Восьмое правило волшебника, или Голая империя - Гудкайнд Терри (е книги TXT) 📗
– Но вы поступаете как варвар и ввязываете нас в битву за страну, которую мы никогда не видели, – возразил один из мужчин помоложе. Он показал рукой в сторону Бандакара. – Единственная страна, которую мы знаем, лежит здесь, и мы, безусловно, отвергаем вашу любовь к насилию.
– Страна? – развел руками Ричард. – Мы не сражаемся за страну. Мы верны идеалу – идеалу свободы. Она должна существовать везде, где бы ни жил человек. Мы не охраняем какую-то территорию, проливая кровь за кусок грязи. И нелепо думать, что мы сражаемся из любви к насилию. Нет, мы сражаемся за свободу для всех людей жить своей жизнью, бьемся за собственное выживание и счастье. Да, вы безусловно отрицаете насилие. Вы переполнены самодовольством, словно надутые индюки, думая о себе, как о благородных и просвещенных. Но на самом деле все это не больше, чем униженная капитуляция злу. Отказ от самозащиты, потому что вы не хотите марать свои чистые руки насилием, не оставляет ничего, кроме мольбы о пощаде или политики умиротворения противника. Но от зла не дождаться пощады, и, призывая его к миру, вы только постыдно сдаетесь ему в плен. В лучшем случае вас ждет рабство, в худшем – смерть. Вы считаете, что отрицаете насилие? Отлично! Хотите, скажу, что вы делаете на самом деле? Вы предпочитаете жизни – смерть. И вы добьетесь этого без особого труда. Основой выживания является право и абсолютная необходимость сопротивляться тому, кто обращает против тебя силу. Мораль самозащиты заключается в защите права личности на жизнь. Она не терпит насилия и проявляется в стойкой решимости дать отпор любому напавшему на вас. Бессознательное желание уничтожить любого, кто обращает против тебя силу, – это возвышенное отношение к ценности и уникальности жизни. Отказаться передать право распоряжаться своей жизнью и смертью какому-нибудь убийце или тирану, посягающему на нее, – означает предпочесть жизнь. Если вы не решаетесь защищать ваше право на собственные жизни, то вы похожи на мышей, пытающихся спорить с совами. Вы думаете, ваши враги поступают неправильно? Отнюдь. Просто они думают, что вы – их обед. Имперский Орден проповедует, что люди продажны и злы, и человеческие жизни ничего не стоят. Все их действия говорят об этом. Они разглагольствуют об обретении спасение и счастья в ином мире и убеждают вас, что ради этого вы должны пожертвовать жизнью в этом мире. Самопожертвование – прекрасная вещь, но лишь когда оно совершается по доброй воле. Убеждать других в необходимости пожертвовать своими жизнями – то же самое, что приказать сделаться рабами. Те, кто говорят, что самопожертвование является вашей обязанностью и долгом, лишь пытаются закрыть вам глаза на цепи, которыми они уже крепко обмотали ваши шеи. – Голос Ричарда стал торжественным. – Если вы пожелаете и станете гражданами Д’Хары, вы не будете должны приносить свои жизни в жертву ради интересов других людей, но также, вы не сможете требовать от них самопожертвования ради вашего блага. Вы можете продолжать хранить верность своим убеждениям и даже чувствовать, что не сможете поднять руки и сражаться только ради нашего выживания. Но вы должны поддержать наше дело, и не должны стремиться к уничтожению наших материальных и духовных ценностей и, следовательно, наших жизней – это то, чего мы опасаемся. Имперский Орден вторгается в невинные страны, вроде вашей. Они порабощают, истязают и убивают по праву захватчиков повсюду, где бы ни появились. То же самое войска Ордена творили в Новом мире. Они лишились права быть услышанными и сами поставили себя за границы всех нравственных норм. Перед нами не стоит проблема выбора, что с ними делать, – они должны быть стерты в пыль.
Вперед вышел мужчина.
– Но общепринятая благопристойность требует, чтобы мы снисходительно относились к заблуждениям людей, с которыми мы общаемся.
– Нет ничего дороже жизни. В ваших головах все смешалось, и даже жалеть вы умеете как-то странно. – Каждый вздох по-прежнему давался Ричарду с трудом, так что он ни на минуту не мог забыть о яде, которым травили его бандакарцы. – Но вы это частично осознаете. Сознательное, преднамеренное действие людей Имперского Ордена – убийство. Оно забирает непередаваемую ценность жизни у другого. Убийцей человек становится, когда он убивает другого, не защищаясь, а по своему низменному желанию. И тогда он лишается права на собственную жизнь. Пощадить подобное зло означает согласиться с ним. И тогда убийца вдвойне торжествует – и отняв невинную жизнь, и не расплатившись за нее собственной грешной жизнью. Пощада придает ценность жизни убийце, и в то же время отрицает ценность жизни невинной жертвы. В таком случае жизнь убийцы признается более ценной, чем жизнь его жертвы. Это смена добра на зло. Победа смерти над жизнью.
– И потому что Орден напал на вашу страну и убил ваших людей, вы собираетесь попытаться убить каждого живущего в Древнем мире? – громко спросил Оуэн.
– Нет. Орден – зло и для Древнего мира. Я не говорю, что все люди из Древнего мира злые, просто им не посчастливилось родиться в месте, которым правили злые люди. Некоторые активно поддерживают своих правителей-злодеев и становятся на сторону зла, но далеко не все. Многие из народа Древнего мира также жертвы правления Имперского Ордена и очень страдают от его жестокости. Многие борются за освобождение от его тирании. Как мы уже говорили, многие рискуют жизнью ради того, чтобы освободиться от этих злодеев. Мы сражаемся за то же – за свободу. Здесь не нужны те, кто борются за свободу. Мы же верим в ценность отдельной жизни. Это означает, что если кто-то живет в Древнем мире, то мы не будем огульно считать его своим врагом. Таким его могут сделать лишь его собственные убеждения и поступки. Но не заблуждайтесь – многие люди активно поддерживают Имперский Орден и участвуют в его кровавых делах. Они должны за это расплатиться. Орден должен быть уничтожен.
– Уверен, вы должны пойти на какой-нибудь компромисс, – промолвил один из мужчин постарше.
– Надеясь на него, человек идет на соглашение с нераскаявшимся злом, позволяет ему запустить в себя когти и выпустить яд. День ото дня яд будет течь по венам, пока, наконец, не убьет, – возразил лорд Рал.
– Ну, это слишком сильные чувства, – возразил человек. – Лишь упрямство, препятствующее конструктивному подходу. Всегда есть место для компромисса.
Ричард ткнул его в грудь большим пальцем.
– Вы решили дать мне яд. Он убивает меня. Отрава в моей крови – несомненное зло. Как, по-вашему, я должен найти компромисс с ядом?
Никто не ответил.
– Компромисс уместен при разрешении спора между двумя сознательными сторонами, которые разделяют общие этические ценности и уважительно и честно относятся друг к другу. В вопросах этики или истины не может быть компромисса. Соглашаясь с убийцами – а, судя по тому, что вы утверждаете, дело обстоит именно так, – вы уравниваете их с собой, и тогда никто не может оказаться прав. Ваша вера говорит, что вы не лучше, чем они. Более того, они убеждены в том, что должны пытать, насиловать или убивать вас. И это, с точки зрения их этики, нормально. Вы убеждены, что имеете право жить свободными от насилия с их стороны. Так говорит ваша этика. Но почему вы думаете, что убийцы будут следовать вашей этике, а не своей? Этический компромисс невозможен, поскольку он отрицает концепцию правильного и неправильного. Он говорит, что все равны, желания всех людей равноценны, и каждый должен стремиться к поддержанию компромисса. Как вы сможете найти его с теми, кто истязал, насиловал и убивал людей? С теми, кто, вероятно, насиловал тех, кого вы любили? И скольких из ваших семей еще убьют? В этой ситуации нет и не может быть этической равноценности, поэтому здесь не может быть компромисса. Только самоубийство! Даже когда вы просто выдвигаете предположение, что с подобными людьми возможен компромисс, вы даете им тем самым разрешение на убийство ваших близких, обрекая их на страшную смерть.
Большая часть мужчин были шокированы и испуганы тем, что с ними говорят столь прямолинейно. Похоже, они исчерпали свой запас пустых изречений. Многих затронули слова Ричарда, а некоторые даже вдохновились их прозрачной ясностью. Ему показалось, что в глазах людей начал пробиваться свет понимания, будто они по-новому взглянули на известные им вещи.
