Колдовской мир: Трое против колдовского мира. Волшебник колдовского мира. Волшебница колдовского мир - Нортон Андрэ
Наконец, измученная и вспотевшая, я затихла, тяжело дыша, и постаралась обуздать страх, который подтолкнул меня на эту бесполезную работу. Наверное, всё-таки, это была лавина. Она смахнула нас со склона, а меня засыпала. Другие, может, уже копают снег в поисках меня. А может быть, они все… Нет, я решительно отогнала подобную мысль. Я не смела подумать, что такая удача, как скальный карман, спасла меня одну. Я должна думать, что и все остальные живы. Вот когда я горько пожалела о своём утраченном даре общения с братьями и о своей магии, которая тоже была потеряна мною. Но может быть…
Я закрыла глаза и попыталась настроить свой мозг, как это бывало раньше, чтобы найти Кайлана и Кимока, стать с ними одним существом.
Но появилось такое ощущение, будто я смотрела на манускрипт, на ясно написанные слова незнакомого языка и не могла их прочесть, даже зная, что от этого зависит моя жизнь.
Жизнь или смерть…
Допустим, братья и все остальные остались живы. Допустим, что для них будет лучше, если они не найдут меня. Да только в каждом из нас есть некая упрямая искра жизни. Она не позволит мне покорно отказаться от борьбы за жизнь. Я считала, что могла сама столкнуть себя в ничто, если бы это потребовалось для братьев, и вот теперь задумалась, не сделать ли это.
Я вновь попыталась сосредоточиться только на своих братьях, на необходимости поговорить с ними мысленно. Если бы я могла сузить этот луч до одного человека, я выбрала бы Кимока, потому что он всегда был мне ближе. Я мысленно рисовала себе его милое лицо, направляла каждую каплю энергии, чтобы коснуться его мозга. Всё бесполезно.
По моему телу пробежал холод — и не от снега, навалившегося на меня. Кимок… Могло ли так быть, что я пыталась коснуться уже ушедшего из жизни? Тогда Кайлан. Я начала вырисовывать лицо моего другого брата. Я искала его мозг, но тоже напрасно.
— Всё дело в упадке моей Силы, — говорила я себе, — а не в том, что их нет в живых. Я сейчас докажу это. — Я стала думать о Валмонде, затем о Рокнаре. Ничего.
Вранг! Ну конечно, вранга не коснулось наше бедствие! Во мне впервые вспыхнула надежда, искра надежды. Почему бы не попробовать добраться до мозга вранга? Правда, у этого существа мозг устроен совершенно иначе — удастся ли мне контакт, если он не удался с людьми? Я начала искать вранга.
В моём воображении появилось изображение красной головы, поворачивающейся на теле с серо-голубым оперением. Я коснулась его! Я нашла полосу мысли, не принадлежавшей человеку! Конечно, это вранг! Я закричала вслух, и в этом маленьком кармане звук моего голоса показался оглушительным.
— Вранг!
Но я не смогла удержать эту полосу достаточно долго, чтобы передать точное сообщение. Полоса шла волнами, и я только временами касалась её. Но прикосновение становилась сильнее, в этом я была уверена. Вранг, видимо, искал нас где-то поблизости. Я удвоила свои усилия, чтобы послать разумное сообщение. Но вдруг контакт прервался, и я ощутила невнятную тревогу. Когда я коснулась этого существа, оно, конечно же, должно было постараться ответить мне, но этого не было. Может быть, одна лишь я ощутила, что прикоснулась к его мозгу, и это не могло привести вранга ко мне?
Долго ли я смогу удерживать это слабое чувство контакта? Я задыхалась и только теперь заметила, как трудно стало дышать. Не накидала ли я на себя ещё больше снега во время беспорядочных попыток к освобождению? Или в этом скальном углублении был слишком малый запас воздуха, и теперь он кончался?
Вранг! Изображение в моём мозгу исчезло и заменилось другим, и я была так ошеломлена увиденным, что даже забыла о потерянном контакте.
Не птица-ящерица, нет, это было мохнатое, длинномордое существо со стоячими ушами, белое или серое, вроде снега вокруг меня, с узкими, как щёлки, янтарными глазами. Это серый, человек-волк! Я навлекла на себя нечто более худшее, чем смерть от удушья под снегом, и теперь он меня найдёт!
Я старалась усыпить свой мозг, пустила всю силу воли на то, чтобы погрузить сознание в глубокую дрёму, не думать, не звать, скрыться от смерти. И мне так хорошо удалось это — а может, воздух стал очень скверным, — что я впала в забытье.
Но я не умерла. Я почувствовала, как свежий воздух ударил мне в лицо, и моё тело механически отозвалось, но глаз я не рискнула открыть. Если они и откопали меня, то, может, сочтут мёртвой и оставят в покое. Кроме этого маленького шанса у меня не осталось ничего. Я не имела ни своего Дара, ни оружия.
Затем я услышала совсем рядом лай. Собственно, это был не настоящий лай, а нечто среднее между лаем и воем. Меня обнюхивали: я почувствовала порыв сильного дыхания на своём лице. Моё тело дёрнулось, но не по воле моих мышц, а потому что меня схватили за куртку у самого горла и потащили. Я заставила себя быть вялой, как мёртвая, безвольно подчиняясь чужой силе.
Тащить перестали, меня снова энергично обнюхали. Могло ли это существо понять, что я не мёртвая? Я боялась этого. Мне показалось, что я слышу удалявшиеся движения. Может, мне всё-таки удастся бежать?
Я подняла тяжёлые веки, и на мгновение свет больно резанул глаза, поскольку я слишком долго была в темноте. Стоял солнечный яркий день. Некоторое время глаза привыкали к свету, затем в поле моего зрения появилась фигура.
Я была так уверена, что меня выкопал один из серых, что не сразу поверила своим глазам: передо мной сидел не человек-волк. Он действительно походил на волка, но на волка настоящего, на зверя от ушей до кончика хвоста. Шкура его была не серая, как у стаи Тьмы, а скорее кремово-белая, а торчащие уши, длинная полоса хребта, включавшая хвост, и четыре крепкие лапы были коричневого цвета.
Но самое поразительное, на звере был ошейник, широкая полоса его сверкала разноцветными искрами, как будто ошейник был украшен драгоценными камнями. Глаза мои полностью раскрылись от изумления: животное сидело, слегка отвернув от меня голову, словно ждало кого-то. Зубастая пасть приоткрылась, из неё свисал ярко-красный язык.
Это было настоящее животное, а не полузверь. Оно повиновалось человеку, иначе не носило бы ошейника. Так что мой осмотр удовлетворил меня. Но в Эскоре никогда не принимали необычное за безвредное: здесь надо быть осторожной, если хочешь сохранить жизнь, или больше чем жизнь. Я не шевелилась, а только очень медленно повернула голову, чтобы осмотреть всё вокруг.
Кругом лежали огромные сугробы снега, не только от лавины, но и от усилий животного, откапывавшего меня. Был день, но тот ли, в который мы переходили через перевал, или следующий — я не могла сказать, хотя мне и казалось, что не тот. Солнце было очень ярким, резало глаза, и я невольно снова прикрыла их.
Не было никаких признаков, что выкопали ещё кого-нибудь из нашего отряда. Я решила снова оглядеться и тут услышала ещё раз лай животного. Я была уверена, что оно зовёт своего хозяина или собрата.
На этот раз ему ответил резкий отрывистый свист, и собака — если это была собака, — разразилась громким требовательным лаем. Она отвернулась от меня, и я из последних сил приподнялась. У меня было ощущение, что я должна встретить того, кто свистел, на ногах — если смогу.
Собака не обращала внимания на мои усилия. Она вскочила и побежала, раскидывая снег. Я с трудом поднялась на колени, а затем встала в полный рост и стояла, покачиваясь и не решаясь сделать даже шаг, чтобы не упасть снова, а собака бежала, не оглядываясь.
Я осторожно и медленно повернулась, пытаясь найти хоть какое-нибудь доказательство, что я не одна выжила, и увидела… Я покачнулась, упала на колени и принялась разгребать руками снег с мешка, который Валмонд сбросил за минуту до катастрофы.
Кажется, я заплакала и так и осталась на коленях, не в силах встать. Я держалась за мешок, как за якорь, единственный оставшийся от ушедшего мира.
Такой и нашли меня собака и её хозяин. Зверь зарычал, но у меня уже не оставалось никаких сил. Затуманенными от слёз глазами я смотрела на человека, пробиравшегося ко мне, утопая по колено в снегу.
