Ненаследный князь - Демина Карина (книги регистрация онлайн .TXT) 📗
— Уж прости, дорогой братец. — К счастью, Лишек не выказал удивления. И улыбался старательно. — Ты, конечно, прекрасен, откуда ни посмотри, но я больше по женскому полу как-то… привычней оно мне.
Но к ручке склонился, сделав вид, что целует.
— Лихо, прогуляемся…
— Куда?
— К кустам…
— Звучит нехорошо… не то чтобы я тебе не верил, братец, но нынешний твой облик внушает некоторые подозрения, — говорит и ухмыляется во все зубы, от же Лишья тать.
Себастьян вцепился в братову ручку и, хлопнув веером по груди Лихослава, за собой увлек.
— Дело есть…
— Ну, если дело…
Поклонники конкурсанток уже изрядно общипали розы. И из-за поредевшего куста просматривалась лужайка с шатрами и шутами, королевским оркестром, его величеством, каковое изволили придремать, и оттого оркестр играл тихо, едва ли не шепотом…
— Объяснишь? — Лихослав скрестил руки на груди. Смотрел он не то чтобы зло, скорее уж раздраженно. И устало. И выглядел, признаться, в свете дневном погано. Лицо землисто-серое, щеки запавшие, с короткою светлой щетиной. Под глазами тени, и сами эти глаза будто бы красною нитью прошиты.
Запах опять же переменился.
Нет, прежний, но… но другой.
— Ты чего? — Лихослав шарахнулся. — Целоваться я с тобой точно не стану! Извращение полное!
— Стой смирно.
Не нравились Себастьяну эти новые ноты. Будто бы псиною тянет… или нет, собачий запах не вызвал бы такого раздражения, да и пахнут они иначе, а это… серое… волглое… старая шкура звериная… и еще кровь, но самую малость.
Гнильца проклятия…
— Лихо, ты ничего мне рассказать не хочешь?
— А ты?
— Я первым… первой спросила.
— Проклятие подцепил. — Лихослав поскреб щеку и пожаловался: — Расти стала, что дурная… только сбрею, а она опять… и жесткая такая…
— Что за проклятие?
— Петля на сердце. Полковой наш пропустил, вот она и… и вот только в обморок не хлопнись, панночка!
— Не хлопнусь, — мрачно произнес Себастьян и сел на траву. Леший с ним, с платьем и с приличиями… петля на сердце… да Себастьян о таком только слышал.
А тут Лишек.
И ведь не признался бы… молчал… ходит под петлею, а туда же, храбрится, ничего-то, мол, серьезного. А Себастьян ему еще когда говорил, чтоб бросал дурное… нет же ж, вбили в пресветлую Лишекову голову, что он один за всех в ответе… и не только в этом дело, но еще в том, что на Серые земли он Севастьяновыми стараниями сунулся.
— Да не спеши ты меня хоронить. — Лихослав присел рядом. — Поживу в Познаньске, делами займусь… год-другой, и само развеется. Я ж его не чувствую даже. А как ты понял?
— Поняла.
— Поняла, — поправился Лихослав.
— По запаху… и выглядишь ты, братец, препаршиво. Тебе б в деревню на эти год-два…
…Себастьян догадывался, что истинный срок куда поболе.
— Отправлюсь. Разберусь с одним… дельцем и отправлюсь… а ты-то куда… влипла?
От уж точно, влипла, по самые кружева.
— Я… за конкурсом этим приглядываю… прости, многого не расскажу… клятва… Евстафий Елисеевич в курсе… ну и Старик, само собою…
— Генерал-губернатор?
— Полагаю, что да. А вот его высочество… — Себастьян сплюнул на маргаритки. — Вздумалось ему меня осчастливить…
— Счастлив?
— Будешь ржать, нос сверну.
— Не надо! — Лихослав пощупал переносицу. — На неделе мне уже сворачивали.
— Кто?
— Да… одна ваша… красавица… мне поручили приглядывать за нею, чтоб куда не вляпалась… в общем, я так понял, что Матеуш решил тебя… того…
— Ага… того. И этого тоже. И всякого вообще. Но я девица строгих правил…
Лишек все ж таки хихикнул, а потом и вовсе на спину упал, заржал во всю глотку, пугая и диких скворцов, и дворцовых, запертых в серебряные клетки канареек. И главное, заливисто так хохочет, заразительно, песий сын.
— …и до свадьбы романсов не кручу. Вот он и решил подыскать мне достойного мужа…
Смех оборвался. Лихослав вытер слезящиеся глаза, сел и уточнил:
— Меня, что ли?
— Тебя, дорогой, — пропела медовым голосом Тиана, прислоняясь к могучему уланскому плечу. — И хватит ржать. Вот сведут нас завтра на рассвете в храм…
— Почему на рассвете?
— Исторически сложилось, что казнят на рассвете.
— Дорог…ая… сестрица… вы всегда буйною фантазией обладали, но это — чересчур…
— Ну да, чересчур… — Допустим, фантазию свою Себастьян вовсе не считал буйной, скорее уж хорошо развитой, что являлось естественным свойством натуры метаморфа. — Посмотрим, как ты заговоришь в храме. Оженят и не спросят, а потом сошлют тебя куда-нибудь… под границу. Меня — во дворце оставят… и думаешь, кто-нибудь заступится? Молчать будут, как… скажут, терпи, Себастьянушка, по за-ради государственных интересов.
Лихослав хмыкнул.
— И буду терпеть… коли сам не захочу, то Аврелий Яковлевич пошаманит, запрет меня в нынешнем обличье на веки вечные… и стану я королевскою содержанкой.
— Фавориткой. — Лихослав погладил новообретенную сестрицу по плечу.
— Ну да, фавориткой… буду пару следующих лет при королевиче… привыкну… глядишь, и понравится… слушай, а если еще и забеременею?
— Ничего. Родишь.
И снова скалится, но смех сдерживает, хотя и с немалым трудом.
— Кого?!
— Не знаю кого. Мальчика там. Или девочку. Это смотря кто получится.
— Лихо!
— Что, сестричка дорогая? Все бабы рожают, и ты…
— Точно нос сверну… я тебе о серьезных вещах… я не хочу выходить замуж за родного брата! И не хочу рожать от короля!
…последняя фраза, произнесенная чересчур громко, заставила Гавела высунуться из укрытия. Он жалел, что упустил начало беседы, но и услышанного хватит на изрядную статейку.
Щелкнула камера, запечатлевая Лихослава Вевельского и знакомую Гавелу чернявую конкурсантку, которую княжич обнимал нежно. И еще по плечику точеному поглаживал, стало быть, утешая…
А и вправду похожи.
И вот почему лицо девицы показалось знакомым.
Но Гавел знал всех законных детей князя Вевельского, и если так, то выходит, что чернявая девица была аккурат-таки бастардом…
Гавел сделал еще пару снимков и ужом нырнул в колючие розы.
Он уже видел заголовок очередной своей сенсационной статейки: «Скандал на конкурсе: незаконнорожденная дочь князя Вевельского беременна от короля!»
…тем же вечером в Цветочный павильон доставят корзину темно-красных роз с белым конвертом, запечатанным малой королевской печатью. А Себастьян, пробежавшись взглядом по строкам письма, выведенным собственною Матеуша ручкой, засядет за собственное послание:
Милый мой дядечка, Константин Макарыч!
Кланяюсь тебе в ножки и богов молю, пущай прибавят тебе долгие годы жизни и здоровьица крепкого ниспошлют. Передай и супружнице твоей от меня приветствие сердешное. Скажи, что, хоть и гнушалась она мною, сиротинушкой, стращала всячески, но я на нее обиды не держу, понимаю, что злость ея происходит единственно от разлития черной желчи. И ежели бы она диету блюла, то, несомненно, стала бы добрей. А такоже передай, что племянница твоя сим днем удостоилася высочайшего внимания. И пущай супружница твоя себя за локоть-то укусит, вспомнивши слова свои несправедливые, что, дескать, на мои мослы только собака и спокусится. Небось ныне побоялась бы она такое сказать, потому как его высочество — вовсе даже не собака.
…но кобелюка знатный.
К счастью, мысли ненаследного князя, в отличие от писем, перлюстрации не подлежали.
Он сам ко мне подошел и говорил ласково, комплименциями обсыпая. А еще ручку лобызал, чем меня, любый дядечка, в немалое смущение привел. Не гневайся на Тианушку, помнит она твой наказ и блюдет себя строго…
Себастьян вздохнул, отчаянно сожалея, что пояса верности в прошлом остались. Нет, для старшего своего актора Евстафий Елисеевич, глядишь, и расстарается, сыщет какой, но выглядеть сие будет преподозрительно…
