Подлунное Княжество (СИ) - Бабернов Сергей (книги онлайн без регистрации полностью TXT) 📗

— Цыц, мешок с молью! Я тебе! — пригрозила Яга.

Кот удостоил старуху презрительно-изумрудным взглядом и вернулся к прерванной трапезе.

— Ты не гляди на него, внучка, — продолжала Яга, отщипывая и отправляя в беззубый рот по крошке от пирога — Он у меня точь в точь, как всё племя мужеское. Только что награждён от природы видом да статью, а так — капризный, грубый, ленивый — как и все они.

— Чудеса! — Света не отрывала глаза от миски, на коей не убывало угощение.

— Разве же это чудеса? — вздохнула старуха. — Когда мы хозяйками в Мирах были, каждая такое могла. Обычное дело. Это уж после, самцы за власть свою незаконную страшась, всё, чего сами не умеют, ворожбой да колдовством объявили. Как они только нас за способность детей рожать ещё на костры не отправляют. Хватает всё же умишка, понимают, что тогда и сами переведутся.

— Можно я Ратибору пирогов возьму?

— Вот, значит, как зовут твоего пленителя. Подходяще! Они себя кроме как борцами, владетелями да славными и нарекать не желают. Возьми, потешь его, аспида!

— Зачем вы так, бабушка? Вы же его не знаете совсем!

— Мне ли сего племени преступного не знать?! — Яга тяжело вздохнула. — В беде ты, внучка, в горе великом.

— Что-то не замечала! — Свету начали раздражать причитания старухи. — И не пленитель он вовсе никакой!

— Вот что страшно, голубка моя! Сама ты сердечко своё на цепь посадила, и замечать не хочешь. Бежишь, несчастная, за бессовестным насильником!

— Никакой он не насильник! Я сама, кстати…

— О, Род коварный! — высохший кулак старухи погрозил кому-то невидимому. — Затуманил очи девичьи, смутил душу чистую, сладкими словами да видом приятным. Обрёк дочь небесную на муки сердечные!

— Всё! — Света поднялась из-за стола. — С меня хватит! Спасибо за пироги! Как мне вернуться?

— Погоди, ласточка! Не уходи! — Яга не на шутку испугалась. — Прости меня, старую! Не скажу больше и слова плохого ни о твоём молодце, ни обо всём племени его преступном! Только останься ещё ненамного. Не прощу себя, коли за болтовнёй пустой главного тебе не поведаю!

— Поймите, бабушка, — Света застыла в нерешительности. — Он же там спит. Совсем беззащитный. А за нами бандиты гнались. Вдруг…

— Сейчас, солнышко! — старуха проковыляла в закуток за печкой. Вернулась, держа в руках плошку с маслянистой жидкостью. Осторожно поставила посуду на стол. Из мешочка висящего у пояса достала щепоть бурого порошка. Пошептав что-то, бросила её в плошку. Поверхность жидкости подёрнулась рябью, задымилась. Когда пар растворился в воздухе, насытив его ещё одним странным ароматом, Света увидела в посудине и спящего Ратибора, и пасущуюся лошадь.

— Вот, — прошамкала Яга. — Можешь и меня слушать, и следить, как бы кто не обидел твоего ненаглядного.

— С ума сойти! — девушка с трудом поборола искушение дотронуться до маслянистой поверхности.

— Обезумели мы тогда, — ответила старуха, — когда в угоду, захватившим власть мужчинам, отреклись от ведовства и от тайных знаний.

— Вы говорите, что все женщины так умеют. И… я.

— Сила в тебе скрыта великая, да родилась ты в Мире мужском, росла по их законам, потому и разбудить её не просто. Спит она. Да и похищено сердце твоё, несчастная.

— Вы про Ратибора, бабушка? Разве плохо, что я люблю его. Да и он меня, наверное.

— Наверное! — по щекам старухи, путаясь в лабиринтах морщин, побежали слёзы. — Дитятко неразумное! Это же самое страшное! Бойся страсти мужской к себе! Беги от неё!

— Но почему?

— Все они от природы разрушители и насильники. Послушай меня, дитятко! Когда лёд ушёл, были мы везде хозяйками. Меня ещё Даной тогда прозывали. Воспитывали мы мальчиков в смирении да в почитании доли женской и умений наших. На цепи держали начало их хищное, в пользу обращали силу природную и ум пытливый. Не допускали вреда племени от буйства и коварства мужского. Сами споры решали, сами суд вершили, сами племена на новое место переселяли.

Уж где-то недоглядели мы, наивные. Меня в те времена уже Апией нарекли. Сорвался пёс бешеный с цепи. Вырвалось наружу пламя жестокое, нутро звериное. Пошло гулять по Мирам, власть захватывать. Кончилась тогда наше время, попраны были законы материнские. Пришла великая скорбь. Настала пора разрушителей и насильников. Длится она и по сей день. И несут ей в жертву лучших дочерей небесных. И сама ты не ведаешь, что уже пришла ты — дитя невинное и чистое — к подножию того алтаря нечестивого.

— Ошибаетесь вы, бабушка. Ратибор не такой. Он…

— Он сам не ведает, что творит, потому как вырос среди законов разбойничьих, впитав их крепче молока материнского. Переполнен он гордыней неуёмной да бестолковым тщеславием, как и весь род мужской. Разве не они, обманом власть захватившие, строят башни высокие в сотни поверхов, словно мечтают твердь небесную изнасиловать, не они ли роют шахты бездонные, не они ли бахвалятся числом врагов уничтоженных да количеством жён соблазнённых? Рвётся наружу зверь не усмиренный, продолжает летопись разрушений и убийств. А возьми мужчин-врачевателей: кровь пустить, дырку проделать в черепе, отрезать часть внутренностей, распороть да зашить — вот их способы. Наговоры, отвары да рук наложения — не по ним, потому как не исцелить им важно тело человеческое, не понять причину недуга, а внутрь залезть да выбросить, что неясно.

Яга тяжело вздохнула. Долгая гневная речь не утомила старуху. Она хлопнула высохшими ладонями. Звук получился трескучий, как от рвущейся материи. Света вскрикнула — на столе, рядом с пирогами явился расписной ковш с чем-то ароматно-соблазнительным.

— Пригуби отвар, внучка, — предложила Яга. — Он из сорока цветов сварен, на луговой росе да не гречишном меду.

Девушка сделала небольшой глоток, не удержалась — отпила ещё. На кончике языка, а потом и во всём теле распустился летний луг. Света, наконец, поняла значение ни раз слышанного выражения — ощутить букет напитка. Несколько секунд она сидела, оглушённая ароматом и вкусом отвара.

— Сейчас уже ничего хорошего не сваришь, — жаловалась между тем старуха. — Рецепты утеряны, мастерицы сгинули. А были ведь времена, внучка, когда каждая былинка, каждый цветок малый нам свою силу готов был передать, тайнами делился. Только гонителям нашим те знания не нужны были — им бы кусок мяса с кровью в брюхо закинуть да хмельным пойлом его залить. Рыгнуть погромче и снова за разрушения приняться.

— Скажите, бабушка, — после отвара тело Светы наполнилось приятным теплом, мысли стали невесомыми, — мужчины же не с Луны свалились? Они же ваши внуки и дети. Значит, и ваша вина в том есть что они такие?

— Есть, моя ненаглядная, даже спорить не буду. И вина, и слепота, и беспечность женская. Ох, как глупы были, когда шептали своим избранникам, что они самые лучшие, как сами себе ловушку ставили, когда радовались, что наш карапуз, крепче и здоровее соседских ребятишек растёт. Для мужчин, моё золотко, похвала милее пойла хмельного. Она их и разума лишает, и глаза застилает. Ради неё готовы они на любые безумства и преступления. Не судят победителей, по их мнению. А победитель, в мужском представлении, тот, кому больше слов лестных достанется. Того, кто взял одну жизнь людскую — назовут злодеем и неудачником, а уж того, кто миллионы загубил, иначе как героем не величают, — Яга скорбно покачивала головой вслед своим словам. — Ещё же горит племя мужское к нашей сестре великой завистью вековой. Ведь каждой из нас дано от природы право великое — способность к продлению рода. Едва на свет явившись, мы готовы к созиданию.

— Насколько я знаю, — улыбнулась Света, — мужчины тоже кое-какое отношение к этому имеют.

— Имеют, внучка, твоя правда, — согласилась старуха. — И немалое. Да только устроены они так, что не хотят быть частью чего-то, половиной единого. Им во всём первенство надобно. Везде желают быть они единственными. А тут… Женщина и вынашивает, и рождает, и выкармливает, и воспитывает. К ней дитё ручонками тянется, её первой зовёт, к ней бежит со всеми страхами и горестями, по ней скучает и плачет. Разве выносимо для мужчин такое?! Разве смирятся они, во всём первенствующие, со второй ролью в деле великом?! Оттого они и лиходействуют, оттого и льётся кровь как водица, оттого и принижают они нас любыми способами. Да только и мы не твари безмозглые — научились смирять зверя дикого, направлять силу беззаконную по пути нужному, властвовать подчиняясь. Знаешь, внучка, сколько я добрых девушек сосватала? — старуха рассмеялась. — Мужчина, что ребёнок малый, ему репа с чужого огорода всегда слаще кажется, а если уж пришлось, добывая желаемое, силу применить, да ещё удачно, то станет для него плод такой дороже жизни. Попадёт ко мне парень, что без дела по свету шатается, да ещё не привычный к злодействам, их племени присущим — я незаметно и сведу разговор к женитьбе. Мужчина — существо болтливое, выложит мысли да чаяния и сам того не заметит. Я всё запомню и прикину, где поблизости живёт девица, что придётся оболтусу по сердцу. Покормлю его, в баньку отправлю, а потом как сомлеет я всё и выложу. Так, мол, и так — томится неподалёку прекрасная да премудрая, на все Миры единственная, женихам недоступная. Он, мол, расскажи, бабушка. Я ему и выложу всё, что он мне выболтал да позабыл уже. Тут, золотко моё, сердце его забилось, глазёнки загорелись — говори дорогу скорее, я о такой и мечтал. Я ему и выложу тропку, что к красавице приведёт, да не короткую и ровную, а обходную и опасную, чтобы невеста ещё желаннее показалась. Он и отправится туда в уверенности, что сам так решил, только ради того по свету бродил. А там уже девица решает — нужен ей ухажёр такой или отвадить его. Немало, почитай, я помогла славным девицам соединиться с не самыми плохими из мужского племени.