Ошимское колесо (ЛП) - Лоуренс Марк (книги бесплатно без .TXT) 📗
Вот так, направляясь верхом в сторону Ошимского Колеса, Снорри вер Снагасон впервые заговорил о своём путешествии по Хель. Возможно, способность Снорри рассказывать истории всегда-то была чем-то сродни магии, а в такой близости от Колеса эти лёгкие чары превратились во что-то могущественное. Я знаю лишь, что слова текли вокруг меня, и словно в плохом сне, я снова был в Аду, видя лишь то, что открывала мне история Снорри.
Снорри отворачивается от здания с множеством колонн – зала судий, – и смотрит в Хель, в ночь, которая ожила от порыва ветра её приближения. Ялан! Это кричит сухой воздух. Ялан!
И вот она стоит перед ним – ребёнок не старше его милой Эйнмирьи, бледная как призрак, но с каким-то внутренним свечением. Исчезла. А теперь завихрение ветра открывает её справа – стройная юная женщина, с пустыми глазами, одетая лишь в жгуты того, что её оседлало. Она наклоняет голову набок, изучая Снорри с чужеродным любопытством. Снова заговаривает ветер, его голос жалит песком и холодом. Теперь она – бледный и тихий младенец, лежащий справа от Снорри, и смотрит на него глазами, которые темнее ночи в Хель. Усики связанной с ней нежити поднимаются вокруг неё, словно прозрачные змеи, а их свет лишён теплоты. Ребёнок, который никогда не видел мира, и нежить, которой она была отдана – обе сплетены вместе, ждут, когда станут нерождённым в землях живых.
Ялан!
– Я не он, – говорит Снорри.
Нерождённая шипит, её очертания искажаются в какую-то уродливую тварь без постоянных чётких форм, и на передний план выходит нежить.
– Ты же чувствуешь это, не так ли? – Говорит Снорри. – Что кто-то из твоих уничтожен? Он вышел в Хель против меня, и теперь он – ничто. – Снорри поднимает топор. – Хочешь тоже попробовать?
Ветер взвывает, призрачная нерождённая разлетается на части, и, кружась, мчится в сторону зала судей. Снорри содрогается и опускает топор, надеясь, что ему удалось купить Ялу достаточно времени, чтобы он сумел вырваться.
Вдали – там, где стих ветер, и темнота снова опустилась на землю, с которой поднялась, – виднеется мёртвое небо. Оно цвета печали и нарушенных обещаний. Снорри снова начинает идти, и боль, жажда и голод Хель проникают в его тело, так что каждый шаг – это для него очередное сражение.
Он надеется, что Ял пробьётся – парень вырос за то время, пока они путешествовали вместе. Прошло меньше года, но вся мягкотелость из него исчезла, открыв в нём ту же сталь, что так очевидна в Красной Королеве, хотя возможно Ялу ещё только предстоит самому понять это. Без постоянных жалоб принца в загробной жизни так тихо. Снорри уже скучает по нему. Его лицо кривится в ухмылке. Даже в Хель Ял может заставить его улыбнуться.
Снорри идёт дальше, в пустоши, где Хель граничит с другими местами – с землями льда и с землями огня, где обитают ётуны, и где они копят силы к Рагнарёку. Здесь есть и другие места, ещё более чуждые, и все связаны между собой корнями Иггдрасиля. Земля вздымается и раскалывается, словно замёрзла в смертных муках, изломана гребнями сжатия, изранена глубокими расщелинами, и ступенями поднимается к пугающим высотам.
Здесь мало кто странствует, лишь изредка встретится душа, устремлённая к своей цели, и пару раз попадаются сгорбленные тролли, проворно двигающиеся среди разбросанных камней. Иногда встречаются монолиты – башни чёрного базальта, вырезанные в форме глаза, словно показывающие, что богиня наблюдает даже на границах своих земель.
После ухода Яла Хель, по которой идёт Снорри, становится всё более и более похожей на истории, которые пели скальды долгими ночами вокруг угасающего костра в медовом зале. Снорри знает, что сама Хель сидит на троне в сердце этих земель, разделённая, как ночь и день, словно Баракеля и Аслауг разрезали от головы до паха и по половинке соединили в одно существо. Снорри, несмотря на всю глубину своей убеждённости, невольно рад, что его путь ведёт к границам, а не ко двору Хель. Он собирается нарушить закон Хель, но предпочёл бы не предпринимать таких попыток, стоя перед ней.
Вдали из кровавой пыли поднимаются холмы, темнея угрозой. Равнина перед ним покрыта мёртвыми скрюченными деревьями – они очень старые, но ветра не дают им расти, на них нет ни единого листочка, и во всём этом лесу не видно никакой зелени. Снорри идёт дальше.
– Каааааарррр!
Снорри оборачивается на внезапный крик, держа топор наготове. Он ничего не видит. Кровавая пыль поднимается ему до колен.
– Каарр! – Ворон, чёрный и блестящий, сидит на дереве в нескольких ярдах позади, цепляясь длинными когтями за сухую ветку. – Удивительное дело. Живой человек в Хель. – Ворон склоняет голову набок, потом в другую сторону, оценивая Снорри.
– Удивительнее говорящего ворона?
– Возможно, все вороны умеют говорить, только большинство не хочет.
– Что тебе от меня надо, дух?
– Не дух, всего лишь ворон, а хочу я того же, что и все мы: смотреть, узнать, лететь назад и нашептать Всеотцу наши тайны. А ещё, наверное, сочного червяка.
– Правда? – Снорри изумлённо опускает топор. – Ты Мунин?.. или Хугин? – Он вспоминает имена двух воронов Одина из рассказов жрецов. Сначала он вспомнил Мунина, а чтобы вспомнить Хугина, пришлось покопаться в памяти.
Ворон каркает, топорщит перья и замирает.
– Они отец и мать всем нам. Мы все летаем вслед за ними.
– А-а. – Разочарование слышится в голосе Снорри. – Значит, с Одином ты не разговариваешь?
– Все, кто умеют говорить, разговаривают с Одином, Снорри сын Снаги, сына Олаафа. – Птица вытирает клюв об ветку. – Что ты здесь делаешь? Зачем направляешься в пустоши?
Снорри знает пункт своего назначения – он не подвергал сомнению свой путь.
– Я здесь ради своей жены и детей. Неправильно, что их у меня забрали.
– Неправильно?
– Я их подвёл.
– Все мы кого-то подводим, Снорри. В конце концов все мы проигрываем. Часто раньше.
Снорри обнаруживает, что закрыл рукой лицо, груз воспоминаний тянет вниз, эмоции душат его.
– А что ещё мне было делать? Оставить их? Я не мог этого допустить. Победа или поражение, но мой бой здесь. Что ещё мне было делать?
Ворон снова встряхивается, среди мёртвых ветвей летит одинокое пёрышко.
– Не спрашивай у меня совета. Я всего лишь птица. Всего лишь воспоминание.
Снорри обиженно шмыгает носом, стыдясь слёз, для которых, как ему казалось, он слишком пересох, и чувствует себя глупо.
– Я думал, они предстанут перед богиней. Думал, они предстанут перед Хель, и она увидит их доброту своим белым глазом, и не увидит никакого зла чёрным глазом. Думал, они будут у Хельгафелл.. – Священная гора ждала малышей и тех, кто не был убит в битве… хотя видят боги, Фрейя наверняка сражалась, чтобы спасти своих детей. Но Хель не стала бы разделять её с Эми и Эгилем… ведь нельзя же так награждать её за бесстрашие? Снорри поворачивает голову, и кажется, Хель вращается вокруг него, так, что они с вороном становятся центром всего, и всё крутится вокруг этого единственного вопроса. – Почему они здесь?
Снорри вытирает глаза рукой и делает вдох, чтобы повторить вопрос, но дерево пусто, а на ветке никого нет. Он долго думает, а была ли вообще птица. Потом встаёт на колено и поднимает одинокое пёрышко из рыжей пыли. Поднявшись, он убирает перо в кошель и идёт дальше по мёртвому лесу в сторону далёких холмов.
Небо здесь кажется ближе, и хотя оно остаётся одноцветным, но почему-то предвещает грозу. Всё это место предвещает, словно оно затаило дыхание и ждёт. Северянин смотрит на высокий гребень и, стиснув зубы, начинает долгое восхождение.
Снорри карабкается, пробирается по неровным склонам, цепляется за скалы, которые беспричинно ранят при одном только прикосновении – словно они сделаны из само́й боли. Видения Восьми Причалов заполняют его разум, пока он тянется, хватается, подтягивается снова и снова. Его деревня стоит над Уулискиндом, над причалами, что дали ей название – россыпь лачуг, которые он так хорошо знает, что может находить в ней дорогу и самой тёмной ночью, и мертвецки пьяным. Он видит свой дом, и Фрейю у двери, золотые волосы лежат на её плечах, голубые глаза с маленькими морщинками в уголках улыбаются, одна рука на плече Эми, а вторая треплет рыжие волосы Эгиля. Сзади к ней подходит Карл, который на голову и плечи выше приёмной матери. Его волосы светлые, как у его родной матери, и он обещает стать таким же высоким, как и его отец. Даже в пятнадцать он выше большинства мужчин.
