Полуденные врата - Роэн Майкл Скотт (серии книг читать бесплатно .txt) 📗

Казалось, ничто здесь эту гармонию и не нарушает, ничто, если не считать людей, рядами сидящих в пыли поперек дороги. Слева от них росли деревья и невысокие кусты, а за ними виднелись террасы рисовых чек, тонущих в грязи, справа – то же самое и ещё оросительный канал, а на нем subak — водная святыня. Объехать сидящих людей было невозможно. А за деревенскими жителями, на alun-alun [172], возле смоковницы вдруг поднялась высокая фигура священника Мпу Бхарадаха. Опираясь на посох, он прошел через ряды сидящих. Склонив голову – этот жест уже был нам знаком, – он вышел вперед и остановился.

Пасарибу высунулся из машины и что-то прокричал ему, а солдаты спрыгнули с грузовика, который вез контейнер, и тоже сердито залопотали. В мягком вечернем освещении, в окружении вооруженных людей, Бхарадах уже не казался таким грозным. Пасарибу огляделся, поскреб в затылке. Я услышал, как он спросил у солдат, откуда тут взялась эта грязная крысиная нора, – он не мог припомнить, чтобы на этой дороге была деревня, если, конечно, мы не заблудились! Ему никто не ответил, и он закричал на священника ещё более оскорбительно, но старик только мрачно усмехнулся и ответил ему на своем четком английском.

– Эта деревня? – повторил он. – Это любая из здешних деревень, а может быть, все деревни, вместе взятые. Это тень всех деревень, образ, которым ты решил пожертвовать!

Пасарибу задохнулся от такой наглости, а я содрогнулся. Чтобы вот так открыто, пока ещё не стемнело, проникнуть в Сердцевину, этот священник или те, кто за ним стоит, должны обладать безграничной уверенностью, или огромной силой, или и тем и другим одновременно.

Так оно и оказалось. Ибо, вытянув свой посох, Бхарадах отбросил потерявшего дар речи Пасарибу в сторону и показал прямо на меня. Я перегнулся назад, Шимп уже проснулся и шнырял во все стороны глазами с покрасневшими веками, а я стал лихорадочно рыться в багаже. Найдя завернутый в кожу меч, я одной рукой вытащил его, а другой слегка погладил Джеки по щеке и, как тюк, вывалился из машины.

– Ну что, tuan Фишер? – спросил старик, не успел я сделать и шага вперед. В его голосе звучала угроза, но я уловил в нем ещё что-то. Не то смирение, не то печаль. – В своей самонадеянности ты вообразил, будто, окружив себя силами металла, камня и каких-то неосязаемых богатств, можешь ничего не бояться? Но здесь правят силы, которые поддерживают меня, силы, которые помогают лесам подниматься до облаков.

Он взмахнул посохом, словно собирался вышибить мне мозги. Солдаты не стали ждать, когда Пасарибу прокричит им приказ, полдюжины «Калашниковых» уже готовы были разорвать старика на части, но как только солдаты дотронулись до спусковых крючков, хрустальный набалдашник посоха поймал луч заходящего солнца. Деревянные приклады автоматов тотчас искривились, стали изгибаться, будто стремились снова стать деревьями, из которых их когда-то сделали. Один автомат, дернувшись, взлетел прямо в небо и дал две бесполезные очереди, а его деревянные части, согнувшись, раздавили механизм. Вырвавшись из рук солдат, приклады корчились в пыли, и на них стали появляться слабые побеги, даже листья, они больше ничем не напоминали оружие. А лишь только автоматы упали на дорогу, крестьяне – человек двадцать, а то и больше – вскочили и бросились на солдат. Когда пыль улеглась, я увидел, что крестьяне жилистыми, натруженными руками прижали солдат к земле и занесли над ними покрытые пятнами крисы – малайские ножи. Пасарибу высунулся из дверцы, зажав в пухлом кулачке маленький автоматический пистолет. Но священник только слегка повернул свой посох, и Пасарибу завизжал, прижал руки к глазам и вывалился из машины. Пистолет упал в пыль.

– Эти люди – мои соплеменники, хотя и глупцы, – спокойно сказал священник. – Даже с этим, хоть он и другой веры и предал все религии, даже с ним мы одной крови. Их я не виню, но с тобой и с твоими друзьями, прибывшими из-за океана, я церемониться не стану.

Солнце снова коснулось его посоха, и грузовик с контейнером вдруг заблестел, как в летний полдень. Завизжав, водитель и охранники выскочили из кабины и сквозь кусты бросились к рисовой чеке. Окна разлетелись, краска пошла пузырями, шины задымились, источая зловоние. Уцелели только грязные стенки контейнера, хотя краска на них обгорела и тоже покрылась пузырями.

– Стой! – взвыл я. – Остановись! Иначе он взорвется!

Как я и ожидал, посох слегка повернулся в сторону нашей машины, в которой все ещё оставались Джеки и Шимп. Мпу Бхарадах покачал головой.

– Меня это не обрадует, – хмуро сказал он, и я готов был ему поверить. – Но если вы сотрете с этого проклятого металлического гроба остатки магических знаков…

– Нет, – ответил я. Какая-то мысль мелькнула у меня в голове, что-то, о чем говорил Шимп. – Я мог бы это сделать, но не для тебя. Не для тебя одного. От этого будет только хуже – нарушится древний баланс, верно?

Я не ожидал, что у этого злобного старика от удивления раскроется рот, но именно так и случилось, и посох задрожал у него в руке. Затем, что-то сообразив, он покачал головой.

– Баланс больше не имеет значения. Не прячьтесь за этим понятием! Я один в состоянии защитить свою страну, как я защищал её эти пятнадцать веков и даже дольше. Природа в руках человека – вот моя власть.

– Значит, другая сила – это сама природа? А человек для этой природы просто разновидность животного, живущего чувствами, а не умом. – Я горько засмеялся. – Неудивительно, что эта ваша Рангда меня одолела.

Старик склонил голову.

– Вижу, ты начал кое-что понимать. Пойми тогда, что мой путь – единственный. Ты уже видел будущее моей страны.

– Как это?

– Ты видел бездельников-серферов. Видел поборников террора, которые несколько минут назад чуть не прикончили тебя. Ты видишь его. — Он ткнул большим пальцем с ногтем, похожим на желтый коготь, в сторону Пасарибу. – Дело не только в том, что серферы вульгарны, что террористы трусливы и жестоки и лишь прикрываются лозунгами идеализма, а этот – коррупционер. Дело в том, что у них за душой нет ничего своего. Все они жалкие подражатели – копируют американцев, австралийцев, северокорейцев, а ваш проводник копирует своих хозяев. Балийцы слишком невежественны, чтобы понять это сейчас, но придет день, и они поймут: их участь – уйти в историю кучей мусора. Этого я допустить не могу. Возможно, ты знаешь больше, чем я подозревал; но каковы бы ни были твои намерения, ты помогаешь их гибели. Я говорю так, ибо сожалею о том, что должен сейчас сделать. – Послышался долгий, прерывистый вздох, над высокими скулами зеленым блеском зажглись глаза, седые усы встопорщились, шишковатые пальцы изогнулись, словно он хотел прямо на месте разорвать меня в клочки. – Но разрушишь ты свою машину или нет, она всё равно будет моей!

Всё-таки я заставил его заколебаться! Я знал, что не посмею сделать то, что задумал, но выхода не было. Всё это время я медленно, осторожно передвигал руку, державшую меч, чтобы как следует замахнуться. Так что когда я сбросил покрывавшую меч кожу и наконец замахнулся…

Все получилось так, как я хотел: меч пошел вверх и, звеня, описал кривую. Он ударил прямо по посоху старика, срезал верх, разбил хрустальный набалдашник; остановить клинок я уже не мог, и он ранил старика в плечо. Блестящие осколки набалдашника со звоном разлетелись по желтой, плотно утоптанной земле, на них хлынула кровь. Но, коснувшись земли, она зашипела, задымилась и вспыхнула огнем. У священника от боли сузились глаза, он открыл рот, обнажились желтоватые клыки, он издал рык, громкий раскатистый рык, казавшийся несовместимым с таким хрупким телом. И действительно, вопль становился громче, и сам старик стал расти вместе с ним, он делался все выше, все шире, как когда-то Рангда. Словно какая-то могущественная сила, заключенная в человеческом теле, радостно билась в нем, вырываясь наружу.

На лезвии меча плясал огонь, но я размахнулся им, готовый ударить снова. Деревенские жители завопили от ужаса, а стоявший ближе всех ко мне крестьянин бросился на меня, занеся нож, на его губах выступила пена. Тут что-то просвистело в воздухе, раздался стук, будто ударили по дереву, нападавший застыл как вкопанный, уронил нож и схватился за вонзившуюся в плечо стрелу.