаю возможность встать на четвереньки.
И уползти.
Обернуться.
Исиго стряхивает с клинка желтую кровь, которая шипит и плавит камни. А тварь, рассеченная надвое, стремится срастить половины. Она столь уродлива, что я с трудом сдерживаю рвотные позывы.
Шкура оплавлена и покрыта струпьями.
Из них сочится гной.
Он стекает в складки кожи, разъедая их до мяса. Кривобока. Горбата. Она отдаленно напоминает человека, вот только с гротескно вытянутыми руками, на которых блестят чернотой глаза. Голова утоплена в плечи. И есть лишь рот.
И глаз.
И… руки шарят, но исиго двумя взмахами клинка рассекает их.
— Беги, — кричит он, и голос его звучит набатом. — Ну же…
Бегу.
И спотыкаюсь. Растягиваюсь в пыли прямо у ног одноглазого чудовища. Голое брюхо его колышется, то и дело распахиваясь расщелиной гнилого рта, а глаз, выросший в пупке, роняет круглые алые слезы. Ноги чудища топают. Короткие руки шарят в воздухе, пытаясь ухватить меня, и горсть песка — мое единственное оружие, от которого тварь не успевает увернуться. Она кривится и разражается тонким визгливым плачем, а я ползу к воротам.
Я к ним доползла.
Почти.
Так мне сказали много позже, когда, вытащив из пыли и грязи, сунули в руки тьеринга. И Урлак, покачав головой, произнес:
— Женщина, почему ты не можешь вести себя тихо?
А я расплакалась и вцепилась в него… и выглядела в этот момент наверняка жалко, но мне было плевать. Я икала, и размазывала слезы пополам с соплями по лицу, и держалась за руку единственного человека, которому могла верить. И…
— Бестолковая, — почти нежно сказал Урлак и, набросив на плечи горячую свою куртку, завернул в нее, а после передал Бьорну, который ворчанием подтвердил, что именно думает. И…
Эта ночь длилась так долго.
Я встречала рассвет, сидя на повозке, охраняемой сразу шестью стражниками, не способная отделаться от мысли, что они не столько берегут меня, сколько следят, чтобы не сбежала.
Урлак ушел.
Куртка осталась.
И пес под рукой тихо повизгивал. Ему явно хотелось туда, где над забором поднималось пламя… сомневаюсь, что матушка планировала сжечь свой дом дотла, но все пошло иначе.
И я заплакала опять, а девочка-оннасю ладошками вытирала слезы. И зеленые глаза ее тускло светились во тьме… люди-чудовища… боги… кто бы знал, как я устала от всего этого. В какой-то момент я, кажется, уснула, хотя это было невозможно, и оказалась на уже знакомом берегу.
— Я жду тебя, — сказали мне, бросая камень в воду. И тот не пошел ко дну, но остался лежать на поверхности ее, медленно теряя цвет. В конце концов он сделался белым, как кость.
— Я купила тебе погребальное кимоно… красивое… я принесу рисовых лепешек и еще сладостей. Ты любишь сладости?
Она что-то ответила, но это было неважно.
Мы сидели и бросали камни в море, а те не тонули, и это казалось правильным.
— Тебе пора, — сказала девочка-демон, — живым здесь нельзя оставаться надолго.
А я хотела ответить, что устала быть живой, когда мир изменился и я очутилась в храме. Здесь тоже было спокойно, но это спокойствие являлось иным, оно было наполнено жизнью и музыкой.
Гармонично.
Равновесно.
И пахло надеждой.
Разве я и вправду желаю закончить свой путь?
Я — нет?
А вот Иоко…
Она устала быть там, в мире яви, и пусть связь ее с телом ослабла, да и сама душа давно ушла дорогой мертвых, но что-то осталось.
Память?
Она дарит мне ее.
Из стены шагнула девушка, чье лицо мне было так хорошо знакомо. Разве что смерть стерла страх и неуверенность. Забрала морщинки в уголках глаз. И ту нервическую, вечно виноватую улыбку, от которой у меня пока не выходит избавиться.
Иоко смотрела спокойно.
И с миром.
Она не сердится на меня за то, что я заняла ее тело. Она… она бы не справилась. И здесь, в месте, где пересекаются пути живых и мертвых, ей легко говорить.
Цветок вишни на ее руках — это дар.
Памяти.
И я беру его.
Спасибо.
За шанс, за… за все…
