Сто Тысяч Королевств - Джемисин Нора Кейта (читать книги без сокращений TXT) 📗
Чжакка терпеливо ждала, когда эти двое закончат спорить. Обо мне забыли, моим мнением никто не интересовался, — и правильно, передо мной целых три бога, чего им обо мне вспоминать. Обычно их называли «бывшие боги», но в данный конкретный момент язык как-то не поворачивался выговорить такую чушь. Бывшие они, как же…
На лице Нахадота изобразилось нечто, отдаленно напоминающее улыбку.
— Расскажешь все Вирейну — убью, — сказал он мне.
И снова обратился к Сиэю:
— Ну что, доволен?
Я так устала за сегодняшний вечер, что очередная угроза не произвела на меня ровно никакого впечатления.
Сиэй нахмурился и осуждающе покачал головой, но сошел с пути Чжакки.
— Мы же планировали действовать иначе! — сварливо пробормотал он.
— План поменялся, — отрезала Чжакка.
Она уже стояла прямо передо мной.
— Что это вы хотите со мной сделать? — поинтересовалась я.
Несмотря на устрашающие размеры, Чжакка совсем меня не пугала. Не то что Нахадот.
— Я оттисну у тебя на лбу сигилу, — ответила она. — Невидимую — для них. Благодаря ей сигила, которую хочет нарисовать тебе Вирейн, не подействует. Ты будешь выглядеть как все, но на самом деле останешься свободной.
— Выходит, они… — Кстати, кто — они? Все, помеченные сигилой Арамери? Кого она имела в виду? — Не свободны?
— Они такие же рабы, как и мы, хоть и мнят себя свободными, — сказал Нахадот.
И тут выражение его глаз на мгновение смягчилось — прямо как тогда, во время схватки. Но он сразу отвернулся.
— Поторопись.
Чжакка дотронулась кончиком пальца до моего лба. Кулаки у нее были величиной с суповую тарелку, а палец жег как раскаленный добела прут. Я заорала и попыталась оттолкнуть ручищу, но она успела отвести ее, и я промахнулась. Дело сделано, читалось у нее на лице.
Сиэй, довольный и веселый, вгляделся в место, куда уперся Чжаккин палец, и с важным видом кивнул:
— У-гу. Отличная работа.
— Тогда веди ее к Вирейну, — отозвалась Чжакка.
Она вежливо поклонилась мне на прощание и присоединилась к Нахадоту.
Сиэй взял меня за руку. Я была настолько растеряна и измучена, что даже не сопротивлялась, когда он повел меня к ближайшей стене. Но обернулась, всего один раз. И увидела, как Ночной хозяин быстрым шагом выходит из зала.
Моя мама была самой красивой женщиной на свете. Причем я это говорю не потому, что я ее дочь, и не потому, что она была высокой и изящной, а волосы ее отливали бледным золотом, прямо как скрытое облаками солнце. Я говорю это, потому что она была сильной. Возможно, это из-за даррской крови, но я всегда считала, что сила духа — признак красоты.
Люди в наших краях маму не жаловали. В лицо отцу, конечно, ничего такого сказать не осмеливались, но шепотки за спиной во время прогулок по Арребайе я помню. «Амнийская шлюха». «Белобрысая ведьма». Они плевали ей вслед, чтобы смыть с мостовой следы женщины из мерзостного рода Арамери. Несмотря на все это, она хранила гордое достоинство и всегда отвечала ледяной вежливостью людям, которые не утруждали себя соблюдением манер. Я мало помню об отце, но одно воспоминание сохранилось весьма отчетливо: он говорил, что такое поведение мамы показывает, что она лучше тех, кто ее ругает.
Не знаю уж, почему я это помню и почему сейчас рассказываю, но уверена, что это важно.
Выйдя из мертвого пространства, я, по настоянию Сиэя, перешла на бег: в лабораторию Вирейна нужно влетать запыхавшейся и растрепанной.
Вирейн отворил дверь только после третьего, весьма настойчивого стука и выглядел при этом крайне недовольным. Сегодня этот беловолосый человек в аудиенц-зале презрительно обронил про меня — «небезнадежна».
— Сиэй? Какого черта?.. Ох.
Он увидел меня, и брови его поползли вверх.
— Хм, я-то думал, куда вы с Теврилом подевались. Солнце уже час как село.
— Симина натравила на нее Наху, — пояснил Сиэй.
И покосился на меня:
— Но теперь ты в безопасности. Здесь тебя уже никто не может тронуть, поняла?
Поняла, поняла. Увидела Ночного хозяина, испугалась до смерти, помчалась со всех ног прямо к дяде Вирейну. Такова официальная версия событий.
— Да, мне Теврил так и сказал, — пробормотала я, боязливо оглядывая коридор.
Притворялась, конечно, но после всего пережитого изображать страх получалось на удивление легко.
— Симина, наверно, сообщила ему ваши приметы, — пояснил Вирейн — словно это могло меня утешить. — Она знает, на что он способен в таком состоянии. Пойдемте, леди Йейнэ.
И отступил в сторону, пропуская меня в комнату. Если бы не превышающая всякие силы усталость, я бы застыла на месте с разинутым ртом — комната поражала воображение. Таких я еще не видала. Длинная, овальной формы, с огромными, от пола до потолка, окнами по обеим стенам. Вдоль них тянулись два ряда рабочих столов, заваленных книгами, флаконами и какими-то невероятно хитроумными штуками. У дальней стены громоздились клетки с кроликами и птицами. А в центре комнаты на низкой подставке возвышался здоровенный белый шар ростом с меня. Его затягивала молочная муть.
— Сюда, — обронил Вирейн, направляясь к столу.
К нему придвинуты были два высоких стула. На один он взобрался сам, а по другому приглашающе похлопал — мол, и ты садись. Я подошла, но на стул не села.
— Боюсь, сэр, вы сейчас в лучшем положении, нежели я.
Он удивленно обернулся, улыбнулся и отвесил мне не слишком церемонный, но и не вовсе насмешливый полупоклон.
— Ах, я совсем забыл о манерах. Меня зовут Вирейн, я здешний писец. А также ваш родственник, миледи, — впрочем, не просите меня объяснить, в каком колене и в какой степени, это слишком давнее и запутанное дело. Но так или иначе, лорд Декарта счел возможным причислить меня к Главной Семье.
И он многозначительно постучал по черному кругу у себя на лбу.
Писец, значит. Писцами называли амнийских ученых, которые изучали письменность богов. Но этот писец не походил на сурового аскета с ледяным взором — а именно так я себе этих ученых мужей и представляла. Он выглядел весьма молодо, пожалуй, даже на несколько лет моложе матери — если бы та осталась жива… Но уж точно не настолько старым, чтобы поседеть до такой совершенной белизны. Возможно, он, как и мы с Теврилом, родился от брачного союза амнийца и женщины из каких-то дальних и экзотических краев.
— Очень приятно, — сухо отозвалась я. — Однако вот что удивительно: зачем во дворце писец? Зачем изучать божественную силу, если боги живут рядом с вами?
Он обрадовался вопросу: наверное, мало кого интересовала его работа.
— Ну, положим, они не всемогущи. И не могут оказаться в разных местах в одно и то же время, а дел тут невпроворот. А во дворце трудятся сотни людей, и каждый день они используют магию — по мелочи, конечно. Если бы нам пришлось каждый раз звать Энефадэ и ждать, когда они прибудут и выполнят приказ, мы бы ничего не успевали. Вот, к примеру, лифт, который перенес вас на этот уровень здания, — он же волшебный. Или воздух — на этой высоте над землей он обычно разреженный и холодный и дышать им затруднительно. А с помощью магии это место стало вполне пригодным для жилья.
Я осторожно опустилась на стул, одновременно пытаясь вежливо разглядеть штуки, выстроившиеся на столешнице. А они лежали в строгом порядке: несколько тонких кистей, тушечница, полированный камушек, на котором выбит был странный и сложный знак — сплошные шипы и завитушки. Знак выглядел настолько чуждым человеку, что от одного взгляда на него свербело в глазу, и я отвернулась. И поняла, что знак для того и предназначался — на него больно смотреть, потому что он не для людей и не людьми придуман. Я смотрела на букву из божественного алфавита — сигилу.
Вирейн сидел рядом, а Сиэй, не дожидаясь приглашения, плюхнулся на стул с другой стороны стола и болтал ножками, положив подбородок на сложенные руки.
— К тому же, — продолжил Вирейн, — существуют виды магии, недоступные даже Энефадэ! Боги — существа своеобразные: они невероятно могущественны внутри, как говорится, собственной сферы влияния, но вне ее пределов их возможности весьма ограниченны. Нахадот бессилен при дневном свете. Сиэй не может сидеть спокойно и вести себя пристойно — точнее, может, но лишь когда замышляет очередную каверзу.
